–Прошу прощения, граф, но здесь кроме каши ничего нет, вашему сиятельству, наверное, не понравится такая еда?
–Да нет, отчего же, по утрам я могу себе позволить кашу.
Богдан молчал, ждал, когда я сам заговорю про Дашу. Мне тоже очень хотелось рассказать другу про мое свидание, и я спросил:
–Ты не все слышал, да?
–Я до графини слышал.
–Ее замуж хотят выдать насильно, восьмой женой.
–Какой?
-Восьмой.
–Ну, живут же здесь эти султаны. Николай, ее надо вытаскивать из этого гарема, пока не поздно.
–Ночью опять пойду. Только не ходи за мной. Мне неудобно, что ты не спишь из-за меня.
–Ты думаешь, что я забыл из-за кого ты здесь, – сказал он обиженно, – если бы ты со мной не пошел к барину, то сидел бы сейчас дома.
–Да… и не встретил бы Дашу.
–О, кум, да ты влюбился?
–Да, Богдан, мне тоже так кажется.
–Стройся! – крикнул дежурный.
Мы встали в строй; первым к нам подошел майор Семкин.
–Равняйсь, смирно! Тех, кого отобрали в канониры, выйти из строя!
Вышло человек двадцать, майор подал команду:
–Направо шагом марш!
Артиллерия ушла. Пехоту забрал капитан Мишин – двадцать три человека. На плацу осталось стоять восемнадцать тех, кого отобрали в казаки.
–Ну, что стоим? Не маленькие, дорогу к казакам сами найдем, пошли, – сказал Богдан.
Мы немножко построились, пошли к казакам. Увидев их издали, я сразу почуял неладное. Видно было, что они нас ждали, но почему не пришли за нами на плац, как все офицеры? Я видел, как есаул нас заметил и зашел в палатку. Это меня еще сильнее насторожило. Казаки жили в четырех палатках. По неубранной территории было видно, что дисциплина у них хромает: вокруг палаток валялись какие-то коробки, мусор, прямо на мусоре стояли казаки, все в полном составе, и приготовились к представлению. Глядя на их одежду, казалось, что они похожи на бандитов: красивая форма висела на них, как на корове, сапоги, похоже, никогда не чистили, кинжал, который должен висеть на поясе у каждого казака, висел не у всех – у некоторых были только ножны. Впереди всех стоял вахмистр Дениска Шунько, такого же неприглядного вида. В его глазах улавливалось какое-то презрение. Я узнал его: это был тот казак, которого сбил на землю своим конем Богдан. Вахмистр не сводил глаз с Богдана:
–Почему задержались? Сколько вас можно ждать?
–Мы ждали офицера! – ответил Богдан.
–Вас надо за ручку приводить, да?
Он стаял вплотную к нему и, размахивая кулаками перед лицом, орал, оскорбляя Богдана. Казаки все смеялись. Им это нравилось. Их смех еще больше подзадоривал вахмистра. У Богдана от злости выступил пот на лбу, и кум мой не выдержал:
–Руками не маши!
–Что?– продолжал орать вахмистр, краснея от злости, – что ты сказал?
Я подошел ближе и сказал:
–Он сказал: руками не маши, а то получишь, как давича на экзаменах.
Драку остановил крик есаула:
–Стоять! Вы что, салаги, страх потеряли?
–А у меня его нет!– ответил Богдан.
–Кого нет?
–Страха!
–Всем разойдись, проверка закончена,– он злобно посмотрел на нас, – за мной пошли.
Мы зашли за есаулом в палатку. Я начал первым:
–Андрюх, но он первый начал, нам что, молчать, когда он кулаками машет?
–Он – вахмистр, в званиях научись разбираться. Я скоро уеду домой, а он вместо меня есаулом будет; он, если захочет, вас до ручки доведет.
–Меня нельзя довести,– Богдан посмотрел на меня и добавил:
– Нас нельзя до ручки довести.
–Герои, мать вашу, казаки не таких обламывали.
Мы промолчали.
–Ладно, пошли коней вам дам.
Мы вышли из палатки. Наши товарищи делали разную работу: кто собирал мусор, кто просто приседал, Серега Муравьев скакал на палке верхом под громкий смех казаков.
