Спустившись, Лист решил перевести дух и опустился на большой замшелый камень, над которым росла искривленная сосна. Ощущение эйфории, которое овладело им прежде, исчезло без следа. Дождь усилился, вода стала просачиваться сквозь швы плаща и теперь стекала по спине.
Иоганн вновь попытался сориентироваться. По его расчетам, если держаться юго-востока, то рано или поздно он выйдет к Швацу. А оттуда по старым трактам на запад, подальше от войны и разоренных деревень, которые оставляли после себя баварские отряды.
Рана в боку напомнила о себе тянущей болью. Иоганн приподнял повязку: воспаление усилилось. Он знал, что ему предстояло сделать, и при мысли об этом содрогнулся. Снова туго затянув повязку, Лист обвел хмурым взглядом необитаемую долину.
И сердце вдруг подскочило в груди. Слева, едва заметная, по дну долины змеилась заросшая тропа.
Тропа, которая, возможно, вела к деревне. К людям, которые могли бы его приютить.
С новыми силами Иоганн закинул мешок на плечо и двинулся по тропе.
Когда опустились сумерки и начали тускнеть окружающие краски, он наконец-то понял, что шел по ложному пути. Тропа сужалась, и горы с каждым шагом становились все ближе. Прежде это ощущение дарило чувство защищенности; теперь те же горы выглядели холодными и зловещими. Кроме того, рана болела все сильнее, и дождь не прекращался: еще одну ночь под открытым небом ему не пережить.
Иоганн уже отчаялся найти полноценное укрытие и поэтому не поверил своему везенью. Впереди, примерно в двух милях, вырисовывалось какое-то строение: дощатый сарай, надежное убежище на ночь! Лист стиснул зубы и двинулся дальше. Нужно непременно преодолеть этот последний отрезок до наступления темноты…
По гнилым доскам и худой крыше Иоганн понял, что сарай уже многие годы как заброшен. Между половицами проросли сорняки. Но ему по крайней мере не придется вторую ночь спать на голой земле…
Лист сдвинул несколько досок перед входом и сгреб остатки соломы. Стоило ему сесть, как его покинули последние силы. Он закрыл глаза и позволил себе краткий миг передышки.
За последние полчаса дождь наконец-то прекратился, и ветер разогнал тучи. Холодный лунный свет пробивался сквозь щели, расчерчивая полосами противоположную стену.
Иоганн раскрыл мешок и вынул последнюю краюху хлеба, похожую скорее на комок зеленоватой плесени. С человеческой едой этот вонючий ломоть не имел ничего общего. Ему вспомнились густые супы, жаркое, куски мяса с поджаристой корочкой. Иоганн буквально чувствовал их аромат… Но воспоминаниями сыт не будешь. Поэтому он сделал над собой усилие, откусил кусочек хлеба и заставил себя проглотить эту тягучую массу. Когда последний кусок был с трудом проглочен, остатки провизии оказались исчерпаны.
Что теперь? Как ему пережить следующие несколько дней? Он был слишком слаб, чтобы охотиться, а ягод и корней почти не осталось, и…
Тянущая боль прервала его мрачные раздумья. Рана в последние часы болела все сильнее. Выбора не оставалось, ее следовало обработать.
Иоганн стянул рубашку и для начала попытался осторожно снять присохшую повязку. Он все делал медленно, и чтобы содрать даже небольшой клочок, приходилось превозмогать жуткую боль.
А ведь он только приступил…
Нет, это делается иначе. Иоганн стиснул зубы и одним рывком сорвал повязку.
Отрывистый крик прорезал ночь, и снова все стихло.
С дрожью во всем теле Лист взглянул на рану. Края сильно воспалились, кожа стала бледной, и сквозь нее проглядывали сосуды. Наружу сочился густой гной.
Первые признаки гангрены.
Дрожащей рукой Иоганн взялся за нож, убеждая себя, что хуже не будет.
Лжец.
