Надо будет с этой способностью хорошенько попрактиковаться, возможно, там есть какие-то настройки или режимы, как-то можно всё регулировать? Если нет, придется иначе приспосабливаться. Ничего, разберусь, теперь у меня время есть.
***
Сейчас нужно решить, идти домой или дождаться утра, чтобы не будить родителей среди ночи. До дома, максимум, полчаса пешком. В нашем маленьком, но очень старинном городке, вообще всё близко. Население – тысяч тридцать человек с хвостиком, совсем маленький городишко. Конечно, глубокая провинция. До Москвы 200 километров.
Хм. А что, если рвануть к Тане? Я крепко задумался, поскольку подумать и правда, было над чем.
Оно, конечно, было бы классно завалиться к ней прямо сейчас! Уверен, она была бы рада. Объятия, поцелуи и все прочее, за ними следующее, наверняка обеспечено. Мы с ней все два года переписывались. Последнее письмо получил в госпитале: любит, ждет. А до армии больше года встречались.
Вот только есть одна проблема. Я и в прошлом варианте своей жизни догадывался, конечно, но предпочитал верить в лучшее. Как там, у Александра Сергеевича – «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»8? Но сейчас-то я точно знаю, что она постоянно мне изменяет, изменяла, и будет изменять в будущем. Из-за чего, в конце концов, у нас с ней ничего и не сложиться. И, слава Богу!
Нет, так-то всем она хороша, но ждать от неё верности – это обманывать самого себя. Но дело сейчас вообще не в этом и то, что она мне изменяет, меня в данном случае совершенно не смущает и никак не меняет моё к ней доброе отношение. В конце концов, я знаю, что моей женой она не будет никогда. Но она мне нравится и мне с ней хорошо. А сейчас, пока я еще не женат и даже не собираюсь, это главное.
Дело здесь вот в чём. Поскольку она не знает, что я сейчас в городе, и в ближайшие два-три дня не ждет моего приезда, то, велика вероятность нарваться на постороннего мужика в её постели. А этого мне бы совсем не хотелось, ну, совершенно! Может, конечно, всё не так, и она спокойно спит одна, а во сне видит меня, любимого, но…. Таких девушек, как она, во избежание всяких эксцессов, о своём приходе следует предупреждать заранее. Это закон, нарушать который не следует никогда. А потому – потерпим, решил я.
Итак, остается самый верный вариант – иду домой, к маме с папой. Уж от них никаких сюрпризов точно не будет.
Глава 3
Гуляю по Москве. Если точнее, – иду вдоль Чистых прудов. Самое начало июля, но это уже почти середина лета. И у меня есть план на ближайшее время жизни. Но обо всём по порядку.
Родители встретили так, как и полагается родителям: слёзы матери, крепкие объятия отца, суматоха, стремление мамы срочно меня накормить. В общем, всё, как я и ожидал, как это случалось до нас в миллионах семей, как будет продолжаться и после нас. Стандартный, но близкий сердцу сюжет, пусть уже и разыгранный второй раз на моей памяти. От этого он не стал менее радостным и волнительным.
Я бы даже сказал, что он был еще волнительнее, нежели в прошлый раз. Ведь мои родители, которых я уже похоронил в прошлой жизни, вновь предстали передо мной, еще совсем не старые и вполне крепкие. Маме 48 лет, отцу – 47. Странное ощущение, я вам скажу: 56-летнему сыну встретить своих родителей, которые младше его по возрасту. Да, выглядел и ощущал я себя на двадцать, но вот мозги… мозги оставались мозгами мужика на шестом десятке. Не знаю, как мне дальше с этим жить. Посмотрим, может, как раз и нормально будет.
Я смотрел на моих родителей и улыбался счастливой улыбкой. Вы не можете даже представить себе, какое это счастье. Помню, после их смерти я часто жалел, что так мало с ними общался, став взрослым. Мало говорил, что люблю их и что благодарен им за всё. Постараюсь в этой жизни исправить ошибки жизни прошлой.