–Зачем они их ломают?
–Обычай такой: их ломали, теперь они ломают.
–А тебя как?
–И меня хотели, я им в зубы дал – они успокоились. Ну и вы все правильно сделали, только других не обучайте. Казаки должны видеть, с кем в бой идти. Вот этот на палке, сразу видно, вояка плохой будет, но вы на них не обижайтесь. Обычай такой здесь: все станичные, они даже из своих станиц так проверяют.
Мы зашли в конюшню, там стояло много лошадей, в основном, гнедой масти.
–Выбирайте себе!
Я шел по проходу, смотрел на коней. В отдельной загородке стоял конь в яблоках, я сразу узнал орловского рысака. Граф Орлов разводил их где-то под Воронежем. У нашего барина был конь такой масти.
–Чей этот?
–Полковника. Молодец! Узнал земляка, один он у нас такой красавец. Кварц зовут, ну, ладно, пошли, ваши кони стоят в конце конюшни.
Оказывается, нам коней уже отобрали. В самом конце стояли восемнадцать коней. Но какого выбрать? Я подошел к загородке и, обращаясь к коням, сказал:
–Ну что, красавчики, кто хочет со мной служить?
Они насторожились, присматриваясь и принюхиваясь ко мне. От всей компании отделился гнедой конь и смело подошел ко мне. Я посмотрел его зубы, для себя сказал: «Лет семи, не больше, повоюем еще».
–Доброго коня ты выбрал, Никулина Дениса Степаныча конь, погиб его хозяин в неравном бою.
–Это не я, это он меня выбрал. Можно мне проехаться?
–Да попробуй.
Богдан поступил по моему примеру: его тоже выбрала лошадь. Мы ездили взад – вперед по гарнизону, стараясь управлять ногами. Кони были приучены к джигитовке и очень легко слушались наездника. Несколько раз мы проехали рядом с казармой, хвастаясь перед пехотой. Вдоволь накатавшись, мы почистили своих коней, поставили их в конюшню и пошли к казакам. Муравьев и еще несколько ребят прыгали на палках, изображая военные действия, казаки ими командовали, кричали: «Окружай!», – держась за животы от смеха.
Мы хотели обойти всех и зайти в палатку незамеченными, но у нас это не получилось. Кто-то крикнул:
– Эй, не прячьтесь, идите к нам.
Мне показалось, что крикнул вахмистр. Но подойдя ближе, понял, что кричит Серега Морозов – казак лет двадцати пяти, не больше, худощавого телосложения, в помятой форме. На поясе висели только ножны. Рядом стоял вахмистр и молча смотрел, как бы ждал – что будет. Тот казак бросил две палки: скачите, тоже помогайте своим.
–Зачем? – спросил Богдан.
–Учить будем вас военному делу.
Богдан взял палку, сломал ее пополам, бросил казаку, потом сломал пополам вторую, взял в обе руки, как сабли и, обращаясь к казаку, сказал:
–Может, ты лично меня научишь чему?
Казак быстро встал, схватил палки, но через секунду Богдан дал ему палкой в ухо. Казак схватился за окровавленное ухо и ушел в толпу. На его место тут же выскочил другой казак, взял палки и на Богдана. Мой кум уже на пятой секунде засветил и этому в ухо. Схватившись за больное место, убежал и второй. Кузьмин молча стоял и ждал, никого не зовя. Криков и смеха заметно поубавилось. Вахмистр, обращаясь к казакам, спросил, где Двурукий. На середину вышел здоровый казак лет сорока – Остап Данько. Форма на нем сидела ладно. Он снял пояс с кинжалом, чтобы не мешал.
–Ну, новичок, «мать твою душу», начнем. Если меня поранишь, то я тебя водкой угощу, – сказал без всякой злобы, с улыбкой, вышедший на середину, здоровяк.
Богдан в обоих случаях нападал первый, а здесь Двурукий явно нравился ему, да и был он намного старше, Богдан не знал, как себя вести. Это заметил и его соперник:
–Давай в полную силу!
