Мы спустились по каменной лестнице. Маша тут же пристала к Жану:
– Вы будете меня вести. Я плохо стою на коньках.
– Буду безмерно счастлив, мадмуазель, – с готовностью ответил Жан.
Степан принял наши шубы и встал в сторонке.
– Вот же странная забава, – усмехнулся он. – Эдак шлепнешься, и зубы здесь оставишь.
К нам тут же подошел распорядитель катка с большим ящиком, в котором лежали коньки. Подобрал нам пары. Деревянные дощечки по форме ступней с тонкими шнурками, а снизу прочно приделаны отточенные лезвия коньков. Носы изящно загнуты. Распорядитель долго возился, подбирая Машеньке пару на ее маленькие ножки. Мы с Жаном сами быстренько нашли нужные коньки.
– Вы мне поможете, кузен Александр, – попросила Анна.
Я присел и аккуратно затянул шнурки коньков на её тонких замшевых сапожках. – Спасибо. Вы очень любезны.
От этих слов, от ее бархатного голоса сердце превратилось в кузнечный молот, бьющий со всей силы о наковальню.
Оркестр грянул мазурку. Подлетел какой-то щеголь, лет шестнадцати.
– Позволите вас провести по кругу? – Протянул он Анне руку в лайковой перчатке, с видом, не приемлющим возражений. Я готов был разорвать его на части. Что за наглость? А Анна? Неужели она согласится?
– Мерси, – ответила девушка холодно, кокетливо склонила головку, – но я уже занята. Может, в следующий раз.
В душе у меня взорвался салют.
Щеголь пожал недовольно плечами и поехал искать другую пассию. Заметив мое напряженное выражение лица, она звонко расхохоталась. Неужели все поняла?
Я вел Анну по кругу. Снял свою перчатку, чтобы лучше чувствовать тепло ее тоненьких пальчиков под меховой варежкой. Она прекрасно стояла на коньках. Мы резво скользили, лавируя между грузных дам и важных господ. Анна порозовела от морозного воздуха. Она задорно смеялась, показывая ровные белые зубки. Ямочки на щеках так и играли. А когда я не рассчитал скорость и на повороте свалился в сугроб, она налетела на меня. Мы сидели в снегу и долго хохотали.
Домой вернулись мокрые, разгоряченные… Я никогда до этой поры не испытывал столь странного чувства: сочетания высшего счастья и безграничной свободы, когда весь мир с его радостями и горестями теряет смысл перед одной ее улыбкой. Вся философия вселенной заключена в ее загадочном, манящем взгляде. Она и есть – вселенная.
Но чудеса в этот вечер не закончились. Отец вызвал меня в кабинет. Показал красочный конверт.
– Князь Аршинский, Илья Егорович, устраивает детский крещенский бал в честь своих дочерей. Вот, прислал тебе приглашение.
– Но, отец, у нас траур. Я не могу пойти. Да и что там интересного? Соберется детвора… Какие-нибудь глупые игры затеет гувернер. Потом всех угостят сладостями и устроят танцы под клавесин.
– Не совсем, – качнул головой отец. – Дочерям его исполнится четырнадцать, так что, приглашены отроки твоего возраста, ну и чуть постарше, но детворы, как ты выражаешься, там точно не будет. Заказан оркестр из Императорского театра31, а не один пианист. И, я, конечно, этого не одобряю, на столах выставят слабое шампанское.
Настоящий бал! Вот это – здорово! Я еще никогда не присутствовал на настоящем балу. Пусть для подростков, но с оркестром, с шампанским! Не утренник до обедни, а настоящее ночное веселье. Раньше меня вечно приглашали с Машей на скучные утренники для малышни с шоколадными тортами и крюшоном. А тут!..
– Но, отец, у нас траур, – напомнил я еще раз.
– Я знаю. Замолю как-нибудь этот грех за тебя. Хочу, чтобы ты сводил Анну. Когда еще ей удастся к нам выбраться и посетить настоящий петербургский бал?
С Анной на бал? На настоящий бал! Я буду с ней танцевать! Это – сказка! Чудесная сказка!
***
Я пребывал в полной растерянности, перебирая свой гардероб. Как же я покажусь с Анной на балу, если у меня вся одежда какая-то мальчишеская. Мы с Жаном и с гувернером месье Де Бельте перевернули ворох одежды, но я так ничего и не подобрал. Мне казалось – все не то, блузка слишком широкая. Фрак совсем не идет к панталонам. А башмаки с какими-то дурацкими пряжками.