Проговорив с родителями до утра, сытый и чистый после ванной, я, наконец, завалился спать и проспал до обеда. А проснувшись, прошел в трусах на лоджию, выход на которую был как раз из моей комнаты, и с высоты девятого этажа девятиэтажного дома долго смотрел на мой родной город, в котором я, с учетом прошлой жизни, не был уже очень много лет. Вид открывался отличный, весь городок, как это обычно и бывает здесь летом, утопал в зелени.
Конечно, взгляд привычно подмечал и старый, потрескавшийся, с колдобинами асфальт и облупившуюся штукатурку домов, и множество частных деревянных домишек на нашей улице, которые потом почти все снесут. И глядя на это, я всё больше проникался осознанием того, что я действительно вернулся назад, в СССР образца 1984 года.
***
Пообедав, я решил прогуляться и заодно зайти в военкомат, встать на учет. Достал «афганку», мама её тут же погладила, я бережно прицепил к ней медали, знак воина-интернационалиста и золотую нашивку за ранение. От парадки отпарывать не стал, у меня в военторге была запасная на этот случай куплена. Сунул военный билет с остальными документами в нагрудный карман, натянул кепи с зеленой, защитного цвета, звездочкой и отправился на людей посмотреть и себя показать.
Я шел, а люди на меня оборачивались. Всё же форма моя сильно отличалась от той, к которой у нас, в Союзе, привыкли. Прошедший по дороге взвод солдат во главе с младшим сержантом, из расположенной поблизости саперной части, вообще пялился на меня с откровенной завистью: дембель, явно из Афгана, в классной форме, да еще с боевыми медалями на груди и нашивкой за ранение!
Откровенно говоря, первый же патруль мог до меня докопаться. Форма на мне была не по уставу, в Союзе дембель должен ходить исключительно в уставной парадной форме. Но я надеялся, что к раненому и награжденному медалью «За отвагу» не станут сильно придираться. В любом случае, сделать они мне ничего не могут, ибо я уже уволен из рядов вооруженных сил. Хотя, конечно, нервы потрепать еще в состоянии.
Военкомат располагался на соседней улице Коммунаров и шёл я до него ровно пять минут, если судить по трофейным часам «Сейко». Дешевая печатка, конечно, но на Родине сейчас и это предмет зависти. Хотя имеются уже отличные отечественные электронные часы «Электроника» с несколькими режимами. Но это же фирма́! А всё заграничное в России при всех режимах всегда в моде.
В военкомате я представился дежурному и тот направил меня на второй этаж, в кабинет, где ставили на учёт дембелей. Я глядел вокруг со странным чувством. Последний раз я был в этом здании два года и тридцать шесть лет назад, а лет через десять вперед я видел его разрушенным и почти разобранным. Но сейчас здесь был военный порядок и уютная прохлада после уличной жары.
Я постучал в нужный кабинет и приоткрыл дверь:
– Разрешите войти?
– Входите. – На меня смотрел майор в годах, явно приближающихся к военной пенсии, даче и рыбалке.
– Младший сержант Соколов прибыл для постановки на воинский учёт после прохождения срочной службы.
– Проходи, сержант, присаживайся. – Майор кивнул на стул с другой стороны его стола. Его взгляд ухватил сразу всё: и мою неуставную форму, и медали на груди, но он не сказал ни слова.
Я сел и протянул свои документы. Он принял их, внимательно просмотрел, останавливая профессиональный взгляд на нужных отметках. После чего поднял голову и внимательно посмотрел на меня, еще раз задержав взгляд на медалях и нашивке за тяжелое ранение.
– Ну, как там? – наконец, спросил он.
Я пожал плечами:
– На войне, как на войне.
– Понятно. – Он помолчал. – Как получил ранение?
– Духи устроили засаду на колонну, которую мы сопровождали. Первая пуля, похоже, была моя. Хирург сказал, еще бы пару миллиметров и прямо в сердце. Обидно, несколько дней до дембеля оставалось. Но сейчас всё хорошо, даже не комиссовали.