И напал на него первым. Удары по Богдану сыпались со всех сторон, противник также владел обоими руками. Мой друг, казалось, был в безнадежном положении. Он еле-еле успевал отбивать удары. Один удар пришелся по рубахе, она сразу разорвалась. Богдан стал быстро отступать. Я понял: он хочет измотать своего соперника, держа его на расстоянии и изнуряя. Богдан вскоре этого добился. Двурукий стал уставать и ошибаться. Вскоре у него сбилось дыхание. И, казалось, когда победа была близка, Богдан пропустил удар в грудь. Я понял, что сделал это он нарочно, дабы не опозорить ветерана. Понял это и двурукий: он подошел к Богдану, протянул ему руку:
– «Мать твою душу», хорошо бьешься!
А на ухо прошептал:
– Водка с меня.
Повернувшись к казакам, сказал: – Эти двое под моей защитой, не трогать никому. Да я думаю, что вряд ли кто осмелится.
Он нас обнял и повел в палатку.
–Будете спать рядом со мной.
Палатка вся пропиталась папиросным дымом. В ней не было кроватей, как в казарме, по двум сторонам возвышались настилы, на которых лежала солома. Такова постель казаков. Мне это очень не понравилось, но что делать? Спать мне все равно не придется.
Молодых с этого дня уже не мучили. Их заставляли только делать грязную работу: собирать мусор, чистить конюшню. Нас с Богданом это не касалось. Мы ездили на конях, махали саблями. Так и проходило время.
Вечером я тихо перелез забор, пришел на наше с Дашей место. Чуть подальше по ручью я заметил очень красивое место. Здесь росло небольшое, но очень раскидистое дерево, немного похожее на нашу иву.
От дерева к ручью разлёгся огромный камень, похожий на лодку. Вода бесшумно огибала его, пузырьки уплывали дальше, вниз по течению. Я притащил небольшое бревно, подложил под него камни, и получилась хорошая скамья. Очистив место от сухих веток, я отошел немного подальше и со стороны посмотрел на свою работу.
–Очень красиво, – послышался голос Даши,– я за тобой уже минут десять наблюдаю. У тебя так хорошо получилось. Ты можешь видеть красоту, а это не всем дано. Скажи, Коля, ты можешь любить красоту так, как ее любят поэты?
Я посмотрел на нее взглядом ученика. Она продолжала:
–Когда мне было три года, к нам в гости часто захаживал Михаил Юрьевич Лермонтов, ты слышал о нем?
–Нет.
–Я была маленькая, но хорошо помню его. Он был небольшого роста, плотного сложения, имел большую голову, крупные черты лица, широкий и большой лоб, глубокие, умные и пронзительные черные глаза, невольно приводившие в смущение того, на кого он смотрел долго. В тот вечер, когда я видела его последний раз в нашем доме, он не снимал ни сабли, ни перчаток. На нем был мундир лейб-гвардии Гусарского полка. В наружности Михаила Юрьевича было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Михаил Юрьевич был прекрасным человеком. С ним было всегда интересно. Он видел природу глазами художника, он слушал ее, как музыкант. В его поэтическом мире все звучит и поет, все сверкает и переливается красками. Горы, скалы, утёсы, потоки, реки, деревья – вся природа живет в его произведениях. У него даже камни говорят, а горы думают, хмурятся, спорят между собой, как люди, утёсы плачут, деревья ропщут на бога и видят сны. Я помню, как вечерами у нас собирались друзья. А как зачарованно мы слушали его стихи!
–Даша, я никогда не слушал стихи, ты можешь прочитать мне что-нибудь?
–Да, конечно, с удовольствием. Скажи, что бы ты хотел услышать?
– Конечно, Лермонтова. Ты так интересно о нем говоришь.
– Я прочту, но стихи надо уметь слушать. Поэзия Лермонтова – исповедь человеческой души. Его стихи обращены непосредственно к человеческому сердцу. Они отличаются исключительной полнотой и так же насыщены внутренним чувством – идеями, эмоциями, желаниями, жизнью, – как переполнена и душа поэта. Ты представь человека, у которого есть все: богатство, власть, но ему не безразлична судьба простых людей. Он бросает все и идет бороться с несправедливостью и злом. Лермонтов мне сказал, что это стихотворение про моего отца.
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит:
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Под ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
-Коля, почему ты плачешь?