Постучался Степан, сказал, что карета готова.
– Ой, барин, так вы еще не при параде, – всплеснул он руками.
– Я не знаю, что надеть, – с отчаяньем в голосе выпалил я.
– Вы, прям, как покойный граф наш Петр Васильевич, царство ему небесное. Тоже вечно, как собирается куда, не знал во что рядиться. А батюшка мой ему говорил: – Бросьте, Петр Васильевич выкаблучиваться. Наденьте, что первое под руку попалось.
– И что? – не понял я.
– И получалось, – усмехнулся Степан.
Я так и поступил. Что попалось – то и надел. И тут Степан оказался прав. Надо же – сработало! Платье сидело на мне ладно и в тон. Колдун этот Заречный, не иначе?
Анна грациозно спускалась по лестнице в чудесном розовом легком платье, перехваченное пояском чуть выше талии. Казалось, плыла по воздуху, не касаясь ступеней. Как же она была прекрасна и воздушна. Завитые локоны, дерзко спускавшиеся на виски, делали ее еще детское лицо строже. Маша робко провожала ее, шагая чуть сзади. Она с восхищением смотрела на кузину, улыбалась, но с глаз готовы сорваться слезы. Обидно, что ее не взяли. Но ничего не поделаешь – она еще маленькая.
Степан подогнал карету. Я помог Анне подняться. Сам с Жаном сел на против. Невский загадочно светился вечерними фонарями и большими окнами магазинов. Народ гулял, несмотря на мороз. Множество саней и карет проносилось мимо. Вскоре мы подъехали ко дворцу на набережной Фонтанки. Окна сияли от сотен свечей. Хрустальная музыка выливалась на улицу. Пришлось стоять в очереди из карет, пока мы не попали к парадному подъезду. Лакеи в красивых красных ливреях встречали нас.
Я повел Анну по широкой мраморной лестнице с золочеными перилами. Наверху гостей встречал хозяин дома, князь Аршинский и две его очаровательные, пухленькие дочери-близняшки.
–Ах, Александре Очарофф, – в нос, на французский манер произнес князь, с прищуром разглядывая нас сквозь серебряный лорнет. – Вы возмужали за последний год. А что за очаровательная спутница с вами?
– Моя кузина Анна, – представил я. Поцеловал пухленькие ручки в атласных перчатках именинницам.
– Прошу вас в зал, – попросил князь, и уже раздавал скудные комплименты следующим гостям.
Мы летали и кружились, едва касаясь навощенного до зеркального блеска, паркета. Музыканты Императорского театра играли отменно. Вокруг стройные юноши во фраках, камзолах, словно кузнечики и хрупкие девушки, похожие на пестрых мотыльков. Все вертелось и дышало весельем. Настоящая феерия!
Анна попросила передышки. Я подвел ее к диванчику с полосатой атласной обивкой. Тут же лакей предложил ананасовый сок и шампанское.
– О, нет, нет, – отказалась Анна от шампанского. Пригубила сок.
– Позвольте вас на тур вальса.
Перед нами вырос белокурый статный юноша в сером мундире польского улана. Он был чуть старше меня, чуть крупнее, но держался так, будто бывалый вояка – небрежно, нагло, как мне показалось. В общем – неприятная личность. С неудовольствием я узнал в нем Яна Понятовского. Черт! Откуда он тут взялся?
– Мадмуазель устала, – холодно сказал я.
Он кинул в мою сторону взгляд полный презрения, и вновь обратился к Анне:
–Я настаиваю. Будьте моей Терпсихорой32.
Я хотел погрубее отшить этого наглеца в польском мундире, но к моему удивлению, Анна грациозно поднялась и протянула ему руку, при этом лицо ее просияло.
Как же так? Мое неожиданное счастье также неожиданно рухнуло, словно подпиленное дерево. Я растерянно следил, как этот наглец повел Анну чуть ли не в центр залы и закружил, понесся по кругу, словно в галопе. Движения небрежные, развязанные, но умелые. А она? Она подчинялась каждому его шагу. Мне он представлялся отвратительным пауком, поймавшим в сети несчастную бабочку…
– Ах, какой красавец, – услышал я слова князя Аршинского, сквозь лорнет, разглядывающего танцующих, и говорил он именно о пауке в польском мундире. – Статен, ловок… Экий жених…
– Ну, что вы, папа, – смущенно отвечали близняшки – дочери, краснея.
