Согретая да умытая, щедра и Земля-матушка. Проснулась окончательно спящая царевна под горячими поцелуями друга милого. Отвечает на любовь лаской и негою. В щедрости своей никому не отказывает. Благословляет всякого, кто смел был, чтобы родиться и жить во славу и для продолжения рода своего. Да и сама молода опять, древняя кормилица. Наряжается, что невеста на выданье. Подёрнулись гулкие пустые березняки лёгкой изумрудной дымкой, – будто фатой свадебного наряда. Муравятся серые луга, голые поля оболокаются яркой зеленью. Каждый божий день умывают чистый земной лик если не светоносный братец дождиком, то ненаглядные сестрицы Зори-заряницы белыми росами. А роса Егорьева дня считалась не просто лекарством практически от всех болезней, но и как оберег и средство от сглаза; поэтому и говорили: «Будь здоров, как егорьева роса». По юрьевой росе катались на заре, чтобы и сам человек, и всё вокруг росло, процветало. И в тоже время в «Сказаниях русского народа, собранных И. П. Сахаровым» дотошный читатель непременно обнаружит, что: «Между знахарками и колдуньями есть тайное предание, что ранняя юрьевская роса бывает чрезвычайно вредна для животных. Для этого самого они выходят на поле сбирать росу. Сбор росы производят напитыванием холстины в утренней росе. По их приметам, юрьевская роса сушит рогатый скот, у коров отнимает молоко, телят ослепляет. Стоит только этой холстиной покрыть рогатый скот, и тогда все беды польются на них рекой. Одно только может не вредить скотине, если поселяне выгоняют её на Юрьев день вербой». Кстати, есть у Ивана Петровича Сахарова в этом повествовании и о милой сердцу Вятке: «Вятчане, в память их предков хлыновцев, одержавших победу над чудью и вотяками, на Юрьев день из села Волкова приносили в Вятку образ святого Георгия вместе с железными стрелами. На Юрьев день начинаются сельские гулянья».
7 мая поминают святцы среди прочих мучеников Савву Стратилата и Евсевия. В народе – Евсей Овсы отсей. Примечают Месяцесловы: пришёл Евсей – овсы отсей. А также сей рожь хоть на часок, да в пепелок, а овёс, хоть в воду, да в пору; когда на дороге грязь – тогда овёс князь. Я овсов не сею, как, впрочем, и прочих злаковых. Так, разве что лук на зелень, да всякие специфические укропы, петрушки и прочую ароматную мураву. Так что для меня начало мая, впрочем, как и конец апреля, не огородные хлопоты, а, прежде всего, вальдшнепиная тяга.
У каждого свои пристрастия: один собирает марки, другой водку пьянствует, а я все дни весенней охоты на рубеже апреля с маем, каждый вечер стою на тяге. Ежедневно выхожу, словно на работу. Кому как, а мне нравится стоять или сидеть на складном стульчике, и, наблюдая угасающую зарю, остро вслушиваться в какофонию лягушиного концерта, выцеплять чутким ухом, – не раздастся ли над деревьями заветное вальдшнепиное всхрапывание.
Всё ниже, всё малиновей приплюснутый шар солнца, всё слабее и реже дроздиные вскрики, зато всё мощнее лягушачий хор. Всё знатче полная луна. Сначала округлость её едва видна на белесом небосклоне, потом всё яснее, всё желтее, а затем снова начала белеть серебрея, пока не засияла юбилейной монетой. И даже тень от неё кралась впереди меня, пока добирался после тяги до машины.
Так вот стоишь, а над головой – тучка комаров-толкунцов. Отступишь на шаг в сторону – и они туда же. Потянет ветерком, начнёт их сносить вбок, чуть снизятся и продолжают свои игрища. Стал я пернатых считать, делать-то всё-одно нечего. Сначала насчитал больше десятка. Через пятнадцать минут стало меньше, – смог углядеть всего восемь штук. Так и уменьшался комариный рой – парами. На противоположную сторону мочажинки приковылял заяц. Он долго сидел и разглядывал воду, так, что я даже выцелил серую башку, да стрелять, понятное дело, не стал. Примерился только, чтоб не потерять навыка. Потом справа зашуршал кто-то в сухой траве. Смотрю – ёжик. Ясное дело, лапки короткие, сам широкий, – попробуй, пройдись тихо. А он и не таится. Просто сворачивается в клубок, и кати его носком сапога куда хочешь. Так я и сделал – прикатил поближе к своей сидушке и снова уселся. Поднял голову в очередной раз, а там пять комариков толчётся, потом три. Да только пока я с ёжиком возился, вдоль кромки леса протянул вальдшнеп. Потом над дальним концом полянки всхрюкнул другой, и стало вовсе не до комаров. Так что, когда исчез последний, я и не заметил.
8 мая – день апостола и евангелиста Марка. В народе – Марк Ключник. На Марка небо ярко и бабам в избе жарко. Примечают Месяцесловы: если на Марка тёплый ясный день – жди хорошего урожая яровых. Марку-ключнику, владеющему ключами от дождей, молились о ниспослании дождя и покровительстве семейного очага. Приговаривали крестьяне: «Если выпадет в мае три дождя добрых, то и хлеба будет на три года полных», то есть, три дождя в маю, ударение на последней гласной, агротехнику позабудь! – перефразировали нынешние сельхозпроизводители. Впрочем, повторяюсь.
9 мая поминается в святцах праведная Глафира дева. В народе день значится как Глафира Горошница. С Глафиры рекомендуют Месяцесловы сеять горох. Начинающиеся дни так и поименованы – Белые Горохи, по Иова Горошника (19 мая) и Дениса (25 мая). «На Иова и Дениса сеять горох не ленися». Позже сеять нежелательно, – не успеет созреть до первых заморозков. Существовал целый свод примет, почти что условий, обязательных к исполнению, без которых «правильный» горох вырастить невозможно. А именно: «Горох сеют при ущербе луны на закате солнца для того, чтоб воробьи, большие лакомки до него, того не видели. Горох не сей возле дорог. Горох, при северном ветре посеянный, выходит всегда жёсткий и не разваривается, а посеянный при западном и юго-западном ветре бывает мягок, на нем скоро появляются черви, он сильно зарастает сорными травами. Потому сей горох при восточном ветре, тогда он уродится на славу».
Но даже «правильно» посеянный горох не удастся без особого посыльного слова. При посеве приговаривали, например: «Сею, сею горох, / Рассеваю горох! / Уродися, горох, / В огороде не плох! / И крупён, и бел – / На потеху всем, / И сам тридесят – / Для малых ребят»! Или: «Тох-тох-торорох, / Зародися, горох! / На каждом месте – / Пудов по двести, / На каждом кусточке – / Всем по мешочку». А то и просто: «Сею, сею горох! / Уродится не плох, / Бел и хорош – / Крупён и пригож»!
10 мая день апостола и священномученика Симеона, сродника Господня – сына младшего брата Иосифа. В народе – Семён Ранопашец. Известное дело, святой Боже пахать не поможет, потому не ленись с плужком – будешь с пирожком. Да только ранняя пахота – дело рисковое. Рекомендуют Месяцесловы: пахать пора, когда гром гремит, лес в листву одевается, жаворонок поёт, а лягушки в лужах квакать начинают.
Гроза погремела, попугала и покатила дальше на запад. Остатки туч уплывали следом, открыв солнце. Косые нити дождя в его лучах казались стеклянным занавесом и едва рябили поверхность свеженалитых луж на дороге. Капли были волшебными ключами для истомившейся земли и, там, где падала каждая из них, отворялась земная теснина, и на свет появлялся зелёный росток. И если перед грозой луг был рыжевато-серым, с полосами зимней грязи, то солнце, выглянув в разрывах туч, увидело его совершенно зелёным.
В дальнем конце луговины, у самого леса, перед стайкой серых невзрачных осинок, фейерверком вспыхнул вдруг радужный столб. Вскинулся над тёмным ельником и затерялся в пелене уходящего дождя. Гроза ещё ворочала лиловой стынью туч, ещё совсем недалеко, прямо подле радуги, воркотал гром и шугали зверьё молнии. И, очевидно, благодаря этой материнской близости, радуга жила.
Я стоял под шатром еловых ветвей и наблюдал, как от каждого близкого высверка радужная дуга вздрагивала, словно бы вздыхая в испуге. Полосы её тогда расширялись на миг, плавно перетекая одна в другую, словно на экране телевизора. Молнии полосовали небо одна за другой и радуга, повинуясь, беспрерывно дышала, преливаясь и пульсируя. Тут бы надо было идти мне к этим осинкам, да и рыть там землю, ведь, как уверяют знающие люди, радуга-дуга всегда упирается своими концами в зарытые когда-то сокровища. Да не пошёл. Не мной оставлено, не мне и брать. Так и стоял, дымил сигареткой, наблюдая, как расправляются новорожденные травинки.