–Дашенька, мне всегда казалось, что богатые все, как наш барин, и то, что есть твой отец и его друзья, которые бросили все и пошли нам на помощь, глубоко затронуло мое сердце.
Я прошел под дерево и сел на самодельную скамью. Даша сорвала с дерева большой листок, проткнула его сухой палочкой и пустила в ручей, как кораблик. Быстрое течение подхватило его. Кораблик немного покружился у камня, как бы показывая свое превосходство над волнами, и поплыл дальше, не боясь ни ветра, ни быстрого течения. Мы смотрели ему вслед, пока он не исчез в темноте.
–Хочешь, я еще прочту? – спросила Даша.
–Не знаю, мне бы этот переварить. Еще один такой стих, и мое сердце не выдержит.
Я подошел, присел на край камня. Вода, набегая на камень, намочила мои сапоги. Я пытался представить себя корабликом, который оторвался от своих берегов, и волны его несут вдаль от тех, с кем жил, кого любил. И никто не знает, что ждет его впереди. А самое главное то, что он не ждет ничего хорошего, а, наоборот, просит бури. Я поймал себя на том, что вновь и вновь повторяю про себя этот стих.
–Как он называется?
–Не знаю, Михаил Юрьевич записал его мне на листочке без названия, этот листочек лежит у меня в шкатулке. Я берегу его, как память о великом человеке.
Мы молчали. Каждый думал о чём-то своём. И так мне было хорошо среди этих деревьев, в таинственной тишине леса. Я даже забылся на мгновение. Очнулся, когда услышал голос Даши. Она вновь читала Лермонтова.
Со стороны гарнизона доносились чуть слышные звуки и не давали мне покоя, шум становился все громче и громче.
–Дашенька, прости мне надо идти. Может, там что-то случилось? До завтра.
Я побежал. Еще издали увидел открытые ворота гарнизона, из них кто-то выбежал навстречу мне. Я узнал Богдана. Подбегая ко мне, он быстро говорил, что меня ищет есаул.
–Зачем я понадобился ему?
–Не знаю, но он требовал привести тебя к нему, будто знал, что тебя нет.
Мы незаметно прошмыгнули в ворота, все солдаты уже были одеты и стояли с винтовками. Все бегали в темноте, непонятно, куда и зачем. Около штаба стоял майор Семкин и держал в руках часы. Богдан сказал:
– Смотри, видишь, по часам засекает. Тренировка это.
Казаки уже выводили из конюшен коней. Есаул увидел нас и заорал: -А ну, подь сюды!
Я подошел.
–Где был?– заорал он. Все обратили внимание, мне это очень не понравилось. Я перешел на шепот.
–Андрей, что ты орешь? Нормально спросить не можешь?
–Я с тобой потом поговорю, где ты всю ночь шлялся, а сейчас бери винтовку, коня, стройся у ворот, я – в штаб.
Полковник Степанов сидел за столом, рассматривал карту. Майор Семкин нервно ходил из угла в угол, поджидая, пока все офицеры соберутся. Последним зашел Русаков.
–Господа, перемирие на вас плохо влияет, я – командир гарнизона, уже двадцать минут жду есаула, пока он соблаговолит подойти.
–Виноват, ваше благородие.
–Не перебивай меня, в бою минуты не прощу… Теперь слушай приказ, который пришел только что от командующего Барятинского. Трем казачьим сотням надлежит во главе с майором тотчас отправиться по дороге на север, по направлению к городу Ростов. Там было совершено нападение на карету с царской казной. Я думаю, вы понимаете, что это проделки Широкова. И в связи с этим, у Сергея Александровича есть соображения, которые представляют собой некий план наших действий. Кроме наших казаков в поиске бандитов принимают участие еще пять тысяч человек.
Полковник сел, уступая свое место майору. Семкин вышел к карте, осмотрел суровым взглядом всех присутствующих и спросил:
–Господа, я хотел бы задать вопрос вам, почему мы шестой год не можем поймать атамана?
Майор перевёл взгляд на Павлова:
–Изворотлив, хитер, много лет прослужил....
–Нет!– перебил его Семкин и посмотрел на Русакова.
–Я понимаю, к чему вы клоните, господин майор, но я промолчу.