– Говорят, у его матери огромные имения в Малороссии, с неплохими доходами, – продолжал размышлять князь, уже для себя, прикидывая, как бы можно было выгодно пристроить одну из дочерей.
Музыка плавно стихла, и этот паук-красавец, вместо того, чтобы проводить свою пассию на место, ко мне, – повел Анну в другой конец зала и усадил на неудобный маленький стульчик. Я поспешил к ним. Анна счастливая, раскрасневшаяся, обмахивалась веером. В танцах объявили перерыв, дабы дать музыкантам минутную передышку.
– Позвольте пригласить вас на мазурку, – сказал я.
– Ах, Александр, – растерянно произнесла Анна, – но я уже обещала мазурку.
– Кому? – моему возмущению не было предела.
– Мне, – возник вновь польский наглец и протянул Анне бокал с искрящимся шампанским.
– Но, Анна, вы приехали со мной, – в отчаянии воскликнул я.
– Я же не могу теперь отказать, – в ее голосе послышались металлические нотки раздражения.
– Не расстраивайте девушку. Пойдите, поищите себе другую пассию, – ухмыльнулся поляк.
Негодование обуяло мной после столь наглого предложения. Да как он смеет мне указывать!
– А не пойти бы вам поучиться вежливости, – заявил я.
Лицо поляка напряглось, на бледных щеках проступила краска.
– Уж не вы ли хотите стать моим учителем? – прошипел он.
– С удовольствием. Люблю учить наглецов. Только, вот, перчатки сменю на другие, чтобы не запачкать.
Его всего перекосило. Он очень тихо произнес:
– Извольте следовать за мной.
– Александр! – кузина вскочила со стула. Она не на шутку перепугалась. Грудь ее часто вздымалась. Губы дрожали.
– Не беспокойтесь, мадмуазель Анна, – нагло-вежливо поклонился поляк. – Мы лишь на пару слов…, – и он величественно зашагал к выходу.
– Александр, не смейте, – пыталась удержать меня Анна.
Я обернулся и холодно взглянул на нее, – поздно! – отчего она чуть не потеряла сознание.
На крыльце гулял холодный ветер, пытаясь задуть пламень фонарей. Никого вокруг, только голые черные деревья и высокие сугробы.
Поляк, шедший впереди, резко обернулся.
– Будьте добры объясниться! – потребовал он.
– Это вы будьте добры объяснить свое наглое поведение!
– Если мадмуазель Анна – ваша кузина, это еще не значит, что вы должны ей указывать: с кем танцевать.
– Если на вас военный мундир, это еще не значит, что вам все дозволено.
– Мой мундир, – прорычал он, багровея, – Мундир великого Войска польского.
– И что с того? Да вы на коне хоть умеете сидеть?
– Я – корнет уланского полка! – затрясся он от злости.
– Всего лишь – корнет, – зло усмехнулся я.
– Хотите испробовать мой удар?
– Когда угодно и где угодно, – горячо выпалил я.
– Здесь и сейчас. У меня в карете есть сабли. Вам первый выбор.
– Кого выберем в секунданты?
– С моей стороны – мой ординарец.
– Хорошо, а с моей – кучер.
– Что? – возмутился он. – В секунданты мужика?
– Можно подумать, ваш ординарец из благородных кровей.
– Он – поляк, и этого достаточно.
– И что с того? – зло усмехнулся я. – С каких это пор польские мужики стали выше русских мужиков?
– Довольно! – зло прошипел улан. – Это смешно, в секунданты – мужиков. Что за варварство?
В это время в дверях показался Жан. С растерянным видом глядел на нас.
– Он будет секундантом, – указал я на Жана.
– Что произошло? – не понимал мой друг.
– Этот мальчишка хоть разбирается в правилах дуэли? – высокомерно ухмыльнулся поляк.
– Он – дворянин, к тому же – француз. Или этого вам тоже недостаточно? – спросил я сквозь зубы.
– Че сем стало, пане Янек? – из темноты вышел здоровый улан с длинными свисающими усами. Его шинелью можно было укрыть лошадь. А в один сапог поместилось бы две мои ноги.
– Допровади саблям, Петер.
