– Ох, что вы, что вы, – обиделся буфетчик. – Графу из лавки купца Алексеева турецкий табак всегда привозили. Плохого он не курил.
Федор уже ждал нас на окраине леса со своей лохматой собакой.
– На, – вручил он Степану короткую пику с небольшой перекладиной у наконечника. – Ого, барин, хороша пужало, – оценил он ружье. Вот с таким-то стволом – да!
Он вздохнул, поглаживая свою старую фузею25.
– Пошли уж, – поторопил его Степен. – Скоро смеркаться начнет.
– Успеем, – успокоил его Федор. – Мельник медведя на старой засеке видел. Это как раз возле моей лесной сторожки.
– Постой, – вдруг забеспокоился Степан. – А как твоя Марфа поживает?
– Сплюнь! – ни с того, ни с сего разозлился Федор, – Что енту заразу вспоминаешь. Два года, как сгинула. Не является. Может, сдохла, мож прибил кто…
– Это вы про кого? – поинтересовался я.
– Это любовь его давнишняя, – засмеялся Степан.
– Не кликай беду, – еще злее огрызнулся Федор. – Сбереги нас, Богородица. – Он перекрестился.
Мы шли сквозь сосновый бор, проваливаясь по колено в сугробы. Ружье становилось все тяжелее и оттягивало плечо. Федор – знай себе – шустро вышагивал впереди, прислушиваясь к лесу. Его лохматая собака мелькала где-то меж серых стволов. Вдруг она подняла отчаянный лай. В ответ раздался рев.
– Все! Нашли, – обрадовался Федор.
– Ну, я пошел, – тихо сказал Степан, хватая рогатину обеими руками.
– Ага, давай. А мы сбоку зайдем. И раньше времени рожон ему в рыло не совай, – настаивал Федор.
– Знаю я, наставник хренов, – огрызнулся Степен. – Ты сам-то смотри не промахнись…
– Ох, ох! – подразнил его охотник.
Мы с Федором полезли в лядунки, у Федора была старая, солдатская, медная, вытащили по картушу. Я, подражая охотнику, зубами надорвал бумажный край картуша. Немного пороху сыпанул на полку затвора, остальное – в ствол с пулей. Пыж сверху и шомполом утрамбовал.
– Сохрани и помилуй.., – перекрестился Федор, и мы осторожно двинулись на лай.
Здоровый грязно-бурый медведь вертелся, пытаясь зацепить лапой собаку. Но та шустро уворачивалась, пытаясь забежать сзади и цапнуть зверя за ляжку.
– Сейчас Степен его подымет, так ты в голову пали, барин, – шепнул мне Федор и сам устроился чуть сбоку, наведя фузею на медведя.
Появился Степан. «А ну! А ну!» – закричал он, держа перед собой рогатину. Медведь двинулся к нему, тяжело переваливаясь. Степан отпрыгнул на шаг назад. Медведь поднялся на задние лапы, громко заревел…
– Пали! – крикнул Федор, и я спустил курок.
Ружье бахнуло. Впереди все заволокло дымом. От отдачи я сел в снег…
– Эх, барин! – недовольно воскликнул Федор. Его фузея гулко ухнула. Он тут же бросился вперед. Я за ним.
Огромная бурая туша неподвижно лежала на снегу. Собака бегала вокруг и радостно лаяла. Степана нигде не было.
– Где Степан? – испугался я.
– Вон он, вытаскиваем.
Я заметил, как под медведем что-то шевелится. Федор схватил за руки, я за зипун, вытащили окровавленного Степана. Я едва не потерял сознание при виде крови.
– Что с ним? – закричал и чуть не расплакался.
– Да – ни хрена, – махнул рукой Федор. – Это кровь не его, мишкина.
Степан сел, схватил обеими руками горсть снега и обтер лицо, бороду. Собака подбежала и принялась слизывать кровь с его лба.
– Да иди ты, – отмахнулся он и тяжело поднялся. – Что ж ты, гад… – Набросился на Федора, – раньше пальнуть не мог… Он как прыгнет на меня…
– Ой, ты, – издевательски смеялся Федор. – Портки запасные не взял? А то всю дорогу ароматить будешь.
– Да, ну тебя.
– А где рогатина, – в свою очередь упрекнул охотник Степана. – Сломал? Что ж ты. Я же тебе говорил: в землю упри.
– Где я тебе землю найду. Вишь – снег кругом.
– Ладно, – успокоился Федор. – Надо шкуру снять. Ох, прости, Михаил Потапыч, но мы тебя разденем. Шкурка тебе нынче ни к чему, а барину – шубу справим. Ой, барин, а куда ж ты целился?
