– О, простите, – поправился Хуан. – Этот пьяница и богохульник тараторил на всех восточных языках. Молва нарекла его великим путешественником, подобным Марко Поло. Под видом дервиша он проник в запретную для христиан Мекку.
– Лодовико с купцами дошел караванными тропами до Индии, переправился на Суматру и Борнео, достиг островов Пряностей, – добавил Фернандо. – Европейцы не знали, где они находятся. Арабы и заморины берегли тайну. Вартема сообщил об островах королю, и тот снарядил экспедицию.
– Он поплыл лоцманом у Сикейры?
– Нет, остался на берегу. В апреле 1509 года мы прибыли в Калькутту, в августе отправились дальше на восток. Я служил младшим офицером у капитана Гарсиа да Саузы на маленькой восьмипушечной каравелле. Сауза делал промеры глубин, прокладывал путь эскадре. Через неделю подтвердились слова Лодовико: море кишело джонками, лодками, плотами, арабскими дау Они разбегались из-под нашего носа, как мыши в трюме.
В сентябре мы увидели Малакку (Сингапур). Вокруг гавани стояли крытые травой деревянные лачуги, склады, чайные домики, мастерские, базары, а на возвышении по соседству с минаретом – белоснежный каменный дворец султана. В порту поднимались сотни парусов – не зря Вартема называл Малаккский пролив Гибралтаром Востока. Любое судно, идущее с севера на юг или с запада на восток, обязательно проплывало мимо города.
Сауза не осмелился войти в гавань, но Сикейра раздавил пару лодчонок, заякорил эскадру на рейде. «Нельзя показывать страх рабу!» – любил повторять адмирал. Напуганный нашей наглостью, султан приветливо принял послов, позволил беспошлинно торговать, приказал установить твердые цены, пригласил офицеров на ужин. Сикейра из предосторожности не пустил нас в город. На следующий день мы высадились на берег. Матросы бросились в чайные, расхватали девок. К утру азиаты никого не убили, поэтому Сикейра позволил ночевать в городе.
Малайские лодки десятками окружали корабли и до заката предлагали овощи, фрукты, рыбу, кур, свинину, божков, напитки. Полуголые туземцы по канатам залезали на палубу, бесплатно раздавали товар, за это им позволяли обследовать корабли.
Хотя правитель утвердил единые цены, торговля не ладилась. Лавки закрывались перед нашими купцами, туземцы говорили, будто на складах кончились запасы. Сикейра обратился за посредничеством к властителю, тот согласился продать пряности, попросил прислать утром все шлюпки, чтобы быстро погрузить товар, не испортить при перевозках.
На рассвете более трети команд судов отправилось в город, только на нашем корабле остался двухвесельный ялик. Через час Сауза заметил, что слишком много малаккских лодок без женщин окружили корабли, приказал мне на ялике сообщить Сикейре о своих опасениях, а сам прогнал малайцев за борт, зарядил пушки.
Я с трудом пробился к адмиралу На флагмане разгуливали дикари, вооруженные крисами – короткими мечами без эфесов. У бизани под навесом капитан играл в шахматы. Я передал ему подозрения Саузы. Не изменившись в лице, он приказал вооружиться, поднять лестницу, следить с марса за берегом.
Через полчаса над дворцом взвился столб дыма. Малайцы бросились штурмовать корабли, однако я успел предупредить капитанов. Гостей перерезали на палубах, скинули трупы в лодки, ударили картечью. У причала возникла резня, лишь две наши шлюпки прорвались к каравеллам. Дикари цеплялись за якорные канаты, поднимались наверх, лезли на рули, рубили топорами снасти, поджигали каравеллы углем из жаровен, но нам удалось выйти в море. Матросы на берегу погибли, – закончил Фернандо, уперся взглядом в крышку стола и насупился.
– Дорого обошлась Португалии индийская война, – эхом отозвался старик. – Туземцы вероломно нарушали соглашения. Весной 1506 года, после походов Васко да Гамы, они подняли мятеж и чуть не уничтожили эскадру при Каннануре.
– Я получил там первое ранение, – мрачно произнес Фернандо, его темные глаза загорелись злобой.
Капитаны с уважением посмотрели на офицера, Элорьяга с недопитым бокалом придвинулся ближе.
– Как это произошло? – спросил Гомес— Они напали внезапно?
– Нас предупредил переводчик, – забыв об обете не пить вина, Фернандо взял кружку— Он случайно узнал от венецианских оружейников о заговоре в Калькутте. Итальянцы тайно посылали заморину пушкарей для укрепления городов. Продавшиеся индусам христиане люто ненавидели нас. Еще бы, мы отняли у них монополию в торговле пряностями, запретили вывоз перца караванными тропами к Средиземному морю. Папа поддерживал итальянцев, уговаривал Мануэла не пресекать торговлю арабов, поставщиков благовоний для Венеции. Египетский султан грозил разрушить Гроб Господень в Иерусалиме, если португальцы не уберутся из Калькутты, но король был тверд! – Магеллан облизал край бокала и затуманенным взором уперся в толстый живот Элорьяги. – Мы потеряли в сражении восемьдесят человек, двести солдат получили увечья. Никогда столько португальцев не погибало в бою! Раненых отослали в Африку. Тропический климат плохо врачует болячки, по дороге многие умерли от ран.
– Что приуныл? – подтолкнул его Эстебан. – Разве мало золота и женщин досталось вам на берегу? Наверное, хорошо повеселились в Калькутте?
– Повеселились? – удивился Магеллан. – Я лежал неделю на палубе под парусом, пока не прошли озноб и жар от увечья. У моряков в теле завелись черви, в полдюйма величиной. Желтоватые твари ползали под тряпками. Их травили уксусом, присыпали солью с перцем. Несчастные люди не выдерживали мук, бросались за борт, вешались в гальюнах, глотали чистый уксус, и розово-зеленая пена шла изо рта. Врачи отрезали загнившие члены, затягивали льняными нитками кожу. Весело было глядеть на плавучий лазарет! – усмехнулся офицер. – Капелланы ежедневно отпевали усопших. На войне мало веселья, да и золота не больше!
– Верно, – посочувствовал старик. – В походе не скопишь денег, не сохранишь, проиграешь в кости, пропьешь на берегу, потратишь на женщин. Только торговля дает твердый заработок, она – мать богатства!
– Можно с умом распорядиться добычей, – зашумел Элорьяга. – Торговля без капитала – ничто. Однажды мы повстречали английское судно и поровну поделили захваченное добро. Команду засунули в мешки с каменными ядрами и пустили ко дну. На свою долю я купил в Германии янтарь и обменял его у мавров на лошадей. Сдал их в Лиссабоне в королевскую конюшню и на вырученные деньги взял на год в аренду баркас. Вскоре купил каравеллу и плавал пять лет, пока она не затонула в Английском проливе, где мы поджидали суда. Господь покарал нас за пиратство, но святой Николай заступился, и мы на обломках добрались до берега. Ночью вырезали французскую деревеньку, откуда на двух баркасах вернулись в Белемскую гавань. Теперь все придется начинать сначала.
– Повесят тебя на рее… – недовольно проворчал старик. – Шел бы на службу, если не можешь жить без разбоя!
– Разве я хуже других? – обиделся Элорьяга. – Все так делают! Ты тоже потрошил чужие суда.
– Я топил врагов, – возмутился старик, – а ты губишь души христиан!
– Слишком набожным ныне сделался! – закричал через стол Элорьяга. – Кого ты с Гомесом пускал ко дну в Средиземном море? – маленькие заплывшие жиром глазки кормчего налились кровью. – Эстебан рассказывал, как ты распорол брюхо невинной девице за то, что не желала войти в твою каюту.
– Врешь! – завизжал старик, вскакивая на ноги и хватаясь за рукоять кинжала. – Он это выдумал, потому что сам хотел изнасиловать ее!
– Было… – отскочил в сторону Гомес— Он тогда с обиды всем головы отсек.
– Молокосос! – неистовствовал старик, удерживаемый за плечи моряками. – Осмелился возвысить голос на старшего? Будь я проклят, если хоть один капитан возьмет тебя на корабль!
Элорьяга плюнул в его сторону и демонстративно отвернулся. Неизвестно, чем бы кончилась ссора, если бы в дверях не появился сорокалетний мужчина среднего роста в скромном черном камзоле.
– Сэр Кабот! – бросились к нему моряки.
– Мой отец родился итальянцем, – вежливо поправил капитан. – Мое имя – Себастьян Кабото.
Офицеры поднялись, освободили место за столом. Гость обошел португальцев, внимательно оглядел каждого, пожал руки, перекрестился, опустился на скамейку рядом с Элорьягой. Двое телохранителей сопровождали знаменитого капитана.
Едкий запах соленой рыбы проникал из гавани в раскрытые окна. Пьяные бродяги орали в порту похабную песню о монахе, переплывшем озеро и проникшем к возлюбленной в монастырь. В соседнем зале послышались возня, брань, крики. Матроса вытолкнули на улицу. Смутьян упал в сточную канаву, сквернословил, грозился перерезать обидчиков. Расторопные слуги внесли в комнату масляные светильники, поставили на сдвинутые посередине столы. Робкие языки пламени колыхались на сквозняке, отбрасывали на стены беспокойные вздрагивающие тени.
Капитаны пили за здоровье гостя, членов его семьи, английского, португальского, испанского королей, – за все, приходившее в захмелевшие головы. Кабото держался с достоинством, пил в меру мало ел. Он унаследовал от отца черные вьющиеся волосы, густую бороду, довольно симпатичное смуглое лицо. Годы продубили кожу, прорезали морщинами, рассыпали седину в волосах. Себастьян пополнел, ссутулился, изредка растирал кулаком поясницу. Он не спешил с рассказом, справлялся о ценах, об условиях службы офицеров, о планах кормчих, советовал последовать его примеру, перейти к обещавшему двойное жалование соседнему королю.
В XVI веке служили не родине, а монархам. В конце срока договора капитан имел право сменить сюзерена. Никто не препятствовал ему, дабы другие властители не задерживали возвращение домой чужих подданных. Честность с доблестью продавались на определенное время, не переходили в собственность королей. С точки зрения рыцарской идеологии, сформировавшейся в Средневековье и сохранившей решающее значение в период раннего Возрождения, человек обязывался исполнять приказания господина, хранить ему верность и преданность независимо от национальной принадлежности. Дворянин терял доброе имя, если действовал под влиянием патриотических чувств в ущерб иностранному покровителю. За это он не пользовался уважением даже на родине. Современники понимали и прощали козни соотечественников, находившихся на службе у врагов, ибо их поведение оправдывалось кодексом рыцарской чести и материальным вознаграждением. Но осуждали услуги, оказанные под влиянием благородных порывов их согражданами из противоположного стана. Таких людей называли предателями и не сомневались, что за помощь они получают деньги, превышающие жалованье. С эпохи Юлия Цезаря, без жалости казнившего перебежчиков, в сознании дворянства твердо укоренилось презрение к нарушителям клятвы верности господину. Лишь в исключительных случаях, когда подвластный человек порывал с сюзереном и возглавлял борьбу своего народа против него, общественное мнение склонялось на сторону ненадежного вассала.
В мирные годы свободный человек сам выбирал себе хозяина. Государственные границы существовали как таможенные барьеры, не препятствовали переливу рабочей силы. Венецианцы и генуэзцы, исконные враги зарождающихся морских империй, служили испанским и португальским королям. Португальцы перебирались на холодный Альбион, поднимали французские флаги на юге Европы, уходили в Кадис, Валенсию, Барселону, где стремительно росла мощь испанского конкурента. Арабские мореходы за большие знания ночного неба пользовались уважением на Пиренейском полуострове. Немецкие города торговой республики Ганзы доверяли надежно защищенные от пиратских набегов коги, вмещавшие в трюмы табун лошадей, капитанам Средиземноморья.
Труд моряка стал почетным. Дворянин слез с лошади, перешел на палубу. Потребуется много времени, чтобы из безграмотных рыцарей сделать навигаторов, способных произвести счисления, проложить курс кораблю, управлять судном в бушующем океане. Королевские дома были рады приобрести хотя бы временного союзника, помощника в борьбе за моря. Вот и кочуют по свету капитаны в поисках выгодного приложения своих способностей, ищут сюзерена богаче, щедрее.
