Концовка доклада произвела впечатление. Леонид Ильич встал, подошел к Главкому ВМФ и… по русской традиции трижды поцеловал его. Вопрос, без дальнейшего обсуждения, был решен, после чего Брежнев спросил у Горшкова:
– А где главный конструктор?
– Да вот он, Леонид Ильич, – Сергей Георгиевич показал на маленького хилого мужичка, – подойди сюда, Николай Сергеевич.
Все взгляды устремились на главного конструктора. Николай Сергеевич Буторин был небольшого росточка, плешивенький, с такой же маленькой, как и сам он, головешкой, в потертом костюмчике, при сером галстуке и в очках. Как это ни странно, но русским всегда везло на ломоносовых и менделеевых.
– Ну надо же, извини, конечно, Николай Сергеич, но как у тебя все это уместилось в голове? Так говоришь… платформа? Ну-ка, расскажи-ка о ней.
Буторин был не робкого десятка, в противном случае он вряд ли сейчас стоял бы здесь, среди первых лиц государства. Работая в «оборонке» не один год, Николай Сергеевич знал, что, несмотря на очевидные преимущества проекта, ему предстоит преодолевать все мыслимые и немыслимые преграды, и чем выше он будет подниматься вверх по пирамидальной конструкции системы власти, тем труднее будет их преодолевать. Но основные трудности были позади, и единственное, что вызвало у него удивление, – оценка стоимости проекта. Почему все они восприняли его как дорогостоящий? Становилось совершенно ясно, что часть средств уйдет неизвестно куда и на что… «Сказать – не сказать», – вот о чем думал Буторин, когда Брежнев попросил его рассказать о платформе.
– С точки зрения технологии производства и тактико-технических характеристик платформа-транспортер – а я бы все это сооружение, с вашего позволения, назвал бы «Подводный комплекс» – явит собой новый шаг в подводном кораблестроении, аналогов которому в мире нет. Каждый аппарат комплекса автономен и способен выполнить задачи нанесения ядерных ударов самостоятельно. За основу транспортера взят подводный ракетоносец, состоящий на вооружении флота и называемый на Западе «Дельта»…
– Это не «Тайфун»? – последовал вопрос Брежнева. Ему нравилось название подводной лодки, о которой поведал миру в своем отчетном докладе на 26 съезде КПСС и, кроме того, он, как Верховный, хотел показать свою осведомленность в военном вопросе.
– Частично, товарищ Брежнев. Сам «Тайфун», был бы слишком громаден и сложноуправляем для плавания подо льдами. Кроме того, стыковке моделей мешали бы носовые горизонтальные рули «Тайфуна», у «Дельты» они расположены в рубочной части лодки. Как вы уже догадались, стыковочные узлы расположены соответственно: у первого модуля – в носовой части, поэтому носовые торпедные аппараты мы разместили в первом отсеке почти перпендикулярно диаметральной плоскости и параллельно плоскости мидель-шпангоута… – все стали сосредоточенно соображать, о чем это балакает главный конструктор, и Буторин сразу поправился: – Иначе говоря, торпеды самообороны будут стрелять перпендикулярно курсу движения, в бок; у второго модуля-платформы с ракетами стыковочный узел располагается в кормовой части; модули будут как бы въезжать друг в друга и фиксироваться мощными захватами и стопорами. Для удобства и надежности стыковочные узлы оснащены подводными телекамерами, имеются подруливающие устройства. У платформы есть свой реактор, обеспечивающий автономность, дачу хода до двадцати узлов и выработку электроэнергии всем потребителям. У «Дельты» два штатных реактора большой энергомощности, в рубку вмонтирована всплывающая камера для спасения всего личного состава. Второй модуль – это носовые отсеки «Тайфуна» с баллистическими ракетами, увеличенные вширь почти в два раза. Нам удалось разместить в нем восемьдесят ракет. Боевая служба будет осуществляться подводным комплексом в стыкованном положении. При этом второй модуль, в основном предназначенный для несения боевой вахты, будет иметь полный замкнутый цикл жизнеобеспечения, включая отдых и размещение по отсекам личного состава, организации питания сублепродуктами… – тут Николай Сергеевич сделал паузу: «Сказать – не сказать», и решил «не сказать» – себе дороже, а то ведь у него же финансисты и вырвут излишние, на взгляд конструктора, денежные средства. Он закончил свои пояснения и выступления в целом таким принятым в «застольные» времена образом: – Товарищ Брежнев! Дорогой Леонид Ильич! Мы оправдаем доверие родной Коммунистической партии и Советского правительства. Направим все свои силы для создания мощного подводного корабля, который станет надежным оплотом мира и безопасности советского народа, строящего коммунистическое общество. Эти слова коллектив судостроителей просит, с вашего разрешения, выбить на закладной доске в килевой части платформы.