Дальше уползала гроза, глуше ворчал гром, реже всплескивали молнии. Бледнели и краски радуги, пока, наконец, совсем не погасли. И лишь осинки в конце луговины долго ещё светились красновато-жёлтым мягким светом.
Кстати, о лягушках. По поверьям русских крестьян, лягушки – это бывшие люди, затопленные всемирным потопом. У них, как и у людей, по пяти пальцев на руках и ногах – четыре долгих и один коротенький. Придёт время, и они снова станут людьми, а мы, ныне живущие, обратимся в лягушек.
11 мая поминаются в святцах апостолы Иасон и Сосипатр, а также мученик Максим. В народе – Максим и Ясон. Примечают Месяцесловы: если ночь на Максима с Ясоном тёплая и звёздная – к богатому урожаю; ясный восход солнца – к ведренному (ясному и солнечному) лету. Православные почитали святых Максима с Ясоном как исцелителей от лихорадки. Верили в народе: если лихорадящего напоить берёзовым соком, собранным из верхней части ствола в этот день, то он непременно выздоровеет, ведь в Максимов день, в отличие от всех остальных, берёзовый сок обладает наибольшими целебными свойствами. А ещё верили, что тёплый ветер в день Ясона – тепляк-здоровяк. Нужно выйти на перекресток, дождаться тёплого южного ветра, набрать его в ладанку, а ладанку надеть на больного. Это верование из нынешних Месяцесловов. Исток ему, опять же в «Сказаниях русского народа» И. П. Сахарова: «Больных, страждущих весенними лихорадками, в Тульской губернии начинали поить с этого дня берёзовым соком. Перед этим временем всегда их купали в дождевой воде, а другие вытирали сбережённым мартовским снегом. День ясный и тёплый всегда предвещал больным здоровье. В туманные и холодные дни никто не прибегал к этому средству. Суеверные старушки и здесь находили себе дело: с обетными ладонками выходили на перекрёстки и дожидались попутного, тёплого ветра с юга. По их понятию, ветер южный приносил с собою здоровье и поселялся в обетную ладонку, которую после надевали на больного. Уверенность в средстве и простая жизнь были лучшими целителями их болезней».
Поминается этот день и в «Круглом годе сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа» А. А. Коринфского, как «день, страшный для белых берёзонек: во многих местах принято в это время пробуравливать их до самой сердцевины и нацеживать в кувшины бегущий из них сладковатый на вкус, расположенный к быстрому брожению весенний сок – “берёзовицу”. Немало гибнет кудрявых красавиц лесного царства из-за лёгкой добычи этого напитка, до которого лаком деревенский люд. “Берёзовицы на грош, а лесу на рубль изведёшь!” – замечает об этом слово седовласой народной мудрости. “Пьяную берёзовицу навеселяют хмелем!” – словно отвечает ей легкомысленная молодёжь. Деревенские лекарки-знахарки собирают берёзовый сок и не для лакомства-питья, а на пользу болящему люду. Более всего они пользуют этим весенним снадобьем страждущих-маящихся неотвязной лихорадкою». Дальше любезный Аполлон Аполлонович повторяет патриарха Ивана Петровича. Ни в одном другом старорусском Месяцеслове, ни в «Церковно-народном» Ивана Плакидыча Калинского, ни в «Русских простонародных праздниках и суеверных обрядах» профессора Московского университета и знатока московских древностей Ивана Михайловича Снегирёва, Максимов день не упоминается.
