Угодья баронства Нолаонт включали в себя часть леса и горной реки, зеленый холм, на вершине какого встал господский дом, виноградник и деревню Нола пятьдесят один двор. В ней обитателей насчитывалось триста двадцать семь землеробов. Еще там наличествовало девять домов свободных землеробов. Стадо свиней, коричневых, щетинистых хрюшек, расплодилось при дядюшке Жоле до более чем семидесяти пятачков. Паслись они день в лесу, на огороженном участке, и с закатом юноша-свинопас загонял их в хлев. Раньше эту работу делал Иам.
Деревня оказалась весьма большой. У всех домов, за невысокими оградами, раскинулись просторные земельные участки: каждая семья выращивала то пшеницу, то лен, то рожь, то всё сразу, а кроме того, овощи – капусту, репу, редьку, редис, лопух, сахарный корень, морковь и зеленый горошек. Молочный зеленый горошек как раз созрел, и сильване то и дело угощали герцогиню Раннор охапками стручков. Она пригласила их завтра к себе в дом – дядя Жоль по благодареньям устраивал службу для землеробов и замещал собой, как мог, священника – читал молитвослов и «грешным делум проповедьявал спустеньку», а признательные сильване приносили гостинцы: яйца, хлебные лепешки, сыр, молоко или сливки. Словом, устроились Ботно в имении, «экак посередь роз и облаках Элизию, дочка».
Домика Иама Маргарита не нашла: Огю Шотно успел его продать – и дом увезли на телеге через реку (!), в соседнюю Мартинзу. Дядя Жоль пояснил, что за виноградником течет протока, ныне обмелевшая до ручейка (и мост, дочка, не нужон вовся!). Зато выше, в лесу, имелась глубокая долина с горной рекой Аэли и чистейшей водой. За той рекой кончался Лиисем вместе с их имением, и там жил злой граф Винси Мартиннак, вернее, жил он у города Гайю, в замке на горе, охотился в этих лесах и «убиевал всякогого лиисемцу», кто переходил реку. Сам же граф реку переходил, и никак его было не прогнать!
Городок Гайю лежал в трех-четырех часах от деревни Нола. Там находился храм, мирской суд, ремесленные лавки и рынок, но из-за злого графа местные туда носа не совали: если требовалось что-то купить или сбыть отправлялись в Нонанданн (шесть дней повозкой), если хотели подать в суд – в Элладанн (еще два-три дня), если успокоить душу усопшего – на юг, к монастырю Святого Бренно (четверо днёв трястися да виться меж холмой и горою, дочка, зато никакого Винси, Боже прости, Мартиннака).
Благодаренье первой триады Нестяжания было для Маргариты памятным – ровно два года прошло с ее позора на Главной площади Элладанна, издевательских стишков Блаженного и казней, в том числе казни Арвары Литно – преступницы, забитой плетью насмерть за прелюбодеяние да по ходатайству ее мужа, Семи Литно. Удивительно, но Семи Литно, свободный землероб, жил в деревне Нола, и в благодаренье Маргарита его увидела: невысокий, жилистый, непримечательный. Он ныне вновь женился – на вдове с тремя детьми, имел крепкое хозяйство и выглядел счастливым. Маргарита не смогла не спросить его о прежней супруге и услышала:
– Арвара, душанька моя, верною жаною мне бывалася, да вот с розумом у ее худо стало, как детёв всех троих стеряли. Говорит мне: « Живали мы себе, Семи, во греху великому – добро сберегали, душою торговали». Связи, мол, меня до Элладанну – до суду тамошнему. Об мене не жалей – я в Раю прибудуся, в свету Божьему, а тебе Небеса всё воротят – и жану, и детёв всех – любви их, как нашанских…
За исключением этой встречи, благодаренье прошло в спокойствии и сытой безмятежности: так много всего дядя Жоль и Беати настряпали и столько всего сильване нанесли, что даже десять охранителей и четыре борзые не управились за день с яствами. Последующие семь дней до Меркуриалия тоже ничем не удивили. Потворствуя своему Пороку Лености, герцогиня Раннор просыпалась поздно, зная, что дядюшка Жоль присматривает за Ангеликой, а Тасита покормит ее дочурку, если понадобится, – казалось, что уж где-где, а в этой благодатной, горной глуши не может случиться ничего страшного – как максимум единственный на всю деревню бык даст рогами в забор.
