— Тогда, в далёком семнадцатом, в Петрограде, когда вы спасли меня, барон Густав, я уже тогда подумала, что вы генерал. И мне приятно, что за время, что мы не встречались, вы стали... и фельдмаршалом, и таким знаменитым. Я очень рада всему этому и этой случайной встрече. Хотя ничего случайного не бывает. Я знаю, что всё в этом мире закономерно, предопределено свыше.
Они медленно шли по мокрой и заснеженной британской столице, и хлопья снега, ослепительно белые даже в полумраке, летели им навстречу.
— Как вам, господин фельдмаршал, сегодняшний Лондон? Вы ведь были на прощании с ушедшим от нас прежним королём?
— Да, господин лорд Уилсон. Я прибыл, чтобы засвидетельствовать почтение моей страны английской короне и проводить в последний путь усопшего короля Георга V. Сегодняшний Лондон печален, сэр Эдди. Даже небо над Лондоном плачет.
— Это так, господин барон. Но наше небо плачет весьма часто. И по поводу, и без повода. У вас в Финляндии климат, наверно, посуше. Хотя вы тоже — среди моря.
— Вы правы, сэр Эдди, немного посуше. Хотя и моря хватает.
— С Его величеством ещё не встречались?
— Нет пока. Его величество Эдуард VIII примет меня послезавтра. Аудиенция в Букингемском дворце уже назначена.
— У вас уже всё время занято, господин барон?
— Да, господин лорд. Но для делового разговора время всегда будет.
— У нас с вами есть что обсудить, Ваше высокопревосходительство.
— Да, сэр Эдди. Может быть, вам будут интересны вопросы поставки в Финляндию некоторых вооружений. А также промышленного сырья для наших заводов. Например, чёрных металлов. После культурно-торговой недели Англии, проведённой в Финляндии, готовится ряд сделок, мы планируем закупить самолёты.
— Конечно, господин фельдмаршал, это весьма интересно для меня. И во многом я уже в курсе дел. Тем более, что и некоторые другие члены палаты лордов, да и иные британские политики, весьма доброжелательно относятся к вашей северной стране.
— Я рад это слышать от вас, Ваше высокопревосходительство!
Пользуясь возникшей небольшой паузой, в разговор вступила баронесса:
— Мне бы хотелось узнать впечатление господина фельдмаршала о нынешнем его посещении Лондона. Не возникли ли у вас, господин барон, грустные мысли?
Лорд Уилсон немного смутился из-за того, что увлёкся разговором, чуть не забыв про даму. Это было досадно. Но случайная встреча высших политиков — событие тоже редкое и неординарное. Потому он и отвлёкся от светских правил. И теперь промолчал, предоставляя барону паузу — для ответа даме.
— Возникли, баронесса, возникли... — Лицо Маннергейма стало суровым. — Печальная процессия встревожила моё сердце. Величие не бывает вечным. К сожалению...
И оба — фельдмаршал и баронесса — подумали об одном, о прошлом величии России.
— Дорогая баронесса, я прошу меня простить. Меня уже зовут государственные дела. — Лорд извинительно развёл руками, и, по его сигналу подъехал следовавший чуть поодаль, большой и чёрный полированный легковой автомобиль. По форме он был похож на лондонский кеб. Высокий и прямоугольный, со слегка скруглёнными углами.
Может быть, действительно ему было пора, а, возможно, лорд решил по своей английской деликатности, оставить наедине давних знакомых...
— Может быть, подвезти вас, господа?
— Спасибо, лорд Уилсон, мы немного погуляем, если баронесса не возражает.
— Не возражаю.
Сэр Эдди раскланялся, стоя у раскрытой дверцы автомобиля. Сел на заднее сиденье, и слуга в чёрном пальто и цилиндре захлопнул за ним дверцу автомобиля. Вскоре чёрный блестящий силуэт автомашины растаял за мутной пеленой мокрого снега.
Казалось, оставшись наедине, они сразу заговорят. Но оба молчали. Смущённая тишина словно повисла среди летящих снежных хлопьев.
Наконец, она произнесла... по-русски...
— Дорогой барон Густав! Я столько думала о вас, столько раз надеялась на встречу, что сейчас... не верю в эту реальность.