Все посмотрели на Брежнева и тот сказал:
– Очень хорошая, полезная инициатива. Передайте, Сергей Николаевич, вашему коллективу, – все сделали вид, будто не заметили перестановки имени и отчества Буторина, – что Политбюро одобряет их начинания и будет всячески поддерживать. Дмитрий Федорыч! – обратился он к Устинову. – Держи меня в курсе реализации проекта. Если будут затруднения – действуй через Кириленко – это его сектор. Товарищи, может есть вопросы?
Какие могут быть вопросы, когда все решено? Но влиятельные люди Политбюро не забыли напомнить о своем присутствии.
– Леонид Ильич, – вмешался Суслов, видя, что дело с платформой положительно разрешилось. Кроме того, он был куратором КГБ и не упускал случая напомнить об этом, – мне кажется нелишним сказать о секретности темы и соответствующем обеспечении скрытости всех мероприятий, начиная с подбора кадров и вплоть до ходовых испытаний. Вспомните «Тайфун». В тот раз, когда я поднимал вопрос о секретности темы, все отнеслись к моим словам без особого энтузиазма, как само собой разумеющееся. Но еще до схода корабля со стапелей он уже красовался во всем своем величии с указанием основных тактико-технических данных в иностранном военно-морском журнале «Джейн».
– Михаил Андреевич прав, – вставил свое веское слово обладатель триста семидесятого кабинета серогранитного здания на Лубянке Юрий Андропов. – Я дам соответствующие указания по формированию допуска к информации по проекту. Комитет, совместно с Министерством обороны, обеспечит необходимую скрытость.
– Еще один нюанс, – опомнился Громыко обращаясь к министру обороны – Дмитрий Федорович, а как мы с этим проектом вписываемся в баланс стратегических вооружений?
– Да никак, Андрей Андреевич. Сказано же – обеспечить скрытость…
Устинов еще что-то хотел добавить, но не стал. Видимо, он хотел сказать, что после первых и ответных ядерных ударов не будет никакого смысла запускать ракеты с какой-то еще подводной платформы, потому что в этой войне уже не будет ни победителей, ни побежденных. По крайней мере, так им говорил их недавний товарищ, а ныне диссидент академик Дмитрий Сахаров… Идея нравилась Генсеку Брежневу, и это было главным!
Брежнев посмотрел на Черненко, ожидая, что и он что-нибудь добавит, но тот только улыбнулся. Генсек объявил перерыв на полчаса. Дискуссия, по его мнению, и так изрядно затянулась. Надо было ставить точку и переходить к более неприятным государственным делам.
Более всего «отца застоя» беспокоили сейчас не столько угрозы из-за океана, сколько близлежащие проблемы Афганистана и Польши. Все капстраны по-прежнему считали интернациональную миссию советских войск в Афганистане неприкрытой интервенцией, в следствие чего ухудшились дипломатические и экономические отношения на всех уровнях. Встреча в Польше в Варшавском дворце Виланово с Жискар д'Эстэном не способствовала возобновлению широкомасштабных отношений между Востоком и Западом. Разрядка, о которой Генсек так много и долго говорил, рушилась под откос. Да тут еще Первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Герек со своими проблемами – мало того, что дезинформировал насчет июльской забастовки в Люблине, а потом и Гданьске, так он еще набрался смелости и назвал ввод войск СССР в Афганистан дорогостоящей ошибкой и опять-таки «интервенцией». Нет, не зря Андропов съездил в Белоруссию на встречу со Станиславом Каня. Замена Герека была необходима, хотя, конечно, жаль Эдварда, при нем страна расцвела – семидесятые годы в целом были неплохими для Польши по многим экономическим показателям.
