Авдей, стоя у печи, молча грыз ус; остальные словно окаменели. Никодим положил руку на плечо Комлева и сказал:
– Что скажешь, сосед?
– Уговор был, верно сее, – вздохнул Егор и обвел присутствующих взглядом. – Только вот непонятно мне, почему вы сейчас так вот не по-людски дочку мою сватаете?
– Господь с тобой, сосед, – рассмеялся Никодим. – Сватать мы только еще собираемся. А тебя зазвали сюда для того, чтоб знать доподлинно волю твою родительскую. Осрамиться не хотим. Вдруг, когда сватать девку пожалуем, ты нам от ворот поворот дашь?
Прежде чем ответить, Комлев вздохнул, обернулся к притихшему у печи Авдею и спросил:
– А чего спешить-то? Господь даст, доживем до осени, а там дам свое согласие и дочке родительское благословение.
– Не то говоришь, сосед, – нахмурился Авдей. – У сына моего Луки в башке ветер появился. Этот дурень давеча к цыганам в табор ездил! Цыганка там одна дурит его, а нам того не надобно.
– Батя, – вмешался все это время угрюмо молчавший у окна Лука, – я ж…
– Цыц, стрыган, – грозно взглянул на сына Авдей. – Не смей в разговор старших встревать. Сейчас возьму вот камчу да спущу с тебя шкуру-то! Ступай вон во двор, погляди, чего собака с цепи рвется, и не заходи в избу, покуда не позовем!
Лука вышел на крыльцо. Вспомнив утренний разговор с отцом, юноша побледнел и опустил голову.
…Проснувшись, Лука решил поговорить с отцом. Авдей с задумчивым видом сидел за столом.
– Бать, а бать, – обратился юноша, – дозволь попросить тебя об одной милости.
– Проси, коли надобность в том есть.
– Хочу жениться! – выпалил Лука.
– Ты? – удивился отец. – Что это за блажь на тебя накатила?
– Сам того не ведаю, – ответил Лука. – Но жить бобылем больше мочи нет!
– Чем же жизнь твоя тебе опостылела? – И Авдей озабоченно посмотрел на Луку. – И на кого глаз положить соизволил? Поди, на Авдошку Комлеву?
– Нет, не на нее, батя, – возразил юноша.
– Тогда на кого? – нахмурился отец.
– На благостную сердцем цыганскую девушку Лялю, отец.
– Лука! Тобой овладела грязная похоть!
– Обуяла меня любовь, чистая, как небо Господне.
– Ты рехнулся?
– А что? Сколько казаков себе жен из полоненных ордынок брали!
– Тогда все иначе было.
– А разве на ком казаку жениться имеет значение?
– Нет, не имеет! – нехотя ответил отец.
– Тогда выслушай меня, батя. Дорога мне цыганка та. И я… и я ей по сердцу пришелся!
– Лука! Лука! Что ты в башку свою втемяшил? Господи, смилуйся, прости чадо мое неразумное! Несчастный! Чем тебе Авдошка Комлева плоха? Красивая, работящая. У нас с ее отцом уговор об вашем венчании был. Как мы после всего народу в глаза глядеть будем? Срам-то какой, Господи!
– Господь видит, что я поступаю правильно! – воскликнул юноша, становясь на колени перед отцом. – А Авдошка уже не по сердцу мне.
– Что-о-о?!
– Господом Богом молю, благослови нас, батя, и я буду счастлив! Батя, молю тебя, благослови.
– Я? На сею непотребность? – Авдей даже вздрогнул.
– Разве тебе кто это сделать воспрещает?
– Не воспрещает.
– Я не хочу под венец с Авдошкой.
– Цыц, дурень. Как ты в башку себе не втемяшишь, что девка наша, соседская! И не блудня цыганская. Первая красавица на весь городок!
– Да. Но сердце мое по другой сохнет. Увидел Лялю – и точно солнышко в моей душе взошло. Я понял ясно, как мне должно жить далее. Душа моя в один миг от скверны очистилась. Сейчас она тихим покоем наполнилась, верой в Господа, любовью! И словно вошел в меня Святой Дух. И это из-за цыганки, которую я возлюбил всем сердцем!
Отец задумался. Потом поднял руку и не сказал, а отрезал:
– Не будет по-твоему, Лука! Сегодня же брата позову, и думать будем, как сосватать тебе невесту, раз жениться приспичило!
– Авдошку?
– Ее самую.