— Вы, как прежде, прекрасны, моя дорогая Натали! Расскажите мне, как вы жили все эти годы, что произошло с вами тогда, в Петрограде, после нашей встречи?
— Тогда было много всего... — Взгляд её затуманился воспоминанием. — Что творилось в то время в нашем родном Петрограде... словами описать невозможно. Постоянные толпы народа, митинги. Стрельба, обстрелы города из пушек, когда вдруг снова начали воевать... и восстал против красных Кронштадт, крепость, корабли... И грабежи были, и по квартирам и домам арестовывали людей. Красные как будто подняли весь народ на борьбу с русской аристократией. Дворян и аристократов объявили врагами России! — Натали на минуту умолкла, как бы сдерживая волнение. — Столько лет прошло, а волнуюсь, словно это было вчера...
— Конечно, ведь это — родина. А как ваш отец, господин действительный статский советник Гончаров?
— Да, дорогой барон, отец наш, добрый и благородный отец, так и не вернулся тогда...
— Простите за вопрос, баронесса!..
— Называйте меня — Натали! Я вас прошу, барон Густав!
— Хорошо, Натали!
— А наш отец... Такая вот горькая судьба. Мы с мамой и сестрой так ничего и не смогли узнать тогда. И только потом, спустя годы, через знакомых, с большим трудом мне удалось выяснить, что его арестовали революционные матросы. При случайной проверке документов на улице сначала паспорт с двуглавым орлом, а потом... звание действительного статского советника привело их в раздражение, отец не умел скрывать. Это был обыкновенный уличный патруль с матросом во главе. И папу задержали, отвели в один из подвалов ЧК. Оттуда... аристократов уже не выпускали. Официально, как я слышала, ЧК создали в конце восемнадцатого, но уже с конца семнадцатого зверствовать начали... До сих пор не знаю, где его могила... Вот так получилось...
— Я глубоко сочувствую, Натали...
— Спасибо, барон Густав.
— А как же вы?..
— Зимой, кажется, в феврале или в марте, отца навестил по делу немецкий дипломат, но... папы уже не было. Человек этот, дипломат из Германии, был со мной очень предупредителен, внимателен. А после потери папы нам с мамой было плохо. Мы чувствовали себя совсем незащищёнными перед этими... ну вы понимаете, барон...
— Конечно, Натали.
Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
— Мы тогда уже понимали, что папа не вернётся... Март восемнадцатого выдался холодным. Я хорошо помню.
Маннергейм шёл рядом, поддерживая её под руку. Мокрый снег, казалось, пошёл ещё гуще.
— Он тогда и прибыл в Петроград после заключения мира между Россией и Германией, ну и сразу навестил нас... то есть своего старого знакомого, нашего папу. Это и был барон фон Гардинг, мой будущий муж. Вот... Он очень хороший человек, состоятельный и добрый...
— Очень рад, Натали, что у вас всё хорошо сложилось.
— Он, конечно, старше меня намного, ну... товарищ отца... очень меня любит. Мы хорошо живём. Мама с нами. Сейчас вот в Лондоне уже больше года... А вы... барон Густав? Как вы?
— Всё нормально. Занимаюсь политикой, армией.
— А в личной жизни, как ваша личная жизнь?..
— Это и есть моя личная жизнь, — Маннергейм засмеялся от души. Он вдруг сам неожиданно осознал отчётливо и ясно, что вся его служба и работа, армия и политика, это и есть его личная жизнь и в прямом, и в переносном смысле.
Подсознательно он это понимал, как понимает всякий человек всё то главное, что у него есть в жизни. Но вот так определённо, чётко вопрос никогда не всплывал. Он просто об этом не задумывался никогда. За всю, уже теперь долгую жизнь, а в июне ему исполнилось шестьдесят девять, он об этом не думал.
При его постоянной огромной загруженности всегда у него не было времени для размышления о себе. В далёком девятьсот третьем, когда жена Анастасия с дочерьми уехала в Париж, он не раз задавал себе этот вопрос. Но вереница, бесконечная череда ответственных и важных государственных дел уже тогда втянула его в безостановочную военную работу. Он понимал, как мало уделял времени семье. Это было так. Но главное состояло не во времени, а в сути.
