Не представляю, как мы отважились на одном корабле с командой из шестнадцати человек отправиться на северо-запад. Господь хранил «Мэтью». Мы приплыли к Ньюфаундлену и наткнулись на огромную банку с проливом. Отец верил – через него можно попасть в Китай. Настроение поднялось, мы не сомневались в успехе. Погода испортилась, заштормило. На совете решили не рисковать, вернуться в Англию, снарядить вторую экспедицию в Вест-Индию.
На следующий год мы вышли из Бристоля с десятками транспортных и торговых судов, с тремя сотнями моряков. Ветер и волны разбросали каравеллы, купцы вернулись в гавань, а мы на двух кораблях добрались до Гренландии. Отец надеялся с восточной стороны подняться на север в Ледовитый океан, обогнуть остров, найти восточный берег нового континента. Туманы закрыли видимость на сто шагов, такелаж обледенел, паруса замерзли на холоде, суда превратились в сосульки. Через две недели корабли попали во льды. Матросы баграми отталкивали их от бортов. Согреться было нельзя, все отсырело, остыло. Камбузная печь давала мало тепла, приходилось беречь дрова, топили два раза в день. Кончилось сухое белье. Люди обморозили руки, ноги, простудили грудь, начались болезни. На шестьдесят седьмом градусе северной широты команды отказались плыть дальше. Пришлось возвращаться на юг. На обратном пути мы обследовали и нанесли на карту северное побережье Нового Света.
После возвращения в Англию отец умер убежденным в существовании северного пути в Азию. Он мечтал о третьей экспедиции и жалел, что Колумб опередил его в славе. Я поклялся с братьями завершить поиски, – закончил Себастьян.
Наступила тишина. Дух покойного капитана витал в комнате. Вздрогнуло и погасло пламя светильника, тоненькая струйка дыма поднялась к потолку. Гости невольно подумали о себе, о погибших в холодных водах Исландии моряках.
– Почему на севере? – прервал молчание старик.
– Там путь судам преграждают только льды, значит, есть проход! – убежденно сказал Кабото. – Кто осмелится подняться выше нас за шестьдесят седьмую широту, найдет пролив.
– Он превратится в лед, а корабль – в белый саркофаг, – предрек Элорьяга.
– Возможно, – допустил подобное капитан, – но кто-то обязан открыть проход в Азию.
– Я найду пролив! – твердо произнес Фернандо. Отблески колеблющихся языков пламени зажгли отчаянным блеском темные глаза офицера.
Все обернулись к нему.
– Ты? – изумился Гомес— В Ледовитом океане с шепелявыми головорезами? – он показал на англичан, те подставили кружки и согласно закивали.
– Нет, в другом месте.
– Ты знаешь, где искать его? – настаивал Эстебан.
– Знаю! Если король снарядит экспедицию, я покажу пролив.
– Ты плавал в Новый Свет?
– Нет.
– Сеньор капитан собирается идти на юг? – догадался Кабото.
Испугавшись, будто спьяну болтнул лишнего, Магеллан замолчал, опустил глаза на вздрагивающий живой огонек светильника.
– Конечно, на юг! – поддержал молодой голос за спиной. – Где еще искать?! Два года назад на Мадейре я разговаривал с Жуаном Лижбоа. Он вез с материка в Кадис бразильское дерево и рабов, – вспомнил светловолосый кормчий. – В 1511 году Лижбоа с Иштеваном Фроишем исследовал побережье Земли Святого Креста. На двух кораблях они повторили путь Америго Веспуччи, пятнадцать лет назад спустившегося до тридцать третьего градуса южной широты. Лижбоа хвастался, будто южнее за мысом они открыли огромный пролив, подобный Гибралтару. Он тянется с востока на запад. Несколько дней каравеллы шли по нему к Южному морю, делали промеры глубин, потом попали в шторм и повернули назад. Судно Фроиша обветшало, он боялся, что мачты не выдержат встречного ветра. Из-за мелей и скал капитаны держались мористее, не сняли точную карту. Одно обстоятельство сильно смущало кормчих – обилие пресной воды. Моряки предположили, будто с континента в пролив впадает река.
Кораблям требовался основательный ремонт, они пошли на Эспаньолу На острове кастильцы арестовали Фроиша, посадили с командой в тюрьму за нарушение соглашения о зонах плавания. Лаговые записи достались губернатору Лижбоа обманул хозяев, бежал, но не поплыл в Португалию, боялся недовольства короля. Он ловил индейцев в испанских владениях. Мануэл мог выдать капитана Фердинанду.