Лука чуть не набросился на отца с кулаками, но воспитание не позволило ему совершить страшный грех. Юноша лишь сильно побледнел и скрипнул зубами.
– Батя, но…
– Ступай вон навоз вычисти, – перебив сына, грозно глянул на него Авдей. – Себе перечить не дозволяю. Коли еще об цыганке заикнешься, шкуру спущу…
Грозно зарычав, пес Султан рванулся к воротам. Кованная Лукой цепь натянулась, как струна. Казак мгновенно отвлекся от своих тягостных воспоминаний и поспешил к калитке.
– Кто там?
– Это я, Ляля.
За воротами действительно стояла промокшая насквозь цыганка. Дрожа от ночной прохлады и возбуждения, она сжимала руки Луки и бессвязно бормотала:
– Я убежала из табора, я никогда туда не вернусь, я хочу быть только с тобой…
Лука еле ее успокоил, и они тут же отправились к Архипу. Кузнец долго протирал глаза спросонья, не удивившись, впрочем, их появлению, и наконец сказал:
– Гляжу, дело принимает плохой оборот, но раскисать не будем. Надо б посоветоваться с Мариулой. Пошли будить ее, покудова не стряслась беда.
– К Мариуле?!
Лука заколебался и жалобно посмотрел на друга. В его семье старую ведунью недолюбливали и даже побаивались.
– А что? – недоуменно посмотрел на него Архип. – Мариула хоть и стара, но умна очень. Она ещо с атаманом Араповым пришла на сакмарский берег и…
– Айда, – недослушав кузнеца, решительно сказал Лука и взял дрожавшую Лялю за руку.
Тем временем дождь прекратился, а над городком сгустилась такая тьма, что человек, шедший по одной стороне улицы, не смог бы узнать проходивших по другой стороне.
Старая Мариула жила в домике рядом с крепостью. Лука, Ляля и Архип остановились у ворот, и кузнец решительно постучал кулаком в калитку. Их встретил внук Мариулы и провел к крыльцу.
– Бабушка ждет вас еще с вечера, – сказал он, – даже в церковь нынче не ходила.
Гости удивленно переглянулись и вошли в дом. В передней комнате, пол которой был устлан мягкими ковриками, стоял большой дубовый стол. На него была наброшена красивая скатерть; на разных подносах лежали свежие булки, витушки, шаньги, стояли вазочки с медом и мелко наколотыми кусочками сахара. Тут же стоял самовар.
В углу висела полочка с иконами, а чуть ниже – еще одна, на которой теснились книги в красных и коричневых переплетах. На книгах лежала Библия в матерчатом футляре.
За столом сидела старуха с цветным платком на голове.
Взгляд Мариулы был печальным. Явные следы тревоги мешали ей хранить на лице ясный, приличествующий ее возрасту покой.
Она шевельнулась и сделала вид, что хочет подняться навстречу гостям, но кузнец поспешил к ней и, присев рядом, чмокнул в щечку.
– Здравствуй, почтенная Мариула, – сказал он. – Гляжу, ты не хвораешь.
– Милости прошу к столу, люди добрые, – тягуче пропела старуха неожиданно молодым, крепким голосом. – Слава Господу нашему Иисусу Христу, на здоровье покуда не жалуюсь. – И спросила с легкой обидой: – Что ж это тебя давненько не было видно, Архипушка? Совсем позабыл меня?
Не ожидая ответа, прищурившись, Мариула посмотрела на Луку и Лялю.
– Проходите, дорогие, садитесь.
Парень с девушкой пробежали по мягким коврикам к старухе и протянули руки. Она коснулась их кончиками сухих пальцев.
– Это сын Авдея Барсукова и Ляля, цыганка, – представил их кузнец.
– Ведаю о том, – тихо сказала Мариула и улыбнулась молодым. – Я все о вас знаю.
Гости расселись вокруг стола, и старуха сложила перед собой руки:
– Пусть пошлет вам Господь богатство и долгую жизнь.
Мариула налила в пиалы крепкого чаю и вздохнула:
– Э-хе-хе… Какой чай! Душистый, с травами. Такого, как у меня, нигде не сыщешь.
Ведунья предложила отведать яств с подносов, расставленных на столе. Она осторожно пила ароматный чай и вдруг сказала:
– Какая ты, Ляля, ладная и пригожая! Да где же тебя Лука такую сыскал?
В ответ смущенная девушка прижалась к юноше, но ничего не сказала.