– Да, я вижу. Спасибо тебе сержант, что вернулся. Знаешь, сколько я уже ваших схоронил? Так что, спасибо, что не пришлось нести черную весть и твоим родителям.
Я замялся, не зная, что ответить. Хороший мужик, этот майор, не очерствел сердцем на бумажной работе.
– Ладно, за военным билетом зайдешь послезавтра. А сейчас загляни в соседний кабинет.
– Разрешите идти?
– Иди, Соколов, иди.
В соседнем кабинете я обнаружил милицейского капитана, как выяснилось, замполита нашего ростовского РОВД. Тот сразу предложил мне поступить в милицию, пообещал хорошие перспективы, льготы, третью – сержантскую – лычку на погоны. Я ответил, что мне надо подумать и на том мы с ним распрощались.
Но из военкомата я вышел крепко задумавшись. А что, не устроиться ли мне и правда, в милицию? Для достижения моей цели может очень пригодиться. Во-первых – удостоверение, а это определенная власть и пропуск в разные места, куда не всякого пустят. Во-вторых, доступ к оружию, с чем в СССР очень проблематично. Ну и, возможно, доступ к каким-то сведениям, о которых простые граждане СССР не знают. Зачем мне это надо? Интересный вопрос. Я пока не знаю, зачем. Но есть предчувствие, что зачем-то надо.
Впрочем, если уж и поступать в милицию, то, конечно, не здесь. Надо ехать в Москву, туда, где находится центр управления всей советской империей. И это вариант, который стоит серьезно обдумать.
А сейчас, вне всяких сомнений, стоит заглянуть к Татьяне, она должна быть на работе, здесь неподалеку, в двух шагах от военкомата.
Подходя к ее конторе, я, конечно, волновался. Ребята, мне же двадцать, и я ощущаю это каждой клеточкой своего тела! Мои гормоны устроили какой-то возмутительный и одновременно удивительный шабаш в преддверие ожидаемой встречи. Такое забытое и такое приятное ощущение! Что еще более приятно, в этой истории, имея опыт и знания пятидесятипятилетнего человека, я спокойно могу эти свои молодые гормоны контролировать. Что далеко не всегда удавалось мне в прошлой жизни, что приводило порой к не очень хорошим ситуациям.
А вообще это совершенно непередаваемое соседство – молодое тело с опытом и знаниями взрослого человека. Кажется, это как раз тот случай, когда можно удачно осуществить народную мечту: Если бы молодость знала, если бы старость могла! Я теперь многое знаю, чего не знал в молодости, имею большой жизненный опыт и пока еще в физическом плане на многое способен. Ну, посмотрим, что мне это даст практически.
Сама встреча прошла хорошо. Мягко говоря. Лучше сказать – бурно, превыше всяких ожиданий, если бы, конечно, я не помнил прошлое, ставшее будущим, а потому именно этого и ожидал. Что немного смазало эффект, все же в незнании и неопытности молодости есть свои плюсы. Например, прекрасное ощущение новизны. Сейчас такого уже не было. Впрочем, полученного удовольствия это мне не испортило.
Домой я вернулся лишь под утро, но родители были предупреждены, поэтому особо не волновались. Это был 1984-й год, и причин для серьезных волнений тогда было слишком мало. Все волнения моего народа у него еще впереди. Но он этого пока не знает, наивно считая серьезными свои сегодняшние проблемы. Такие несерьезные, в сравнении с предстоящими.
Мне было очень жалко этих людей, ничего еще не подозревающих, живущих обычной мирной жизнью. Они как дети, будут радоваться Перестройке, пока её последствия не придут в их дома. Кто-то из них станет хищником, но большинство – жертвой. Кто-то станет богатым, хозяином жизни. Кого-то выгонят из их домов, изнасилуют, изобьют, продадут в рабство, убьют Десятки, и сотни тысяч людей погибнут на полях межнациональных конфликтов и террористических войн. Тысячи закончат свои жизни в бандитских разборках. Миллионы лишатся средств к нормальному существованию. Вновь появятся бездомные и беспризорники. Утренняя картинка роющихся на помойках людей станет привычной.