Эпоха формирования национальных капиталистических государств еще не наступила, и не сложилась буржуазная идеология, разрушившая структуру феодального мира, определившая новое место человека в обществе, его ответственность перед страной.
Желтые огоньки светильников разрывали ночную тьму, с улицы несло прохладой, разговоры перешли в сплошной шум, веселье. Старик с Элорьягой забыли обиды, беззаботный и счастливый Гомес спаивал суровых телохранителей Кабото. Магеллан прислушивался к разговорам, присматривался к морякам, останавливался оловянным взором то на одном, то на другом. Эстебан старался познакомить его с друзьями, втянуть в беседу. По мере опьянения, Фернандо замыкался в себе. От него, как из окна, несло холодом.
– А я говорю, пролив существует! – кричал через стол Элорьяга старику, тыкал в воздух толстым сальным пальцем, будто перед ним держали развернутую карту. – На севере Новый Свет сросся с Ледяным континентом, а там, – он изобразил очертания побережья Бразилии, – с Южным. Посредине должен быть проход! Колумб плохо обследовал центральное побережье материка. В четвертом плавании адмирала скрутила подагра, ревматизм измучил ноги. Сверху два месяца непрерывно лилась вода. Из-за гроз и туманов Христофор мог не заметить пролив. Надо плыть в Верагуа!
– К кастильцам? – удивился старик. От волнения его борода запрыгала, дряблые щеки порозовели. – Те земли по Тордесильянскому соглашению Папа отдал южанам. Пока ты бегал с грязными от страха штанами от шипунов-англичашек по нормандскому побережью, испанские каравеллы обшарили бухты и заводи. Там нет прохода, иначе бы они торговали с Сипанго и китайскими богдыханами. Надо идти на юг! Если бы Америго Веспуччи спустился еще на двадцать градусов, то нашел бы пролив.
– Чепуха! – вмешался Гомес— Это Каботу следовало подняться на север. Верно, сэйлор?[2]
Услышав знакомое слово, англичане дружно закивали.
– Они подтвердят, – продолжил Эстебан. – На севере нет кастильцев, у них от холода хвосты примерзают к заду. Они не пойдут во льды. Там – ничья земля, кто найдет ее, тот и возьмет.
– То владения английского короля, – спокойно возразил Кабото. – Через несколько лет он построит флот не хуже португальского и потопит любое судно, посягнувшее на собственность страны. Я не советую вам связываться с англичанами. Они разгромили французов и скандинавов в северных морях. Через десять лет английские корабли появятся в Америке, Африке, Индии.
– Король не пустит их в наши края, – усомнился Элорьяга. – Папская булла даровала нам земли на востоке от Азорских островов.
– На море нет границ, – заметил Кабото. – Оно принадлежит тому, у кого лучше корабли, опытнее моряки. Кто владеет океаном – владеет землей! Англичане готовы покорить Вест-Индию. Колумб на год опередил моего отца в открытии западного пути.
Разговоры затихли, все обернулись к нему.
– В 1484 году отец предложил английскому королю план экспедиции, отличный от испанского тем, что плавание на запад начиналось не от африканского побережья, где Полярная звезда висит почти строго на севере, и ориентироваться по ней легче, а из Северной Ирландии, используя течения, описанные викингами и монахами Святого Брендана. В монастырях есть летописи с упоминанием западной страны, где растет виноград. Отец не сомневался, что ирландские моряки на обшитых кожами легких двухмачтовых судах плавали в Азию, о чем сохранили легенды.
Через четыре года отец поступил на королевскую службу, мы переехали в Бристоль. Генрих VIII выдал нам патент, позволивший отправиться на запад «открывать земли, ранее не известные христианам». Мы обязались отдать в казну пятую часть доходов. Купцы взялись снарядить корабль, за что им полагалась доля в прибылях. Все шло по плану. Неожиданно пришло сообщение с континента об экспедиции Колумба, подготовку плавания приостановили. Только через пять лет, когда усомнились в открытии испанцев, король позволил выйти в океан.