– Из табора она сбегла, – проглотив кусочек пирога, уточнил Лука.
– Что ж, пущай покуда у меня поживет. Чую я, что придут ужо за ней.
Лука во все глаза смотрел на старуху. А та молча пила чай, ожидая, когда гости перейдут к волнующей их теме разговора.
– Чую я, вокруг какое-то беспокойство назревает, – сказал наконец кузнец Архип, обращаясь к старухе. – Казаки недовольны…
– Чем же? – спросила Мариула.
– Бес их знает, – пожал плечами Архип. – Слыхал только, что волюшку казачью поубавить хотят.
– Хотят – знать, поубавят, – вздохнула старуха. – У них власть и сила.
– Так амператрица что обещала? – нахмурился кузнец.
– Она и передумать могла. – Мариула вновь наполнила пиалы и взяла из вазочки кусочек сахара: – Ну да будя. О том опосля говорить станем. Много будем о том говорить! Сейчас надо бы о девушке подумать. О судьбинушке ее незавидной.
– О чем это вы? – уставился на старуху Лука.
– Она знает, – неопределенно ответила Мариула, выразительно посмотрев на притихшую Лялю.
– Что она знает? – не поняв, переспросил юноша.
– А ты у нее самой спроси, – улыбнулась ведунья. – Ляля все о судьбе своей и твоей ведает.
Заметив, что девушка замкнулась и не желает ничего говорить, Мариула сменила тему:
– Надо бы десять раз отмерить, один раз отрезать, – осторожно продолжила она. – Теперь казаки не те, что раньше, при атамане Арапове! Упал дух боевой-то. Да и кочевники, к счастью, нынче мало докучают.
– Да я хоть сейчас в бой, – вскочил возмущенный словами Мариулы Лука. – Да я…
– Не те сейчас казаки, и атаман не тот, – словно не слыша юношу, продолжила старуха. – Атаман Арапов что орел был, а нынешний…
В комнате стало тихо. Но пауза длилась недолго.
– Ступайте себе, казаки, по избам, – сказала строго Мариула. – Уже скоро вам предстоит показать свою доблесть и выбрать сторону добра или зла. Господь призовет к подвигу во имя достижения великой цели. Тогда вы и узнаете, с кем правда, а с кем кривда.
– Айда, Лука, – кузнец встал из-за стола и пошагал к выходу.
– А?.. – юноша посмотрел на притихшую Лялю, затем перевел взгляд на Мариулу.
Она улыбнулась:
– Ступай, ступай себе, голубь. Ты ей уже помочь ничем не сможешь.
Как только внук закрыл дверь за вышедшими казаками, старуха посмотрела на Лялю:
– Ну? Судьбу свою знашь, дочка? Али подсказать что?
– Я все знаю, – всхлипнула Ляля, и в ее красивых глазах заблестели слезы.
– Вот и смирись с нею. – Мариула встала и провела ладошкой по голове девушки. – Судьбу не обманешь и ее не изменишь, ибо спустилась она с небес от самого Господа!
– А может… – Не закончив фразу, Ляля зарыдала и, схватив руку старухи, прижала ее к своему лицу.
– Сама ведаешь, что нельзя, – вздохнула Мариула. – А теперь айда почивать. Уже завтра от цыган твоих отбиваться придется.
Промозглым весенним днем одинокий путник, прихрамывая, брел по размокшей от обильных дождей дороге. Настроение у него было под стать погоде. Из-за пригорка навстречу ему выехал отряд улан. Заметив всадников, мужчина сошел с дороги и исчез за стволами берез, обильно росших вдоль обочины.
Возглавлявший отряд офицер решил, что это, скорее всего, солдат, оставивший поле боя и пробирающийся в глубь страны. Офицер оглянулся – не сильно ли отстали его подчиненные, потом поскакал по дороге и вскоре настиг путника. Это был человек еще молодой, крепкого телосложения, в перепачканной грязью военной форме. На голове вместо шапки повязана тряпка, на ногах – расползающиеся от избытка влаги сапоги, какие тогда носили солдаты русской армии. Черты его лица были не распознаваемы из-за пышных усов и грязной бороды; глаза черные и живые. В руках он держал увесистую дубину. Когда офицер остановил рядом с ним коня, мужчина спокойно оперся на дубину.
– Кто таков? – спросил улан, положив руку на эфес сабли.