Ангелика в отсутствие Рагнера научилась переворачиваться со спины на живот и забавно пыхтеть, опираясь на кулачки, чтобы приподняться. Утром первого дня Меркуриалия, освобожденная от своих лент, она впервые заползала по кровати – неумело, но с удивительным упорством. Маргарита, глядя на свое чудо, поражалась тому, что ее дочка, так тихонько сидевшая внутри нее, ныне столь смела, требовательна и громогласна.
________________
Первый день Меркуриалия, празднества искусств и ловкости, отметился комедийной постановкой с участием дяди Жоля, смуглой красавицы Беати, обаятельного Синоли и усердной Таситы, заучившей текст наизусть и впервые снявшей траур. Маргарита, покачивая Ангелику, переводила лодэтчанам-охранителям слова – те смеялись то ли над ее речами, то ли над действом, но главное, все веселились. Годовалая Жоли порой срывала игру лицедеев – забавная девчушка выбегала «на сцену», желая получить свою долю оваций. Ее ровесница Нёяна, напротив, лизала леденец, не интересуясь ничем более.
Сценку придумал Синоли. Она была о том, как две сварливые соседки сначала попали на Небеса, но там снова жительствовать рядом не захотели, и тогда ангел-Синоли сослал их обеих в Ад, где Дьявол, дядя Жоль в красной маске, нестрашный и смешной, никак не мог найти им наказание, а в итоге две дамы довели его тоже, – утомившийся от их ругани «Дьявол» вернул соседок назад на землю, сделав мужем и женой.
Во второй день празднества орензчан развлекали лодэтчане – они показывали трюки с картами, выкрутасы с ножами и другие чудеса ловкости. Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня Нестяжания, отпраздновали двадцатилетие Синоли. Снова пиршествовали, танцевали и веселились…
________________
Тасита более черный траур не надевала, дядя Жоль побрился, избавившись от седины и значительно помолодев. Еще он вдруг озаботился своим чрезмерно лишним весом: перестал есть сладкое, закусывать после заката и по ночам. Вместо этого, он поутру уходил в лес в поисках первой земляники – угощал сперва Таситу да ее дочку, и уж только потом всех остальных. Маргарита поделилась своими наблюдениями и опасениями с Беати – всё-таки дядя Жоль был женат, пусть и не жил с теткой Клементиной, за Таситу же герцогиня Раннор держала ответ как за свою служанку. Беати посоветовала ей оставить дядю Жоля в покое – мол, Тасита уедет вскоре, а он хоть похудеет.
Утром тридцатого дня Нестяжания, перед вторым для Маргариты благодареньем в имении, дядя Жоль привычно отправился за земляникой. И вернулся с пустым лукошком, зато с двумя странниками – мужем и женой из Санделии. В Лувеанских горах находилось аж сорок восемь монастырей с чудотворными статуями. Странники, если шли с юга на север, начинали свой путь с Санделии, затем по горным тропам держали путь в княжество Баро и Святую Землю Мери́диан, далее двигались по долинам Санделии, ущельям Мартинзы и холмам Елеста до Идерданна, обходя Лиисем дальней стороной из-за высоких южных хребтов. Причем шли странники пешком, а те, которых привел дядя Жоль, путешествовали на лошадях – из-за них, видимо, бедолаги и сбились с пути. Дядя, разбудив Маргариту, попросил ее ему помочь – странники говорили по-меридиански, он же изъяснялся на нем с трудом. Женщина сильно пострадала: упала с лошади и скатилась с холма к реке Аэли.
Когда, наскоро одевшись и покрыв голову скромным белым платком, Маргарита спустилась в гостиную, то увидела там лежащую на скамье даму. Она была без сознания, ее темно-синее платье выпачкалось в глине, из-под голубого платка выбились пряди смолянисто-черных волос. Возле незнакомки хлопотал хорошо одетый, кудрявый мужчина, черноглазый и такой же черноволосый, как его спутница. Он протирал ей виски уксусом, шлепал ее по щекам и что-то горячо тараторил на санделианском.
– Господин Сангуине́м Мите́ро, адвокат, – в волнении представился он. – Я и моя несчастная супруга, госпожа Акантха Митеро, мы странствуем по монастырям с единой просьбой к Богу – подарить нам чадородие. Держим путь в Идерданн, к статуе Святой Майрты. Но, похоже, пошли неверным путем еще от побережья. А тут еще столь ужасное бедствие, ужасное, ужасное!