– В голову, как ты велел, – ответил я.
– В голову? – Федор нагнулся над тушей, внимательно ее разглядывая. – Так ты мишке в попу попал. Вот он от боли на Степана и кинулся.
Тут охотник расхохотался, за ним Степан и я.
– Лады, сейчас мы его расстегнём, – сказал деловито Федор, доставая широкий нож с костяной рукоятью…
Он чуть не выронил тесак… Жуткий утробный вой покатился по лесу. У меня у самого затылок свело. Что это?
– Ноги! – прошипел охотник, хватая оставленное ружье. – Скорее, вон к тому пригорку.
Мы кинулись вслед за ним, бросив медвежью тушу.
– Что случилось? – пытался я выяснить на бегу.
– Беда, – ответил Степан, помогая мне выбраться из сугроба. – Потом расскажу, если живы останемся.
– Сага! Давай! Пошла! – скомандовал Федор собаке, и та понеслась куда-то в сторону. Обернулся к нам. – Что вы там плететесь. Шевелите ходулями. Сага отвлечет их.
Мы бежали по лесу, увязая в сугробах, падая. Грудь разрывалась от холодного воздуха. Ног совсем не чувствовал. Сердце колотилось где-то в горле. Наконец, взобравшись на пригорок, мы чуть не кубарем скатились вниз по откосу. Небольшой домик едва виднелся в снегу на широкой поляне. Дощатую дверцу подпирала увесистая колода. Втроем еле спихнули колоду с места и ввалились в сторожку. Пахнуло сыростью и затхлостью.
– Дверь, дверь надо подпереть, – беспокоился Степан.
– Погодь. Сагу дождемся, – остановил его Федор.
Мы все, втроем, выглядывали свозь приоткрытую дверь наружу. Сумерки опускались на лес, и все стушевывалось серым. И чего мы переполошились? Удирали, сломя голову. Никого же нет. Вдруг с пригорка, с которого мы только что скатились, к нам метнулась черная тень.
– Сага! Давай! – закричал Федор.
Собака влетела в домик, чуть не сбив нас, забилась в угол и жалобно заскулила. А на пригорке показались серые силуэты.
– Что это? – не понял я.
– Волки, – коротко ответил Степан.
– Надо их отогнать, – предложил я.
– Как?
Я быстро зарядил ружье, отодвинул Федора от двери… Но на пригорке уже никого не было.
– Ага, – усмехнулся невесело Федор, захлопывая дверцу, – Сейчас они под дуло будут подставляться. Эти твари умные. Ты пороху сыплешь, шомполом скребешь, а они этот звук уже знают.
– Что будем делать? – спросил я.
– А я почем знаю, – Федор чиркнул кремнем, раздул лучину. – Сидеть здесь.
Убогую хижину осветил огонек лучины. Простой покосившийся сруб. Крыша, крытая тесом. Пол земляной. Что-то наподобие лежанок из тонких жердей у стен. Посреди круг булыжников с золой. В углу нашлись, припасенные, сухие березовые поленья. Степан развел костерок. Дым заполнил хижину, но быстро улетучивался сквозь щели в крыше и через дыру над дверью. Мы перекусили тем, что захватили в дорогу. Степан вынул трубку и принялся набивать табаком. Федор полез за своей. Принюхался.
– Чего, это, табак у тебя какой сладкий, – сказал охотник. – Дай-ка щепоть.
Он взял у Степана турецкий табак, нюхнул, деловито произнес:
– Не, не крепкий. С махрой надо смешать.
– Набей и мне, – попросил я Степана и протянул генеральскую трубку.
– Тебе, барин, с махрой или чистый табак?
– Давай с махоркой.
Я затянулся едким дымом. Точно, как будто ежа проглотил. Меня чуть не вывернуло от кашля.
– Аль не курил ни разу, барин? – усмехнулся Федор.
– Нет, – еле смог выговорить я.
– Осторожней с этой дрянью…
Он не договорил. Вой послышался снаружи, совсем рядом, протяжный, тоскливый, угрожающий. Ему ответил такой же, с другой стороны. Еще и еще голоса вливались в эту страшную песню.
– Она? – хмуро спросил Степан у Федора.
– Она, – невесело согласился охотник. – Марфа – тварь.
– Расскажите, что за Марфа? – потребовал я. Мне было страшно. На лицах моих товарищей я тоже видел страх.
– Это он ее так прозвал, – Степан кивнул в сторону охотника. – Любовь его давнишняя.