– Ваше благородие, видимо, ослепло, ежели не видит перед собой человека, – дерзко и хладнокровно ответил путник.
– Ты что, охренел, скотина? – грозно крикнул офицер. – Почему ты свернул с дороги?
– Да вот зрением слаб и с разбойниками вас перепутал. К тому же война недалече, и трудно определить, кто вокруг околачивается – солдаты или мародеры-разбойники.
– Думаю, что дезертир ты, хамло нечесаное, – вспылил офицер. – Но ничего, в штабе мы дознаемся, что ты за птаха перелетная! Следуй за мной.
– Извиняй, твое благородие, но мне надо б домой. Прощевай и не поминай лихом.
Незнакомец повернулся к офицеру спиной и собрался уходить.
– А ну стой, собака! – взревел улан и, обернувшись, крикнул: – Эй, солдаты, сюда!
Пустив коней вскачь, отряд быстро приблизился к своему командиру.
– Этот дезертир нагл и слишком дерзок, – указал пальцем на незнакомца офицер. – Мы должны заковать его в цепи.
Путник исподлобья пристально, но без малейшего страха смотрел на окруживших его всадников.
– Кто ты таков? – еще раз спросил офицер, глядя в упор на незнакомца. – С какой части удираешь, скотина?
– Я царь рассейский. Петр Федорович! – с серьезным видом заявил мужчина.
Уланы вначале опешили, но затем дружно захохотали.
– Ты с испугу умом повредился, мужик? Да за такие слова можно не только поркой или каторгой отделаться! – сказал офицер, на лице которого, в отличие от подчиненных, не проскользнула даже тень улыбки.
– Вы ж, почитай, сами видите, кто я таков, так чего воспрошаете? – сказал незнакомец, пожимая плечами.
– Ступай за нами, мужик. – И офицер перевел взгляд на солдат: – Самохин, Никитин, свяжите его веревками, чтобы «его величество» чего-нибудь не выкинуло попутно.
Улан Самохин спешился, отвязал от седла конец повода и направился к дезертиру. В ту же минуту незнакомец угрожающе занес дубину над головой и полным угрозы голосом предупредил:
– Еще шаг – зашибу!
Улан так и застыл на месте с поводком в руках в ожидании смертельного удара, а остальные уланы схватились за сабли.
– Вяжите его, живо, – выхватив пистолет, загремел офицер. – Ежели что, я пристрелю его немедля!
Самохин робко огляделся. Увидев, что Никитин с шашкой наголо идет на мужика, облегченно вздохнул.
– Не дайте ему удрать! – целясь в незнакомца из пистолета, крикнул офицер. – Этот дезертир – человек опасный! Мы должны взять его с собой живым или мертвым!
Уланы пришпорили коней и направили их на бродягу: каждый попытался уколоть его своей саблей. Только офицер держался в стороне – ему было стыдно, что он побаивается этого грозного сумасшедшего, имевшего наглость назвать себя российским царем, давно умершим.
Но незнакомец не испугался наседавших на него со всех сторон улан. Он искусно владел увесистой дубиной и играючи отбивал сабельные удары всадников. Вскоре пара улан была выбита из седла, а остальные в замешательстве отступили.
– Этот мужик – сам сатана! – закричал кто-то из солдат и выхватил пистолет.
Но офицер выстрелил первым.
К удивлению всех, пуля не попала в цель. Ну а незнакомец отбросил дубину и, облизнув губы, хрипло сказал:
– Вот он я. Нате, вяжите!
Теперь судьба Емельяна Пугачева (а им и являлся незнакомец) зависела от того, как он поведет себя на допросах.
Отряд улан, возглавляемый поручиком Уваровым, расположился в деревеньке Терновка. Причина тому была уважительной: ожидали прихода полка, присоединившись к которому собирались отбыть на фронт. Страдая от вынужденного безделья, Уваров часто чинил Пугачеву допросы, пытаясь вывести дезертира на чистую воду.
Вечером поручик велел привести запертого в хлеву дезертира и, развалившись на лавке у печи, лениво дожидался.
Пугачева ввели в избу. Конвоир расположился у двери, держа оружие наготове, а Уваров встал, потянулся и посмотрел на арестованного. Тот упорствовал. Поручик начинал каждый раз все сначала. «Откуда драпаешь, мерзавец?» Ответ один: «Вы что-то путаете, ваше благородие».
– Остается узнать, откуда на тебе военный мундир, морда? – настаивал поручик.