И Сангуинем Митеро грохнулся перед Маргаритой на колени, запричитал, перемешивая санделианские и меридианские слова да порываясь поцеловать подол ее платья. Он умолял спасти его жену.
– Но… я не знаю, что делать, – ответила Маргарита. – Здесь рядом город Гайю – там точно есть лекарь…
Сангуинем Митеро было привстал, но опять свалился ей в ноги и жарко затараторил, умоляя дать приют его жене, пока он съездит за лекарем. Отказать Маргарита не смогла, да и не видела причин для подобного жестокосердия. И как истинная меридианка она взяла опеку над несчастной: когда Сангуинем Митеро отъехал, попросила дядюшку перенести даму наверх, положить на кровать в ее спальне и принести воды с вином.
В своей спальне Маргарита сняла грязный платок с головы Акантхи и протерла ее лицо. Черные, немного волнистые, лоснящиеся волосы выглядели бесподобно, да и сама дама была весьма хороша собой. Широкие брови, немного широкий нос и широковатое лицо у другой бы превратились в недостатки, но у этой незнакомки они гармонично соединились в нечто приятное. Природа одарила ее деревенской, простоватой красотой, при всем том ей хотелось любоваться; ее несоразмерно полная нижняя губа говорила о сладострастии. На вид Акантхе было лет двадцать шесть, может, больше.
Неожиданно, пока Маргарита ее разглядывала, незнакомка открыла глаза – голубые, однако… ее расширенные, вопреки яркому дню, зрачки были словно безлунная, колдовская ночь. Такие выразительные очи звали сокольими.
– Как вы? – ласково спросила Маргарита на меридианском. – Вы упали с лошади к реке, – так ваш супруг сказал. Он уехал за лекарем, а вас принесли сюда, в особняк у деревни Нола… Меня зовут герцогиня Раннор… дама Маргарита.
– Так голова гудит, – слабым голосом прошептала женщина. – Я вас, Ваша Светлость, с трудом вижу – всё расплывается…
– Дама Маргарита – называйте меня так.
– Превелико благодарю за заботу, за милость, дама Маргарита…
– Не стоит – пустяки, никаких хлопот. Может, вы пить или покушать желали бы?
– О, не желаю быть обузой. Лучше мне встать, – попыталась приподняться Акантха.
– Полежите еще, – опустила ее Маргарита на подушки. – Поспите, если желаете. Ваш супруг и лекарь будут не раньше, чем часов через шесть – как раз к обеду. Давайте я помогу вам снять платье – его приведут в порядок.
– Вы столь добры… и столь прекрасны, словно Ангел Божий…
Маргарита улыбнулась, ничего не ответив, но похвала была ей приятна. И еще она чувствовала необъяснимую симпатию к этой черноволосой, едва знакомой женщине. Когда Акантха в знак признательности поцеловала ее руку, Маргарита смутилась и порозовела.
– Не стоит… – повторила она. – Никаких беспокойств…
Серьезных ушибов не виднелось на теле Акантхи, следов крови на ее одежде тоже, однако, когда Маргарита вернулась с завтраком в свою спальню, странница уже спала. Оставив поднос на высоком столике, она тихо вышла и направилась в детскую, к дочери. Там была не только Тасита, но еще и Беати.
– Странное это, – сказала Маргарите подруга. – Цельный год здесь не былось ни гостей, ни странников, а тута – сандельянцы!
– Чего странного? Санделия с другой стороны гор… Даже в Ларгосе есть семья санделианцев – и никому странным это не кажется! А невдалеке же монастырь Святого Бренно.
– Да, но монастыря без статуи, и странникам до него интересу нету. Грити, тебе решать – мы в этом дому не хозяява, но будься этак – я бы их ночию не оставила. Мы их не знаем!
– Но меридианцы должны давать приют странникам – это наш долг. Да и как их в ночь отправишь по горным тропам? Беати, не пугай меня напрасно… С нами десяток охранителей, а странников всего двое… И, вообще, нельзя думать о людях плохо, лишь потому что ты их не знаешь. Сегодня мы поможем, – поцеловала Маргарита Ангелику, – а завтра нам. Я это как никто поняла – что мы бы делали без Лорко. А ведь я его до отвращения ненавидела!
– Вот что я тебе скажу, подруга, – ответила Беати, – хорошай человек завсегда простак… Простак – затем что дурак!