Нет, конечно, будут и те, кто сумеет устроиться, а потом будет вспоминать грядущее десятилетие как самое лучшее время своей жизни. Что и говорить, свободы там будет через край: свободы говорить, свободы прессы, телевидения, инакомыслия, религиозной терпимости – всё это будет. Плохо, что эта свобода пойдет рука об руку со свободой бандитам грабить и убивать, свободой богатых обирать свою страну и свой народ. Свободой не платить пенсии и зарплаты по несколько месяцев. Свободой сдохнуть от голода посреди шумного города. К сожалению, у любой медали всегда есть две стороны, но при этом каждый видит только свою, и ничего не хочет знать о другой. Ведь она его не касается. Или пока не касается.
И вновь, не дающая мне покоя мысль: как я могу помочь? Что я могу с этим сделать? И могу ли я вообще хоть что-то сделать? Хоть что-то изменить к лучшему? Я даже не представлял себе, какой груз ответственности свалится на меня, когда давал свое согласие в той кафешке тогда, тридцать шесть лет вперёд. Да и не особо верил я тогда в это, если честно. Меня большая волновала тогда дармовая выпивка и жрачка.
***
Две недели я пробыл дома, вдоволь наговорился с родителями. Я смотрел на них и не мог насмотреться, не мог нарадоваться тому, что они здесь, что они живы, что мы снова вместе, что они еще относительно молоды и полны сил. Сходили с ними на могилки к бабушке и к тете Тамаре, старшей маминой сестре. Съездили и на могилу тети Наташи, моей крестной, сестре отца. А потом, сказав родителям, что хочу навестить столицу, поехал в Москву.
Электричкой до Александрова, потом так же электричкой от Александрова до Москвы. Можно, конечно, было бы и на автобусе или на прямом поезде, но так выходило дешевле, хоть и чуть дольше – ведь электрички у «каждого столба» останавливаются. А с деньгами пока было не очень. Конечно, у меня было что-то около 400 чеков, которыми нам, вместо денег, платили «за речкой»9, 300 из которых я получил за тяжелое ранение. Но их еще надумаешься обменять или отоварить. Отоварить можно было только в сети магазинов «Березка», по предъявлении военного билета. А можно было продать спекулянтам или, как их называли – фарцовщикам, в среднем по три с половиной рубля за чек. Что я и собирался сделать в первую очередь.
Поэтому, выйдя на Ярославском вокзале, я сразу свернул в метро. Вы не поверите, какой это кайф – вновь проехать в метро за пять копеек! В общем, доехал я до станции Академическая и направился по Профсоюзной улице к дому №16, где располагался магазин «Березка», торгующий промтоварами. Вообще, в Москве таких магазинов было множество, но они все были специализированными: где торговали обувью, где продуктами, где мебелью или электроникой и т.д. Мне, по сути, было всё равно, но в этом магазине я просто уже бывал, когда приезжал в отпуск – прикупил себе кое-что из одежды на будущее.
Как обычно, возле магазина крутились симпатичные молодые люди, та самая фарца или – фарцовщики. Кстати, я потом как-то поинтересовался, откуда пошло такое название, погуглил в сети. Оказывается, что, скорее всего, корни выводятся от старого одесского слова «форец». Так называли человека, который забалтывает покупателя и сбивает цену, скупая у него товар по дешевке и тут же рядом продавая втридорога.
Но для советского закона того времени это были спекулянты, то есть, ребята в своем роде отчаянные, поскольку постоянно ходили под статьей, которая, насколько я помню, как максимальное наказание предусматривала смертную казнь10. Так что бизнес у них был веселый, рисковый, очень прибыльный, но для многих – не очень долгий.
Подойдя к магазину, я стал демонстративно осматриваться вокруг. Через минуту ко мне подкатил молодой человек в кроссовках «Адидас», такой же футболке, джинсах, солнечных очках – капельках и с сумкой через плечо. На сумке, понятно, тоже красовался логотип «Адидас» В общем, как тогда говорили: весь упакованный в фирму́. И сразу же между нами произошел следующий разговор: