Ядвига заметила меня, лучезарно улыбнулась и подозвала:
– Александр, я не ошиблась? – сказала она по-французски с мягким польским произношением.
Я тут же подлетел и подал ей руку, чуть не сбив лакея.
– Мама, это Александр Очаров, – представила она меня даме в собольей шубе.
– Чудесный ребенок, – безразличным тоном сказала дама, позволив поцеловать ее руку в шелковой перчатке, и направилась по лестнице в храм.
–Почему ребенок? – про себя обиделся я. Хотя она права. Мне тогда только исполнилось тринадцать.
– Вы не спешите, Александр? – спросила Ядвига.
Я? Спешу? Да я готов был забыть про все на свете, лишь бы лишнюю секунду побыть рядом с этим очарованием!
– Будьте так любезны, проводите меня в костел, – попросила она.
Оперлась на мою руку, в другой несла букет из красных и белых роз. Я воспылал от счастья и гордости. Сзади раздался стук копыт и ржание разгоряченного коня, которого резко, грубо осадили. Мы невольно обернулись. Всадник спрыгнул на землю, бросив лакею поводья, и поспешил в нашу сторону. На всаднике был надет красивый венгерский костюм для верховой езды с золотыми шнурами. И этим всадником оказался тот самый Ян, которого я уже успел возненавидеть.
– Где вы задержались? – накинулась на него дама.
– Прошу прощения, – вежливо поклонился он.
– И сколько вас просила: не носитесь так в городе. Зашибете кого-нибудь.
Он вдруг заметил меня, и взгляд его вспыхнул гневом.
– Не волнуйтесь, мама, – сказал он со злой улыбкой. – Уж если зашибу, то – кого надо.
– Хватит нести ерунду, – надоело старой княгине пустой разговор. – Доведите меня до храма.
Внутри, в правом пределе у входа покоилась мраморная плита, покрытая флагом Речи Посполитой29: красное полотнище, в центре которого скакал белый рыцарь с занесенным мечом. Тут же лежало множество белых и красных роз. Ядвига положила сюда же свой букет. Я подождал, пока дама, Ядвига и ее брат совершат молитву, преклонив колени на бархатные подушечки. После помог Ядвиге подняться, и она отвела меня в главный зал базилики, где стояли ряды скамеечек, а в главном алтаре не было иконостаса, лишь только возвышался огромный деревянный крест. Пока старшая Понятовская беседовала со священником, Ядвига мне шепотом рассказала, что сегодня день смерти последнего короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского30. Он захоронен здесь, в Петербурге. Понятовских много в Польше и в России, но их семья принадлежит к королевской ветви этого рода. Сама Ядвига не любит заниматься политикой, она больше расположена к искусству, но мама – ярая сторонница возрождения Великой Речи Посполитой, поэтому каждый год приезжает на могилу Станислава Августа и совершает молебен.
Я посадил Ядвигу в карету. Она попрощалась со мной, сказав, что уезжает надолго в Варшаву, и неизвестно, когда вновь посетит Петербург. Мне стало грустно, когда карета отъехала.
– Я вижу, вы не понимаете слов, сударь, – услышал я ледяной голос брата Ядвиги. – Мне кажется, вас предупреждали.
Я повернулся и бесстрашно посмотрел прямо в его серые глаза. Он был всего на полголовы выше меня и задрал подбородок, чтобы казаться еще выше. Но я ему ответил:
– Не старайтесь запугать меня, сударь. С кем хочу, с тем и общаюсь.
– Моя сестра, возможно, станет королевой Польши. Вы хоть это понимаете?
– Возможно, – подчеркнул я. – И, насколько мне известно, на данный момент такого королевства не существует.
Все мышцы его лица окаменели. Он быстро стянул перчатку с правой руки, намереваясь дать мне пощечину, но с паперти его окликнул падре и приказал немедленно прекратить ссору.
– Думаю, наши дороги когда-нибудь пересекутся, – холодно кинул он, запрыгивая в седло. Дал шпоры, и бедное животное рвануло вперед, чуть не поскользнувшись на мерзлой мостовой.
Да. Все это происходило год назад. И чего вдруг я вспомнил об этом? Захотел еще раз увидеть Ядвигу. Наверняка, она стала настоящей красавицей. А я за этот год сильно подрос, наверное, теперь выше ее, и, если вновь выпадет счастье танцевать с ней, я не буду испытывать неловкости.
Мои воспоминания прервал всадник на высоком белом коне. Он влетел в наш двор, чуть не сбив меня. Высокий кивер с султаном, голубой ментик с золотыми шнурами и отороченный мехом, синие расшитые чикчиры. По форме – гусар, только я не мог вспомнить, в каком полку носят такую форму. Да и самого всадника сразу не признал. Но лишь только он лихо спрыгнул с коня, конечно же, перенеся ногу спереди, я сразу понял кто это. Дядька! Василий! Я обрадовался, кинулся к нему. Он меня обнял.
– Что за форма у вас? – удивился я. – Это же гусарская. Да странная какая. Вы же уланом были.
– Перевожусь брат, – в Гродненский гусарский.
– Здорово! – искренне обрадовался я. – В гусары?
– В гусары.
– А у нас долго будете?
– На денек заехал, – разочаровал он меня.
– Почему?
– И без того еле отпросился. Я ж не просто так заехал. С днем рожденья тебя решил поздравить.
– Так… Мы же не справляем, – погрустнел я. – Нынче – траур.
– Знаю. Но не могу же без подарка оставить любимого племянника, да простит меня Господь. Захар, где ты там запропастился? – крикнул он.
– Здесь я. – Старый казак на гнедой кобыле въехал во двор, ведя за собой расседланного Грома. Конечно же, это он, широкогрудый, высокий, гордый.
– Бери. Он – твой.
Я застыл на месте с раскрытым ртом. Не мог поверить. Мне? Это чудо? Но почему?
– Я помню, как ты на него глядел. Бери! С днем рожденья, племянник!
***
Василий и мой отец всю ночь просидели в диванной. Перед ними на столике покоилась в серебряном ведерке бутыль шампанского. Два тонких бокала, две оплывшие свечи, две просмоленные трубки. Они разговаривали о чем-то, смеялись, иногда вздыхали, попыхивая турецким табаком или потягивая игристое вино. Никто не смел им мешать. Два близких человека встретились после столь долгой разлуки. Как будто жили на разных берегах, грустили друг о друге, а руки протянуть не могли.
А наутро, чуть свет – Василий ускакал в полк.
Папенька заглянул со мной в конюшню.
– Ух! – только и смог сказать он, увидев Грома.
– Ладно, дам тебе прокатиться, как-нибудь, – пошутил я.
– Дерзишь! – в шутку погрозил он мне пальцем.
Глава пятая
За ужином мама объявила, что к нам в гости на новогодние праздники приезжает ее старшая сестра Ильза из Риги со всем семейством. Утром с посыльным пришло письмо. Отец одобрительно кивнул. Конечно, ему будет теперь с кем коротать вечера. Муж тетки был известный в Риге доктор, к тому же военный в чине полковника. Сестры завизжали от радости. Приедет их любимая кузина Анна. Я тоже сделал вид, что радуюсь, хотя в душе сильно разочаровался. Ох уж эта кузина Анна!
Позапрошлым летом мы ездили в Ригу к этим самым родственникам. Небогатые немецкие обрусевшие дворяне, добродушные, но со строгими, никому не нужными правилами: завтрак ровно в семь, гулять только с гувернанткой, кучера звать по имени, отчеству, ложиться спать ровно в девять – и прочее, к чему я был не совсем привычен.
Но самое ужасное – это кузина. Рыжая костлявая девчонка на два года младше меня. Зазнайка, каких мало встретишь. Как вспомню ее курносенький нос, усыпанный веснушками и холодные светлые глаза, да еще свои белесые брови нахмурит, так и хочется треснуть ее… Была бы она мальчишкой, ох, получила бы.
Увидев меня впервые, она окинула взглядом мой костюм и поучительным тоном произнесла:
– Такие жабо уже не носят, а чулки по тону не подходят к вашему сюртуку.
Я даже оторопел после такого приема. Она мне протянула свою тонкую руку для поцелуя. Но я не стал этого делать, а лишь поклонился, чем разозлил девчонку. С этого дня мы стали врагами.
Сестры, так те сразу признали в ней вожака. Именно она выбирала, куда мы пойдем, и во что будем играть. Во всех наших детских играх мне всегда доставались невыгодные роли злодеев или чудовищ. В конце концов, я удирал из дома и играл с местными городскими мальчишками, за что меня нередко ругали. Кузен, старший брат Анны, походил на кузнечика: высокий, нескладный, и точно такой же зазнайка.
– Со мной тебе будет скучно, – говорил он, когда я просил взять меня с собой в город. И произносил это таким тоном, будто: нужен ты мне больно! Очень надо возиться с малявкой.
Когда мы уезжали от них, я был несказанно рад. А эта маленькая ведьма специально у всех на виду сунула мне руку почти к подбородку. Я вынужден был поцеловать эту бледную холодную лягушачью лапку. А она криво, победно ухмыльнулась.
А может и лучше, что они приезжают. Я этой Анне приготовлю сюрприз, который она надолго запомнит. Я начал выдумывать, чтобы этакое сотворить? Какую свинью подкинуть? Представлял, как скривится ее большой рот и посинеет тонкое лицо в веснушках, а белесые брови сойдутся домиком, и она захныкает.
Но что-то ничего в голову не шло. Да и зачем делать подлости, да еще девчонке. Что за ребячество? Просто не буду с ней общаться – и всего-то.
***
Добротная карета немецкой работы на крепких рессорах въехала во двор. Бородатый кучер в двубортном пальто лихо управлялся с четверкой уставших лошадей. Карета еще не остановилась, а из распахнувшейся дверцы выпрыгнул немецкий дядька. Как всегда, в пехотном мундире полковника, в начищенных до блеска сапогах. Усы лихо закручены и напомажены. Вид такой, как будто он только что вышел из гардеробной, а не проехал сотни миль.
Он подал руку, помогая худощавой даме, очень похожей на мою матушку, но чуть старше, выйти из кареты. Отец тут же бросился обниматься с полковником и целовать руку даме. Мама влилась в общее веселье.
– Соблаговолите помочь мне выйти.
Эти слова отвлекли меня от сцены семейной радости, на которую я невольно засмотрелся. Я заглянул внутрь кареты. Кто это? Кузина? Нет, не она. Да нет же – кузина. Та злая рыжая девчонка? Она выглядела совсем иначе. Узкое бледное лицо приобрело женственные плавные черты. Не до конца, конечно, но это была уже не девочка, а девушка с холодной северной красотой. Элегантная меховая шляпка с опушкой казалась ореолом. Тонкая, почти невесомая кисть, обтянутая атласной перчаткой, оперлась о мою поданную руку. От этого прикосновения горячая волна пробежала по всему телу.
– Ведите меня в дом, кузен Александр, – мягко сказала Анна. Я не узнал ее голос, совсем не писклявый, а бархатный, сдержанный.
– Прошу, – промычал я, смущаясь.
Она шла чуть впереди, легко, грациозно. Да нет же, это не кузина! Не прежний костлявый лягушонок. Что же с ней произошло. Не иначе кто-то спалил в очаге ее шкурку. Белая заячья шубка мягко колыхалась складками меха, источая неземной аромат. Да что это с ней произошло? Она ли это?
– Как же ты повзрослела, Анна, – обняла ее моя мать.
Лакей Прохор хотел помочь снять шубку, но я отстранил его и сам принял легкий, пушистый кокон, из которого выпорхнула бабочка в голубом атласном платье. Стройная, с тонкой талией, с красиво развернутыми плечами, пусть еще слегка костлявыми, но уже принимавшими очаровательную женскую округлость. А когда она развязала ленты на шляпке и отдала ее лакею, я совсем растерялся, увидев тонкую, гордую шею, красиво убранные белокурые волосы. Возможно, все это мне показалось. Возможно, Анна – обыкновенная девчонка, коих встретишь повсюду. Но еще никогда от вида девушки у меня не переворачивалось все внутри. Не замирало дыхание, не холодели руки. За несколько мгновений я понял всех влюбленных героев, прочитанных мной романов, над чувствами которых раньше смеялся. Теперь я их мог понять.
За ужином мое место за столом оказалось напротив Анны. Взрослые весело о чем-то спорили, поднимали бокалы, вспоминали свою неугомонную юность. Наверное, их воспоминания были интересными. Однако я ничего не слышал, уперся в тарелку, но взгляд сам, помимо моей воли, поднимался, и я видел перед собой ее нежное лицо, аккуратно убранные светлые волосы, длинную красивую шею, открытые худенькие плечи, удивительно красивые руки. Все ее движения были неторопливые, грациозные. Когда за беседой обращались к ней, она расцветала обворожительной улыбкой. Улыбались не только губы, но и глаза, и тонкие реснички, и светлые брови, и, казалось, даже маленький изящный носик. На щеках появлялись ямочки.
Когда же она замечала, что я пристально ее разглядываю, лицо сразу становилось холодным, а взгляд серых глаз леденел. Я тут же утыкался в тарелку и чувствовал, как мои уши начинают предательски пылать.
– Кузен, Александр, – услышал я тихий, властный голос. – Передайте, пожалуйста, соус.
Я не сразу понял, что она обращалась ко мне. Поднял глаза и встретился с пронзительным холодным взглядом.
– Ну, что же вы, кузен Александр, – говорили ее алые губы, а я по-прежнему ничего не понимал.
Сообразительный лакей Прохор хотел помочь мне, потянулся за соусом… В это время я привстал, и тоже потянулся. Мы неловко столкнулись, соусник перевернулся, разливая по белой брабантской скатерти темно-красную лужицу. За столом повисла неловкая тишина. Прохор моментально убрал соусницу на поднос, второй лакей тут же салфеткой промокнул лужицу. Все смотрели на меня с немым осуждением, а я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Отец выручил.
– Так, на чем мы остановились? – обратился он к доктору, возобновляя беседу.
– Экий вы неловкий, – покачала головой кузина Анна. И вновь принялась за еду.
***
На следующий день, утро выдалось морозное и солнечное. Яркий свет проникал в мою спальню сквозь заиндевевшее окно. Я расчистил ледяной узор на стекле и увидел, как готовят каток. Неву прихватило намертво, и теперь дворники у спуска с набережной расчищали лед широкими лопатами. Что мне нравилось в зимних забавах, так это – коньки, да еще в такой ясный день. После завтрака я отпросился у отца сходить на каток.
–Ты пойдешь один? – поинтересовался родитель.
– С Жаном, – ответил я.
– Возьми Машу, она ведь тоже любит коньки – настоял отец.
Ну, вот! Придется еще с сестрой возиться.
– И Анну пригласи, – добавил отец.
Анну? Мной овладела какая-то робость. А как ее пригласить? Просто позвать? Разве так можно?
Комнаты девочек находились наверху. Я бодро взбежал по лестнице, но на последних ступенях ноги отказались идти. Как же ее пригласить? – Не желаете, Кузина, сходить на каток? Или: – Могу я вас пригласить покататься на коньках? А если она ответит: – Нет!? С вами мне не хочется. Вы – растяпа, каких свет не видывал. Может, лучше передать приглашение через горничную. Или Машу сперва кликнуть. Да где же горничная Дуняша?
Сделав несколько трудных шагов, я застыл у двери перед комнатой девочек, не решаясь постучать. Прислушался, но с той стороны не доносилось ни звука. У меня не было сил дотянуться до медной сияющей ручки. Мне казалось, что по ту сторону сейчас находится волшебное королевство, где живут феи… Там владение прекраснейшей Анны, самой главной волшебницы…
– И что вы замерли, как статуя командора? – услышал я сбоку голос феи. Вздрогнул всем телом. Оказывается, Анна сидела на подоконнике в холле и читала книгу. Тяжелая занавесь скрывала ее. Теперь же она грациозно спустилась с подоконника и торжественно прошла мимо меня. Отворила дверь. – Вы хотели пригласить меня на каток, я правильно поняла? – Внимательно посмотрела мне прямо в глаза, отчего я действительно чуть не превратился в статую.
– Буду безмерно счастлив…– пробурчал я.
–Так подождите внизу. Мы сейчас с Машей оденемся и спустимся.
Я выдохнул. Все оказалось намного проще.
Овал катка походил на зерцало в снежной оправе. Озябший оркестр играл фальшиво, но задорно. Тут же толкались торговцы с горячими калачами и медовым сбитнем. А на катке множество людей. Не смолкал гомон, смех. Пузатые чиновники не спеша катят, о чем-то важном беседуя. Молодые барышни, спрятав руки в меховые муфты проносятся, словно стайка стрижей, весело щебеча. За ними следом их кавалеры, гордо вздернув носы. Низенький господин, часто перебирая ножками, толкает перед собой финские сани, в которых сидит толстая дама преклонных лет. Кто-то неловко упал, и вокруг все засмеялись. Неудачника поднимают, отряхивают, а он снова выкидывает коленца и валится, да еще товарищей сбивает с ног.