– Я не дура! – разозлилась Маргарита. – И не дурёха… просто добрая, а ты, Беати, ты, ты… Ты двери не закрываешь в кладовую!
Высокая смуглянка возмущенно фыркнула и вышла, хлопнув дверью.
________________
Поругавшись с лучшей подругой, Маргарита не находила себе места, а мириться первой не позволяла гордость. Да и виноватой она себя не считала. Беати же дулась – ни слова не сказала, когда принесла Маргарите второй завтрак на балкон, а затем чистое и поглаженное платье Акантхи.
Деревянный особняк, в каком они жили, устроился на невысоком холме, с одной стороны ограждался забором – там, во дворе, находились амбары, хлев для свиней, конюшня, сеновал, баня и другие постройки, нужные для хозяйства. Над воротами ограды высилось подобие надвратной башни – будка для стражи. Первый этаж дома занимали гостиная, небольшая обеденная, кухня, столовая для слуг; весь второй этаж отдали под господские спальни, чердак – под спальни для прислуги; в каменном подвале хранили вино и припасы.
Восточной стороной особняк смотрел во двор и на деревню, западной стороной – на очередной холм, у подножья густого горного леса. Высокие деревья изредка росли и на том холме. С западной стороны на первом этаже дома окон не имелось, зато вдоль второго этажа протянулся просторный проходной балкон под навесом. Солнце там не жарило – и в этот по-летнему знойный день именно на балконе уединилась Маргарита. Сперва она играла с дочкой, потом Ангелика уснула в своей переносной колыбельке, и Маргарита, полулежа на дневной кровати, с раскрытым на коленях романом, любовалась живописным видом бесконечных горных волн и тосковала по Рагнеру – вот бы он приехал, но нет – раньше середины третьей триады Нестяжания его возвращения ждать не стоило.
Все спальни имели выход на балкон. В какой-то момент дверь спальни Маргариты приоткрылась – и из нее словно вышла богиня древних – Акантха в одной белой сорочке на лямочках – черноволосая, по-дикарски красивая, столь пленительно полуобнаженная… Ее облик вызывал видение залитых солнцем виноградников, черной плодородной земли и необузданной южной страсти. Она так подходила этому краю, месту и дому.
Маргарита с удивлением таращилась на нее, почти голую – сквозь тонкое полотно сорочки отчетливо просвечивали темные соски острых грудей и темный треугольник у промежности. Акантха же с удивлением посмотрела на Маргариту, будто впервые ее увидела, затем она глянула на колыбельку с Ангеликой, далее обвела своими сокольими глазами горы.
– Ааа… – подала голос Маргарита, – а… одежда ваша, госпожа Митеро, уже в порядке. Она там, – показала Маргарита на спальню Таситы. – Там нет никого, а из леса кто-то может появиться… вас увидит…
– Простите любезно, прекрасная госпожа, но кто вы и где я? – спросила Акантха.
– Это имение Нолаонт, а я – дама Маргарита, герцогиня Раннор, – вздохнула Маргарита. – Ваш супруг отправился за лекарем – и скоро должен быть здесь: обеденное время близится… Не помните даже как с лошади падали?
– Я помню лишь то, как мой любомудрый муж-адвокат трещал без умолку, ругая всё и вся вокруг за то, что это он заблудился. Я закрыла глаза, думая: «Немного, и если ты, дурак, не заткнешься, то моя голова треснет, как старый колокол!»
– Дурак? – удивилась, но и улыбнулась Маргарита. – Так о супруге говорить вряд ли стоит с малознакомыми людьми.
– Отчего же? – пожала голыми, чуть более широкими, чем диктовали каноны красоты, плечами Акантха. – Ваша Светлость скоро сама убедится, что он полный дурак. Не долг ли хорошей жены попросить герцогиню о снисхождении к ее бестолковому мужу?
Вдруг Акантха пошатнулась.
– Кажется, до сих пор голова кружится, и в ушах звенит, – устало приложила она руку ко лбу, и тут же будто опомнилась – смутилась, поправляя волосы и прикрывая ими грудь. – Я и впрямь, пожалуй, с вашего позволения удалюсь, чтобы одеться, Ваша Светлость…
«Ну как ее выгнать в ночь?!» – подумала Маргарита, когда женщина ушла с балкона. Ангелика же проснулась, и пока не раздался оглушительный ор, Маргарита прямо на балконе начала кормить ее грудью – лишь повернулась к лесу спиной, – она не хотела, чтобы Акантха ее потеряла.