И вот теперь, когда молодость осталась далеко позади, здесь, в Лондоне, встретив Натали, он вдруг отчётливо понял и впервые нашёл ответ на вопрос о своей жизни не только для Натали, но и для себя. Его жена тогда, в начале века, поняла всё, нашла этот трудный ответ. Вся его личная жизнь была в делах государственных. Его военные и политические победы и удачи были его личными победами и удачами.
— Вот так, дорогая Натали! Моя личная жизнь в моей службе и работе. Я вдруг, благодаря вам, сейчас это понял сам. А раньше просто не думал.
— А вы...
— Ну и моё семейное, если можно его так назвать, положение, прежнее. Точно такое же, как в нашу встречу в Петрограде. С женой мы развелись официально спустя, правда, много лет после её отъезда в Париж. Ей как будто хорошо там. И слава Господу. О дочерях я стараюсь заботиться. Но я очень занят работой, и одному мне удобней и лучше заниматься теми, важными для моей страны делами, что мне поручены правительством.
— А вы — главнокомандующий? Или это государственная тайна?
— Дорогая моя Натали, откуда вы знаете такие мудрёные слова, как «главнокомандующий»? Нет, это не тайна. Я председатель Совета обороны Финляндии. И я уже, несмотря на мой здоровый сон, не могу спать спокойно в тревожной нынешней обстановке в мире.
— Да, я кое-что слышу и не только мудрёные слова. Все страны вооружаются. И Германия прежде всего. К моему мужу Карлу Гардингу приезжают немцы из фатерлянда, как он любит говорить. И они откровенно восхваляют нового своего главу правительства и говорят о будущей войне, которая возвысит Германию над миром.
— Ну, дорогая Натали, это только разговоры, до войны, я надеюсь, ещё далеко. Но... обстановка в мире тревожная.
— Как же вы, мой дорогой барон Густав, живёте в доме без женской руки, заботы?
— Ну, во-первых, не так уж и часто я бываю в своём доме. Как поётся в старой русской солдатской песне: «...Наши хаты в чистом поле белые палаты, а... наши жены — пушки заряжены...» — барон опять засмеялся. Ему было легко рядом с этой женщиной. — У меня есть экономка. Сестра Софья, очень хорошая, с ней у меня тёплые родственные отношения. Она меня навещает. Гости в доме бывают, дети... Но я, Натали, много в разъездах. Работа такая. В моей душе всегда что-то напряжено, словно какой-то сложный военный и политический барометр живёт во мне. Стрелка шевельнётся, и я еду, спешу. Чтобы не опоздать. Иначе пострадает мой народ, моя страна. А это для меня не просто — главное. Это для меня всё. Вот такая моя жизнь, Натали.
— Хорошая у вас жизнь, мой барон Густав! Я могу вас так называть «мой!», потому что вы спасли меня. Хорошая жизнь, важная и нужная целому народу, которому вы преданно служите! А мы всё суетимся... каждый для себя... ну для своих детей... А вы, барон, служите великому благородному делу — защите своей страны. Только жаль, что вам приходится воевать. Мужчины — воины по природе. Но я так не люблю и боюсь войны, даже если она где-то далеко от меня. Женщины созданы не для войны.
Маннергейм смотрел на неё и улыбался. Он словно вернулся в прошлые годы, почти на двадцать лет назад, в семнадцатый. Она совсем-совсем не изменилась. Он хорошо видел её в вечернем свете фонарей Лондона. Обе встречи с ней — и сегодня, и тогда в Петрограде, — состоялись вечером.
— Ну... Натали, бывали и женщины-полководцы, и царицы-завоеватели. Например, француженка Жанна д’Арк. А древние женщины-амазонки — воительницы беспощадные и неустрашимые!
— Знаю-знаю, господин фельдмаршал! Но большинство женщин мира — против войн!
— Ну... наверно, так, Натали, конечно.
Ему очень хотелось побыть с этой женщиной наедине. Она была близка его сердцу, несмотря на эти две короткие, почти мимолётные встречи за всю жизнь.
Он шёл рядом с ней, высоченный, красивый, немного седой. Фельдмаршал, которому едва ли есть пятьдесят лет. Так думала не только Натали.