Попытался я найти, почему христианские святые Иасон и Сосипатр пользуются славой таких лекарей, да не сыскал в православно-популярной литературе. Выяснил лишь, что апостол Иасон служил епископом и за евангельскую проповедь был заключён в темницу. Его бросили в котёл с кипящей смолой, но когда увидели невредимым, уверовали во Христа. Было это в I веке. А святой мученик Максим вместе с братьями пострадал при императоре Диоклетиане. После долгих истязаний Максиму и его братьям отрубили головы. К целительству зловредных лихорадок, как видите, никакого отношения. Может, где и пропустил что важное, вполне допускаю, ведь простой русский люд и к святым относился и относится по-простому, как к своим покровителям и помощникам. Обращается к ним и в радости, и молит о помощи в тугую годину. И Божьи споспешники, знамо дело, не пропускают просьб мимо уха, а ходатайствуют о бедах наших и горестях перед Всевышним. Одно только – знай, кому с каким делом бить челом. Тут ведь надо не только чтоб услышали твои мольбы, но и поняли и прониклись, потому что наиболее полно понять ситуацию и принять близко к сердцу, способен лишь тот, кто и сам побывал в этой шкуре. Но лихорадкам противостояли деды наши и другими способами, без святых, хотя и не менее экзотично. Так, чтобы излечиться пекли двенадцать пирожков или пряников, шли с ними на перекрёсток улицы или в лес, клали эти пирожки, завязанные в салфетку, на землю и проговаривали: «Вот вам, двенадцать сестёр, хлеб-соль, полноте меня мучить и отстаньте от меня!» Или – на трёх хлебных корках следует написать: «Азия, Озия, Елозия», положить на божницу за образа на три дня, после чего больной три дня подряд съедает по одной корочке натощак. А то и брали обыкновенного паука, заключали его в ореховую скорлупу, обшивали тряпкой и эту ладанку вешали на шею больного. Паук в скорлупе начинает вить паутину и той паутиной опутывет лихорадку. И ещё – увидишь весной первую гадюку, отруби у неё голову, которую и засуши. Голова гадюки, повешенная на шею хоть на один день, излечивает какую угодно лихорадку.
В 2008 году день пришёлся на воскресение третьей недели по православной Пасхе – Недели жён мироносиц. Бабий праздник. Моргосье. От слова «моргосить» – кокетничать, подмигивать, строить глазки. Это праздник замужних женщин, который они отмечали втайне от мужчин и незамужних девушек. В праздновании могли принимать участие только те женщины, которые имели детей, и были в состоянии родить ещё. Как правило, таинство ритуала происходило на берегах лесных рек и озёр. В этот день все женщины – именинницы.
12 мая святцы поминают девять мучеников Кизических. В народе – Девять мучеников. Продолжая дело Максима с Ясоном, девяти мученикам молились от девяти напастей, которые могут одолеть весной. А. А. Коринфский так характеризует этот день: «День девяти мучеников считался в старые годы тоже днём целений. “Девять святых мучеников, Феогнид, Руф, Антипатр, Феостих, Артём, Магн, Феодот, Фавмасий и Филимон”, – причитали-нашёптывали ведуны-книгочеи над болящим: “исцелите раба Божия (имярек) от девяти недуг, от девяти напастей: чтобы его не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в Мать сырую землю не сводило. Слово моё крепко – крепче железа! Ржа ест железо, а моё слово и ржа не ест. Заперто моё слово на семь замков, замки запечатаны, ключи в окиян-море брошены, кит-рыбой проглочены. Аминь”. Этот заговор, произнесённый в урочное время, оказывал, по мнению суеверных людей, неминуемое облегчение больному; но только, – добавляли они, – и сказать-то наговорное слово надо не спроста, а “умеючи”». Словом, получается, что болезни, от которых следовало молиться девяти мученикам, сходны с лихорадками. А лихорадки олицетворяли собой великое множество болезней, причём не только простудных. Но Месяцесловы предлагают кроме заговоров ещё и более действенные, на мой нынешний взгляд, методы. Вот некоторые из них. Кору с однолетних веток осины, собранную ночью чтобы никто не видел, высушивали в печи, мелко крошили или даже мололи и варили в воде. Отвар пили по стакану, перед приступом. Лечились также подсолнечником. Лекарство из него приготовляли так – цветущий зонтик нарезали пластинками, сушили и настаивали на водке. Настой пили по три рюмки в день перед едой. Простуды лечили настоем молодых сосновых шишек на вине. А кора ивы, тоже растёртая в порошок, заменяла хину. Примечают Месяцесловы: ясный восход солнца – к ведреному лету; много летает по вечерам майских жуков – к жаркому лету, засухе.
13 мая – день апостола Иакова Зеведеева, брата святителя Иоанна Богослова, одного из двенадцати апостолов. В народе – Иаков Апостол, Яков Звездоночный, Яков Тёплый. Примечают Месяцесловы: тёплый ветер в тихую звёздную ночь на Якова – к сухому ясному лету и урожаю; предвещал обильные хлеба на полях и тёплый с дождём Яковлев день.