Он аккуратно вытер клинок о штаны, после чего срезал корку. От боли на лбу выступил пот, а на глазах – слезы. Иоганн замер, с трудом перевел дух. Затем подобрал щепку и вставил в рот. Впился зубами в старую древесину. Левой рукой раздвинул края раны и погрузил палец в гноящуюся плоть, глубже, еще глубже…
Перед глазами плясали искры. Иоганн знал, что долго ему этого не выдержать. Наконец, когда минула целая вечность, едва не потеряв сознание, он вытащил то, что искал: обломавшийся кончик острия вил.
Лист брезгливо отшвырнул окровавленную щепку и выплюнул бесполезную теперь деревяшку – от боли он перекусил ее надвое. Из раны снова обильно потекла кровь, но это только к лучшему, так она хоть как-то очистится. Место было неудобное, Иоганн даже не мог помочиться на рану, чтобы обеззаразить ее. Про этот способ ему рассказал один рудокоп из Шваца, и это не раз ему помогало. Но, так или иначе, сейчас прибегать к нему поздно.
Иоганн нашел чистое место в своей повязке и прижал к ране. Затем, одевшись из последних сил, забился в угол и укрылся плащом.
Сквозь щели в полу тянуло холодом. Он был уверен, что не сможет сомкнуть глаз.
Через некоторое время Лист крепко спал.
IV
Пороховой дым окружал его плотной стеной. Крики, взрывы, барабанная дробь – все сливалось, какофония звуков нарастала. Затем все стихло в ослепительно-яркой вспышке.
И если шум был гнетущим и невыносимым, то полная тишина казалась зловещей.
В тумане вырисовывались фигуры и исчезали столь же быстро, как и появлялись. Иоганн чувствовал себя одиноко, но и чужим не был. Все это казалось знакомым, только не находилось слов, чтобы назвать. Он затаил дыхание. К нему приближалось что-то, похожее на…
Лист проснулся весь в поту. Его трясло, дыхание было прерывистым; оно паром поднималось в морозном воздухе и сразу рассеивалось. Иоганн бросил взгляд на лужу, подтекшую вечером на полу, – она замерзла. В противоположном углу намело кучу снега.
Зима пришла.
Лист торопливо поднялся, но его зашатало, и пришлось ухватиться за деревянную балку. Он почувствовал слабость. Левая сторона тела горела, кровь шумела в ушах, руки и ноги плохо слушались.
Не может так все кончиться – соберись! Определи себе цель!
Иоганн так и сделал. Сосредоточился на сегодняшней цели – найти надежное убежище, где он сможет поправиться. Тироль был населен негусто, но в этих долинах все же попадались небольшие поселения, горные деревни или, на худой конец, скопление крестьянских дворов и выгоны.
Тогда в путь!
Иоганн оттолкнулся от балки, открыл дверь и выглянул наружу. Снега выпало почти по колено, и он по-прежнему валил так, словно сам Господь вывернул наизнанку серое небо. Снежные хлопья кружились в воздухе и укрывали все вокруг белым одеянием.
При виде этого толстого покрова настроение у Иоганна мгновенно упало. Теперь каждый шаг будет даваться с огромным трудом. Но выбора не оставалось, нужно было идти.
Лист взял свой мешок и вышел из сарая. С первых же шагов он увяз в снегу; изношенные сапоги не спасали от холода, пальцы ног коченели.
День обещал быть скверным.
Иоганн обернулся и в последний раз взглянул на сарай, который дал ему приют хотя бы на эту ночь. Он уже двинулся дальше, как вдруг заметил узор, вырезанный над дверью. Кто-то аккуратно выдолбил в бревне круг, но вместо привычной пентаграммы, призванной оберегать от ночных кобольдов[3], этот рисунок содержал куда больше символов: по вертикали круг делил крест, а поверх него от подножия к краям расходились две изогнутые линии, оканчиваясь у перекладины в тех местах, где должны быть прибиты руки Христа. Справа и слева от креста стояли греческие буквы X и P – Христос и Вседержитель.
Иоганн впервые видел нечто подобное. Должно быть, это был какой-то местный ритуальный символ.
Он задумчиво смотрел на узор. Было в нем что-то притягательное, и выглядело это все каким-то зловещим и судьбоносным…
Приглушенный удар вывел Иоганна из задумчивости. С покосившейся крыши съехала груда снега, и в этом виделось некое предостережение. Он не стал терять времени и двинулся в путь.