– Ну, что ты треплешь, – сплюнул Федор. – Дело было годков семь назад. Волки в нашем лесу объявились, да овечек стали резать. Тогда мы с мужиками сделали облаву, да барин помог с собаками. Волков постреляли. Все наладилось. А я ходил как-то по лесу, капканы проверял, да набрел на волчье логово. Волчицы не было – одни щенки. Ну, я, как водится, их и перебил. А через день, утром вышел во двор – ахнул. Все утки, все куры… Собаку нашел свою с горлом перекушенным.
Взял я ружжо и пошел в лес. Ох, дня три мы плутали. То я по ее следу, то она по моему. Подкараулю. Вот она – сволочь серая. Только ствол наведу, – эта, как чует, – шмыг в кусты. Потом пропала. Зимой пришла со стаей. Опять собрал я мужиков с собаками – и в лес. Целый день гонялись. Пару серых разбойников подстрелили. Вечером вернулись в деревню, а волки там уже побывали. В двух дворах коров зарезали. Тогда-то я эту Марфу приметил. До чего умная, сволочь. Когда чувствует, что ее загоняют, заставляет кого-нибудь из стаи на охотников бросаться, а сама уходит. Летом пропадает, а зимой вновь появляется. Однажды меня подкараулила у самой дороги. Как, сволочь, учуяла, что у меня заряды для ружжа кончились – понять не могу. Видать ей черт-брат. Я как белка на сосну вскарабкался. Цельную ночь прокуковал. Сидел, обнявши ствол, дрожал от страха и холода, а волки все прыгали, стараясь меня достать, зубами клацали, подвывали. Ох и натерпелся я тогда… Хорошо, утром обоз фуражный шел с охраной. Солдатики спугнули стаю, да меня с сосны сняли еле живого, водки залили в горло, да до дому подвезли.
– Так, а нам что делать теперь? – как-то мне стало не по себе от его рассказа.
–Утра дождаться надо, – поразмыслив, сказал Федор. – Утром, может, уйдут. При свете и целиться сподручней. Сейчас разве их разглядишь?
– В два-то ружья – прорвемся, – подтвердил Степан.
– В одно, – мрачно поправил Федор. – Вон, гляди, пружина взводная на моем сломалась.
– Что ж ты, едрить… – выругался Степан.
– А кто ж знал? Ружжо старое. Моя фузея еще в Шведскую воевала.
– В Шведскую! Да хоть в Татарскую… Следить надо.
– Я слежу…
– Не ссорьтесь, – попросил я. – Федор, ты лучше стреляешь, возьми моего туляка, а мы с ножами, да с головешками.
– Спасибки, барин, – просиял Федор, поглаживая цевью моего туляка. – Знатное. С такого не промажешь…, – он прислушался к вою. – Вот, это Марфа петь начинает. Я ее голосок из тышшу различу. Недобрая охота получилась, – вздохнул он. – Дьявол по наши души пришел.
– Да с чего ты брешешь? – недовольно спросил Степан, улегся на лежанку из жердей и отвернулся к стенке.
– А, вот, погляди: мы ушли охотиться даже не помолясь, ни свечку у иконки не поставили. Рогатину сломали. Пружина в затворе лопнула… Вот, чего ей лопнуть-то именно сейчас?
– Ой, хватит тебе, – отмахнулся Степан. – И так тошно.
– Во-о! – не унимался Федор. – Где-то тут чёрт ходит. Его проделки. И Марфа из его слуг.
Несмотря на все переживания и страхи, я как-то неожиданно провалился в дремоту. Среди ночи очнулся, и сразу не смог понять, где нахожусь: холодно, темно. Угли еле тлеют на полу. Воняет чем-то. Я понимал, что просыпаюсь, но до конца еще не проснулся… Вдруг ужас заставил меня похолодеть. Я явственно почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Смотрит сквозь стену, видит меня, слышит мой страх. Я потянулся к крестику на груди, но рука не слушалась. Кое-как поднял ее к животу. Хотел прочитать «Отче наш», но язык не ворочался. А страх давил, словно мешок с песком. Дыхание перехватило. Несмотря на холод, я покрылся потом. Хотел закричать, но лишь захрипел и окончательно очнулся. Сел, вжавшись в угол. Страх отпустил не сразу, словно волна медленно откатывает от берега.