Спортивный и неутомимый в работе, сдержанный в еде, Маннергейм всегда выглядел на двадцать лет моложе своего истинного возраста. Это был ещё один дар, преподнесённый ему свыше для хотя бы малого облегчения сложной его жизни и бесконечно трудных дел.
Он всё смотрел на неё, шагая рядом. От неё веяло каким-то необъяснимым покоем и пониманием, обаятельной душевной теплотой прошлого. И так хотелось продолжить эту встречу.
Но... во-первых, у него сейчас, как всегда, нет даже нескольких свободных часов для себя. Этой получасовой прогулкой, такой случайной и счастливой, его свободное время почти исчерпано. Собственно, это был некий временной резерв, который крупные деятели, политики или полководцы, всегда оставляют для непредвиденных случаев.
А сегодня вечером — ещё одна серьёзная и деловая встреча. Дело тоже касается новых современных вооружений. Этот вопрос обострён сегодня до предела. Упущенное время — ослабленная страна.
Завтра несколько серьёзных дел и встреч. К ним тоже надо готовиться. Послезавтра — король. Далее — планируется встреча с министром иностранных дел Великобритании сэром Энтони Иденом. Человеком влиятельным и очень не простым. Как, впрочем, все крупные политики.
К каждой встрече надо подготовиться. Освежить информацию о предполагаемых направлениях и вопросах разговора и, возможно, пока неофициальных, переговоров. Ознакомиться с последними сводками политических и военных новостей в мире. Просмотреть большое количество документов, многие из них внимательно прочитать. Сейчас адъютанты и советники готовят материалы, подбирают, систематизируют.
Для встречи с женщиной, даже такой, как Натали, сейчас времени не было. И не только времени. Он предвидел сложные психологические последствия.
Она — благородная дама, баронесса из высших аристократических кругов! Он — политический деятель, барон, высший военачальник. В истории, правда, всякое бывало. Но он бы не хотел, совсем бы не хотел приносить этой женщине беду.
Он не считал, что может принести счастье женщине, не считал... Да, радость может принести. Но счастье... Для этого есть другие мужчины. Отдающие женщинам своё внимание, волнение, душу. А у него всё это занято... его делом. Его служением стране фьордов, скал и северных волн. Финляндии.
— Дорогая моя Натали!
— Что?! — Она явно встревожилась, словно понимая, чувствуя, что он опять уйдёт от неё. Уйдёт на годы, может быть, навсегда.
Он тоже это почувствовал по её тону.
— Нет, нет, дорогая Натали!
— Что, вы разве не уходите?
— Ухожу, но... не навсегда, не... надолго.
— Как это?!
— Ну, мы обязательно встретимся, я очень хочу ещё вас увидеть, поговорить, побыть с вами, Натали!
— Я тоже, барон Густав! А мы увидимся здесь, в Лондоне, в этот ваш приезд?
— Я очень постараюсь.
— Я буду ждать.
Она в порыве обняла и поцеловала его в губы. Глаза её были полны слёз.
Он остановил такси, и Натали, баронесса фон Гардинг, уехала, растаяла в мутном вечернем сумраке сырого и заснеженного Лондона.
...Его величество король Англии Эдуард VIII был молод, строен и глубоко опечален событиями.
Спокойное овальное лицо короля, словно пронизанное скорбью, производило впечатление, что он действительно переживает. Хотя нередко бывает у властителей, что среди скорби они тайно радуются, а порой и не очень тайно, доставшейся, наконец короне.
Король был в строгом смокинге и белой рубашке.
— Я прошу вас, господин фельдмаршал, передать президенту Финляндии господину Свинхувуду мою благодарность за то, что он поручил вам представлять вашу страну и его, господина президента, у нас на этом печальном событии. И вам, господин фельдмаршал, я выражаю свою признательность за ваше сочувствие и прибытие на печальную церемонию.
— И я, Ваше величество, благодарю вас за то, что вы оказали мне честь и пожелали принять меня. И я ещё раз заверяю вас, что Финляндия глубоко скорбит вместе с вами и вашей страной, искренне сочувствуя горю, охватившему Британское королевство.