– Пан Янек, для чего тегун?
– Не пытай, а выконый, – прикрикнул он требовательно.
– Сухач, – приложил два пальца к своей конфедератке усач и отправился выполнять приказ.
– Ну? – оценивающе оглядел он меня с ног до головы. – С чего начать? Ухо обрезать или сами прощение попросите?
– Чье ухо окажется на снегу, тот и просит прощение, – небрежно ответил я.
– Предупреждаю, – высокомерно произнес пан Янек. – Я отличный фехтовальщик.
– Поэтому побоялись стреляться?
– Польский улан ничего не боится! – вновь вышел он из себя. – Хотите пистолеты – будут вам пистолеты.
Появился Петр, неся в руках две сабли.
– Ровно минуту бьёмся на саблях. Если сможете устоять против меня – стреляемся. Прошу, – позволил мне наглец первому выбрать оружие.
Я вынул из ножен тонкий, почти прямой клинок. Этот подойдет. Второй больше напоминал палаш, тяжелый и длинный. Поляк уверенно вынул его из ножен и мастерски продемонстрировал владение столь грозным оружием, со свистом рассекая воздух.
Вот тут я вдруг осознал всю безнадежность моего положения. Меня учили красиво фехтовать шпагой, но с саблей я дело не имел. А по тому, как мой противник уверенно держит оружие… Я представил, как мое ухо окровавленным кусочком мяса шмякается в снег.
– К чему тянуть? Приступим, – уверенно сказал поляк, – Вон там внизу под фонарями отличная позиция.
Мы спустились и стали друг против друга на расстоянии двух шагов.
– Господа, господа! – жалобно пищал Жан, – поговорим о примирении.
– К черту! – рявкнул на него поляк. – Следите за дуэлью – и покончим на этом.
– Ага, – довольно хихикнул Петр, покручивая ус. – Вы, только пани Янек этого воробушка не загубите. Так, огрейте его пару раз плашмя по башке, чтобы мозги на место встали.
– Господь с вами! – запыхавшийся Степан встрял между мной и моим противником, – Христом-богом прошу, – остановитесь.
– Мужик, тебе чего надо, – скривил в презрительной усмешке полные губы пан Янек. – Здесь благородные господа выясняют спор. Это твой слуга? – крикнул он мне. – Убери его.
– Степан, – тихо сказал я.
– Барин, опомнитесь, – пытался он вразумить меня.
– Степан, не позорь меня. Вызов уже сделан. Я не могу отказаться от поединка.
– Но, барин!
– Уйди, – тверже сказал я. – Я защищаю свою честь. Не мешай.
Степан отступил, растерянно разводя руками.
– Платочек чистый приготовь, – издевательски крикнул ему Петр. – Ухо отрубленное завернуть.
– Может, хватит болтовни? Приступим, наконец, – осадил я наглеца.
– Действительно, – согласился Янек. – Скоро продолжатся танцы, а мне Анна обещала мазурку.
– Прекратить! – к нам быстрыми шагами приближался князь Аршинский, хозяин дома. За ним двое лакеев несли фонари. Из-за его спины выглядывала испуганная Анна.
– Что вы здесь устроили? Как посмели в моем доме? Мальчишки! – грозно кричал он, брызгая слюной.
– О, князь, я просто показал моему другу оружие, что мне прислал дядя из Персии. – Поляк подошел ко мне и крепко обнял за плечи, как хорошего друга. Меня всего перекосило от отвращения.
– Не смейте врать, – погрозил кулаком князь. – Вы, надевший мундир, смеете устраивать дуэли, да еще с кем? С неоперившимся юнцом. Вы подумали о последствиях?
– Простите, князь, но мы взрослые люди и способны сами отвечать за свои поступки, – вмешался я.
– Что? – глаза Аршинского чуть не вылезли из орбит. – В моем доме! Да вы… Что это такое? Оба – вон! Во-он! Не желаю вас видеть!
Пришлось уезжать с позором со столь чудесного вечера. Анна забилась в угол кареты бледная и сердитая. Жана до сих пор трясло. Но он все повторял с облегчением:
– Tout a! Tout a! Ave Marie, sauvegarder et protéger!33
А из дворца сквозь высокие яркие окна продолжала литься музыка, мелькали танцующие пары. Сновали лакеи, серебряных подносах напитки и тарталетки. Но для нас праздник закончился.