Снегопад только усиливался. Белая завеса окружала Иоганна, и за ней невозможно было что-либо разглядеть. Промозглый ветер поднимал вихри над снежным ковром и без труда отыскивал лазейки в одежде. Холод пробирал до костей, но в этом была и своя польза: он как будто остужал горящий бок.
В полдень (точно ли полдень? он не мог сказать с уверенностью) шторм пошел на убыль. Иоганн усмотрел в этом добрый знак. Плохо было то, что он понятия не имел, как далеко отошел от своего ночного пристанища и где вообще теперь находится. Он нисколько не удивился бы, если б, описав круг, снова пришел к сараю.
Но какое это имело значение?
Лист заметил выступающий из сугроба камень и сел. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. От напряжения и жара путник был совершенно изможден, и его мучила жажда, хотя он то и дело останавливался и набирал в рот горсть снега.
Иоганн трезво оценивал свое положение: смерть настигнет его посреди этого белого ада.
Странно, но мысль о таком исходе теперь не казалась такой уж скверной, как пару часов назад. Он слушал завывания ветра, чувствовал снег на лице, и все как будто расплывалось, тускнело: деревья вокруг, поляна, тень над поляной…
Тень?
Он вскочил. На некотором отдалении вырисовывался размытый силуэт. Иоганн раскрыл рот, но вместо крика вырвался лишь хрип. Тогда он из последних сил двинулся навстречу фигуре.
И понял, что глаза его обманули.
Это был не человек, а распятие, почти целиком занесенное снегом. В первый миг Иоганн испытал разочарование, затем мысль его лихорадочно заработала. Ведь к распятию должна вести тропа? Он опустился на четвереньки и принялся разгребать снег. И работал с остервенением, пока не расчистил площадку вокруг креста.
Никакой тропы, конечно же, не было.
У Листа вырвался истерический смешок. Довольно жалкий звук, ничтожный против ветра и снега, он тут же смолк.
Путник огляделся и посмотрел на распятие. Медленно смахнул снег с фигуры Спасителя. Он заметил, что крест оплетен ивовыми прутьями, и плетение это напоминало узор над входом в сарай. Все это таило в себе что-то чуждое, зловещее. Тем не менее Иоганн опустился перед распятием на колени – и стал молиться, истово, как не молился уже долгие годы.
Он был воспитан в христианской традиции, но опыт прошлых лет все чаще давал повод для сомнений. Лист уже не верил, что все беззаконие вокруг совершается по Божьей воле. Для него религия была, с одной стороны, прибежищем для отчаявшихся, а с другой – орудием продажного духовенства. Иоганн обращался к вере лишь в случаях крайней нужды и потому относил себя к первой группе, к отчаявшимся.
Иисус безмолвно взирал на него с распятия. Лист молился о верном пути.
Наконец он поднял голову и медленно перекрестился.
Помоги мне, Господи!
Справа в подлеске что-то едва уловимо шевельнулось.
Иоганн молниеносно развернулся и зашарил взглядом по опушке.
Ничего.
Может, олень? Это означало бы пищу. Или спасение – будь это человек…
– Есть там кто? – выкрикнул Лист, но ответом ему было лишь завывание ветра.
– Мне нужна помощь! – попытался он снова и задохнулся в сильнейшем приступе кашля.
Когда приступ миновал, Иоганн кое-что приметил. По правой стороне долины змеилась расселина – возможно, ложбина, образующая выход из этой неприютной местности.
Почему он заметил ее только теперь?
Иоганн быстро взглянул на распятие, затем вновь устремил взор на расселину. В душе вновь затеплилась надежда: возможно, еще не все потеряно. До расселины не так уж далеко, за несколько часов он вполне может до нее добраться… Хотя намерение это казалось ему смешным – он не рассчитывал протянуть и часа, – Иоганн наметил ориентир и двинулся в путь.
Спустя час Лист скорее полз на четвереньках, нежели шел, однако он еще мог двигаться. Рана время от времени напоминала о себе, и боль огненной волной расходилась по телу.