Эдвард Герек уже не владел ситуацией в стране, и его поездка в Крым, где он пытался демонстрировать полноту руководства Польшей, не сыграла своей положительной роли, к тому же, началась политическая забастовка на Гданьской судоверфи. Герека обманывали свои же. Еще накануне люблинской забастовки ни партаппарат, ни милицейские службы не проинформировали его об ухудшении общественно-политической обстановки в стране. В Кремле имелось предостаточно информации на этот счет, пришлось сказать прямо, по-товарищески: «Эдвард, у тебя контра, надо взять ее за морду, мы поможем…»
Да, много воды утекло с тех пор. Сам «отец застоя» был уже не тот: он перенес несколько инфарктов и инсульт, организм хирел от старости, не помогали и дорогие зарубежные лекарства. На всякий там «еврокаррильизм», расползающийся по Европе подобно раковой опухоли, у него уже не было ни сил, ни здоровья.
Вопросы межпартийных взаимоотношений контролировались и синхронно отрабатывались четко отлаженным аппаратом Суслова, этого «серого кардинала», помешанного на сумасбродной идее быстрейшего слияния наций и народностей СССР, их языков и культур. Оторванный от жизни, он принес своей партии больше вреда, чем пользы. Плоды его бурной деятельности пустили глубокие корни в идеологию, историю, науку, культуру… Но он был нужен Брежневу, не блиставшему своими интеллектуальными способностями, эрудицией и общей культурой. Некомпетентный по многим государственным и политическим вопросам, Генсек приблизил к себе Суслова, ставшего главным действующим лицом на политической арене. Без его санкции не назначался ни один номенклатурный руководитель высшего ранга. Он не шефствовал над КГБ и МВД.
«Да, Герек-Герек… Не испытать бы его судьбу и разочарование в своих вчерашних друзьях-товарищах, – подумал кремлевский голова, усаживаясь после перерыва на свое место и обводя всех старческим взглядом. – Герек – это предупреждение. Предупреждение о том, что власть надо держать крепко, до последнего дыхания. «С некоторых пор он стал все чаще задумываться о своем преемнике. Генсек знал и о разладе в экономике, и о повсеместном и широкомасштабном воровстве, и о процветании по всей территории СССР беспробудного пьянства на фоне видимого благополучия… Не мог не знать, глядя на свою неуправляемую, но любимую дочь Галину, превращавшуюся на его глазах в заурядную алкоголичку; на обожаемого им зятя Юрия Чурбанова, занимавшего пост Первого заместителя министра МВД СССР, да мало ли еще на кого глядя. Кому доверить власть в своей необъятной по географическим размерам стране, чтобы потом спокойно уйти в мир иной. Кому?1 Средний возраст членов Политбюро перевалил за семьдесят, самому на днях стукнуло семьдесят пять. Те годы, когда он боялся конкурентов помоложе, скажем, Семичастного, Катушева, Шелепина, или поумнее, например, Подгорного, Косыгина, Воронова, – канули в лету. Программа удержания власти практически выполнена на девяносто девять процентов, сценарий торжественных похорон на Красной площади рядом с мавзолеем Вождя отработан во всех деталях. Чего еще желать? Все окружение им довольно. Еще бы- живут при коммунизме, который он им позволил создать!
„Кому же доверить власть?! Может, Андропову? Земляк Суслова, умен, относительно молод – ему нет еще и семидесяти… Нет, не подойдет – слишком много знает шеф КГБ. Согласно Устава КПСС преемником по должности должен стать Андрей Кириленко. Нет, темная лошадка. Уж лучше Константин Черненко – моя политическая тень. Но тот не руководил даже обкомом партии, да и улыбочка его слишком убаюкивающая. Странно, что Суслов не рвется к рулю, а он, пожалуй, самый толковый рулевой среди них. Непонятная и более чем странная позиция. Кто еще?“
В клан Брежнева входили также Тихонов, Кунаев, Щербицкий… Нет, это уже пошел второй круг вершины власти. В первом был еще Михаил Горбачев – секретарь по сельскому хозяйству… Нет, слишком молод преемник Кулакова, никто его не знает, новичка.