Я попытался прийти в себя. Похлопал по щекам. Ну и дурак же, так напугаться. И тут услышал скрип снега прямо за дверью. Кто-то очень осторожно подошел к сторожке. Это не человеческие шаги. Вспомнилось причитание Федора про дьявола. Сердце тяжело ухнуло и замерло. Мне нельзя бояться, – вдруг прорезалась мысль. Я – крещенный. Я – православный. За мной – Бог. Мое оружие – молитва. Христос смог победить дьявола в пустыне, и я должен идти по его стопам. Нельзя бояться! Страх расшатывает веру! Именно так наставлял меня духовный отец Никодим.
Я решился на безумный поступок: выйти наружу и смело встретиться лицом к лицу с тем, кто пришел за нами. Пусть там сам дьявол. За мной войско ангелов и святой Георгий. Я медленно поднялся. Во имя Отца, Сына и Святого духа… На негнущихся ногах пошел к двери. Почему собака не лает?
– Сага, – позвал я. Она жалась к Федору и смотрела на меня жалостливыми глазами. – Сага, пошли, – поманил я. – Собака заскулила и задрожала всем телом. – Федор, – шепотом окликнул я. – Степан. Степан, вставай. – Тишина.
Как будто кто-то посмеялся надо мной: «Они не проснутся, сколько не буди». Значит, мне выпал жребий… Какой жребий? Что я должен сделать? Я попробовал снять запор с двери. Руки дрожали. Глубоко вдохнул, задержал дыхание и попытался собрать все душевные силы. Дверь чуть приоткрылась. Ну! Вот он – я! Подходи, кто бы ты ни был! Я никого не боюсь! Пахнуло морозной свежестью леса. Створка открылась шире…
За дверью – никого. Огромная луна висела над черными верхушками сосен. Поляна перед сторожкой казалась тарелкой с манной кашей. На пригорке что-то зашевелилось. Меня прошиб озноб. Две красные точки блеснули в темноте. Что первое пришло в голову – броситься назад в сторожку, запереть покрепче дверь… Нет! Я должен выдержать испытание, посланное мне Господом.
Серая тень с горящими глазами медленно двинулась в мою сторону. За ней еще одна, и еще… Сколько же их?
Наконец я хорошо рассмотрел в холодном лунном свете большую волчицу. Она остановилась в десяти шагах от меня и оскалила пасть, показывая огромные белые зубы. Жесткая шерсть на холке встала дыбом. Я явственно почувствовал ее желание: вцепиться мне в горло. Лишь только исчадие ада заметит, что меня одолел страх, хоть на капельку – мне конец.
– Что тебе надо? – тихо произнес я, пристально глядя в два кровавых огонька.
Она оскалилась еще больше, высовывая широкий синеватый язык. Я почувствовал ее смрад: запах псины, дикости и смерти. Вот она – совсем рядом. Этот порог, переступив который – уже не возвращаются. Один неверный шаг – и я там…
Очень осторожно я распахнул тулуп и вынул испанский тесак из-за пояса. Волчица тут же припала на передние лапы, готовая ринуться в схватку. Но я отбросил нож в сторону и показал открытые ладони.
– Видишь, у меня ничего нет?
Она выпрямилась и прекратила скалиться.
– Что ты хочешь? Крови? Тебе мало? Я знаю все: твоих волчат убили, но и ты много бед натворила людям. Пора остановиться. Леса большие. Ты можешь жить в глуши, и никто тебя не тронет. Хватит мстить! Мы не для того живем на свете.
Волчица стояла неподвижно, как будто вслушиваясь в мои слова. Она втянула носом воздух, повернулась и затрусила в лес. И вся стая последовала за ней.
Ничего не соображая, я зашел в сторожку, подпер дверь и улегся на прежнее место. Собака подошла ко мне, улеглась рядом, преданно положив голову на мою грудь. Я тут же забылся.
***
Сквозь ускользающий сон услышал голоса:
– Да где же? – спрашивал Степан. – Где?
– А я почем знаю? – недовольно отвечал Федор.
Я приоткрыл глаза. Почувствовал, что ужасно замерз. Угли в очаге давно простыли, а эти горе-охотники еще дверь приоткрыли, впуская утренний мороз.
– Да вон, шевелится что-то, – указывал Степан.
– Где шаволится? И точно. Так это же зайчик.
– Ты сдурел? Волки кругом, а тебе зайцы мерещатся.
– Точно тебе говорю – беляк.
– Это что, Марфа нам подарок принесла?
– Ушла она, – сказал я.
Они оба обернулись и посмотрели на меня как на сумасшедшего.
– Мне приснилось, что я ночью выходил и разговаривал с ней.
Охотники переглянулись.
– Но, то ж – приснилось, – безнадёжно махнул рукой Федор. – После того, как мы вчера удирали, да песни их слушали, еще не такое привидится. Пальнуть надо разок.