Но Иоганн уже не обращал внимания на боль.
Иногда ему начинало казаться, что он не один: ветер завывал над обледенелыми вершинами горных цепей, говорил с ним, а в снежных вихрях то и дело виделись смеющиеся лица и насмешливые гримасы.
У него закружилась голова. Лист остановился и глубоко вдохнул.
Головокружение усиливалось. Путник повалился лицом в снег. Он попытался подняться, но не смог. Все кончено. Его вдруг охватило чувство глубокого покоя и уюта, какого он не испытывал очень давно.
Пожалуй, это место ему подойдет.
V
Пронзительный крик вернул Иоганна в чувство.
На него смотрели неподвижные черные глаза. Снова крик.
На груди его восседал крупный ворон, криком заявляя о своих правах на падаль.
Еще не время, трупоед, еще не время.
Иоганн взмахом руки отогнал ворона, и тот с протестующим криком улетел прочь. Сил хватило лишь на одно это движение. О том, чтобы встать, нечего было и думать.
Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую.
Все вокруг утопало во мраке, и только снег вступал в резкий контраст с непроницаемой тьмой. Лес вздымался неподалеку плотной стеной.
За лесом, должно быть, лежит долина. До нее совсем недалеко…
Собрав остатки сил, Иоганн ухватился за ствол ели, поднялся и, спотыкаясь, углубился в лес, продираясь сквозь подлесок, перебираясь через поваленные деревья. В какой-то момент он словно выскользнул из своего измученного тела и взглянул на самого себя, бредущего по лесу.
По лесу, в котором ему среди деревьев виделись лица.
Поначалу дружелюбные, они становились все более нахальными и лукавыми. Слабость Иоганна доставляла им удовольствие, их смех гремел в ушах. Выносить это больше не было сил. Лист воздел кулаки к небу и издал вопль отчаяния.
Он сразу почувствовал напряжение, кровь застучала в висках, после чего все стихло.
Иоганн упал лицом в снег.
Это было его третье падение с тех пор, как он обнаружил крест на поляне. Спаситель тоже падал трижды, прежде чем принял смерть. Странно, что это пришло ему в голову сейчас.
Перед глазами вспыхнули мириады огней, и веки стали медленно опускаться…
Огни?
Лист открыл глаза.
В милях двух или трех мерцали огни.
Иоганн потер глаза, но это не было галлюцинацией, порождением воспаленного разума. Там были дома. Жилье! Эта мысль придала ему сил. Он чуть приподнялся и пополз на четвереньках в сторону огней.
Первый попавшийся ему дом был выстроен в манере, обычной для этой части Альп: каменный фундамент, толстые бревна, массивная крыша. Из окна на снег падал прямоугольник теплого света, из трубы поднимался дым.
Это место обещало приют и казалось Иоганну раем на земле.
Он забрался по двум ступеням к дверям и уже занес руку – но тут внимание его привлекла фигура, закрепленная под коньком крыши. Лист присмотрелся. Это была фигура святого Леонарда. Святой тянул к нему руку, но в жесте этом не было ничего благого: неподвижные глаза и широко раскрытый рот служили скорее предостережением, которое Иоганн проигнорировал – и из последних сил постучал в дверь.
Поначалу ничего не было слышно. Затем изнутри послышались голоса, прогремели тяжелые шаги. Дверь резко распахнулась. Перед Иоганном вырос неотесанный мужчина.
– Кто там еще? – рявкнул он недовольно.
Последние силы наконец покинули Листа. Он стал заваливаться на спину и рухнул со ступеней в снег.
Мужчина взглянул на неподвижное тело.
– Ну и черт с тобой! – бросил он пренебрежительно и закрыл дверь.
Иоганн не в силах был пошевелиться. Его понемногу заносило снегом.
И все же он еще слышал обрывки фраз, которые доносились из дома. Там, похоже, разгорелся спор. Женский голос спрашивал, кто приходил и чего хотел.
Мужчина, открывший дверь, решительно отметал доводы о «любви к ближнему» и «христианском милосердии».