Итак: Андрей Кириленко, Константин Черненко и Михаил Суслов. Именно эти трое. Других Генсек пока не видел. 27 января 1982 года их станет двое – скоропостижно скончается „серый кардинал“. Затем, неожиданно для всех, уйдет в тень формальный (по Уставу КПСС) преемник престола и главный соперник Черненко – Андрей Кириленко, отец „изменника Отечества“. Над ними, без рекламы и пышных застойных фраз, взойдет звезда Юрия Андропова. Внутренняя борьба за обладание властью над страной Советов, а иначе говоря „Совдепией“, выходила на очередную финишную прямую…
Глава 3. Командир подводного атомохода
Палдиски, Эстония. Лето 1981 года. Учебный центр подводного плавания ВМФ СССР
Love not war!
Любите, а не воюйте!
Было два часа ночи. В дверь одной из комнат офицерского общежития постучали. Скрипнула пружинами кровать, раздался недовольный голос:
– Старпом, ты что ли, мать твою так! Что еще тряслось?
В проеме приоткрывшейся двери появилась чья-то фигура. „Нет, не старпом, – подумал обладатель недовольного голоса, – ноги для него слишком хороши, ровненькие. К тому же без брюк, в юбке…“
– Извините, – раздался приятный женский голос, – но мне сказали, что вы поздно ложитесь спать, поэтому я…
– Так вы ко мне или по делу? – ему все больше нравилось такое продолжение ночи.
– Видите ли, по делу… Один из ваших подчиненных, по фамилии Бусько, написал на двери моей комнаты, с помощью тюбика зубной пасты, одно нехорошее слово.
– Что еще за слово?
– Ну, пусть он сам скажет. Не называть же здесь. И прикажите, чтоб больше ко мне не приставал.
– Как вас зовут, таинственная незнакомка?
– Лара. И я вовсе не незнакомка. Вы через день видите меня в вестибюле, я дежурю на ключах.
– Так вот, Лариса Батьковна. Я, конечно, с ним разберусь. Оскорблять женщину непозволительно для военного моряка. А что касается приставаний – это от вас зависит, как, впрочем, и от любой женщины. Вы, вероятно, сами дали повод для ухаживания за вами, не так ли? Приказать не могу, сказать – скажу. Хэв ю эни квэшнс?
– Чего?
– Я говорю, есть еще вопросы?
– Вроде все. Так я пошла?
– Ступайте, с богом.
Когда она сказала, что дежурит на ключах, у разбуженного обитателя офицерского общежития пропал весь, разыгравшийся было, аппетит. Но он живо представил ее внешний облик и подумал про себя: „Ну и вкус у этого Бусько – найти себе такого крокодила. Разве что для удобства: все под рукой, никуда ходить не надо, но все же… Вот так и живем“.
Я ворочался на пружинах неудобной кровати и не знал, как начать этот рассказ о себе. Тут как раз и постучали…
Я сплю голым – училищная привычка, и если бы дежурная на ключах знала эту пикантную подробность, то могла бы заглянуть попозже и вдоволь налюбоваться обнаженным телом командира подводного атомохода. Как я им стал? Ну как вам сказать: и сложно, и просто. О влиянии наследственности не может быть и речи. Мой отец был военным, дослужился до полполковника и умер в госпитале, когда проходил медобследование перед увольнением в запас. Ему не было и пятидесяти, но он успел сделать все от него зависящее, чтобы я не пошел по его стопам. Он агитировал за „гражданку“, приводил массу примеров и доводов о неустроенности военной жизни, скитаниях по гарнизонам, бесправии… В общем, был против, Мать, всю свою сознательную жизнь скитавшаяся вместе с ним, придерживалась такого же мнения. Они были умными и опытными, мои старики, и по-своему правы. Я же, как упертый баран, шел к своей цели. Правда, не сразу.
Сначала, я поддался-таки родительским советам и поступил в универ, то есть в университет, на ин. яз. То есть на иностранный язык. Учился средне, не высовывался. Ближе к зиме мне надоели нескончаемые пьянки с поводом и без, вечное безденежье и безделие. Мне стало казаться, что в армии все будет четко и ясно – от подъема и до отбоя. Написал заявление, отчислился и без особого умственного напряжения упек себя на двадцать пять календарных лет в ВМФ. Тогда любили подбирать шатающихся без дела юношей из универов и тому подобных вузов и зачисляли их с превеликим удовольствием. Помню, был один даже из МГУ с огромным „чайником“, то есть головой. Его так и прозвали – Чайник. А вслед так и говорили: „Смотри, Чайник пошел“ или „Не знаешь – спроси у Чайника!“