Лижбоа не делал секрета из плавания. Ему не верили. Матросы утверждали, будто вода была настолько пресной, что ею наполняли бочки. Такая вода не бывает в проливах! Однако капитан не сомневался в открытии.
– Я читал о походе в Аугсбургском листе «Копия новых вестей из Бразильской земли», – вспомнил Кабото. – Подобные сообщения ежегодно появляющиеся на рынках, требуют проверки. В статье не упоминались имена капитанов и названия судов. Чем вы это объясните?
– Возможно, пролив оказался на долготе испанского владычества, поэтому Лижбоа боялся повредить сидевшему в заточении Фроишу, – высказал предположение кормчий, – или передал лаговые записи в Тезорариум, хранил государственную тайну.
– Хорошо хранил! – засмеялся Кабото. – Есть лишь одно объяснение аугсбургскому сообщению: листок от начала до конца – фальшивка! Зачем держать в тайне ставшее явным после захвата Фроиша и дневников? Короли затеяли бы тяжбу за обладание проливом, каждый старался бы первым объявить его своей собственностью.
– Вероятно, они сомневались, в чьей части земного шара он находится.
– Пресное море – не проход в океан. Там нет пролива. Вероятно, из-за шторма видимость ухудшилась, кормчие не заметили берегов!
– Я помню Лижбоа, – подал голос старик. – Капитан не любил вспоминать о плавании. Надо искать пролив в тропиках! – наставительно произнес он, и спор вспыхнул с новой силой.
Глава IX
Время пустых ожиданий
Закончилась теплая солнечная осень. Холодные штормовые ветры налетели с запада на скалистое побережье, пригнали унылые затяжные дожди. Лиссабонские улочки превратились в скользкое чавкающее болото. Лишь у дворцов и соборов налились черно-бурым цветом тесаные булыжники мостовой. Хозяйки кутались в толстые грубые плащи, спешили по дощатым настилам на рынок. Темно-синие тучи выползали из моря, подбирались к городу, цеплялись за шпили соборов и верхушки крепостных башен, исходили потоками воды, разгоняли с пристани лотошников. Чайки садились на голые мачты, топорщили перья, глазели по сторонам. Капли дождя барабанили по растянутому над палубами тенту, прикрывавшему уложенные на решетчатых подставках товары, чтобы снизу не подмочили стекавшие за борт потоки. Вечерние гуляния молодежи по набережной прекратились, люди прятались в домах. Унылый колокольный звон стекал с потоками грязи вниз к гавани, вяз в сыром туманном воздухе. Пахло мокрым деревом, нечистотами. Звенели колокольчики, грязные коровы разбредались по окраинам столицы, пастухи щелкали кнутами, кричали на непослушных животных. Мокрые собаки забивались в подворотни, на опустевших улицах становилось тихо.
В такую погоду у Фернандо ныла нога. Энрике разводил в камине огонь, придвигал кресло хозяина к теплу. Трещали поленья, гудел и завывал ветер в трубе, стучал по окну дождь. Снизу поднимался дон Педро, приносил кувшин с вином, тяжелые коричневые кружки. Доктор потягивал ароматную янтарную жидкость, блаженно жмурился, посапывал, как кот на печи. Неторопливый разговор заходил о погоде, ценах на рынке, городских новостях. Обсуждались придворные сплетни, предчувствие назревавших столкновений с англичанами и кастильцами за обладание южными морями. Несмотря на преклонный возраст, доктор сохранил в душе горячие порывы португальского дворянина, воспринимал как личное оскорбление испанские открытия в Новом Свете.
– Почему проклятым кастильцам суждено находить неведомые земли? – бранился лекарь. – Благодаря взбалмошному Колумбу, они владеют необозримыми пространствами и не подпускают наших моряков к континенту.
– Мы захватываем испанские корабли у берегов Африки, – напоминал Фернандо. – У Мануэла есть неисследованная Бразилия.
– Где испанцы чувствуют себя вольготно, – грустно соглашался доктор, словно от этого зависели его доходы.
Спор длился недолго. После высказанных проклятий врач утрачивал интерес к заморским колониям, не видел разницы между своим и чужим королем. Его родственники, как и близкие Магеллана, служили Фердинанду, зарабатывали деньги и почести колонизацией Америки. Лучше сказать, – освоением заокеанских земель, ибо название континента, предложенное десять лет назад лотарингским географом Мартином Вальдземюллером в книге «Введение в космографию», не прижилось на Пиренейском полуострове. При дворах обоих королей говорили о «Новом Свете», «Земле Святого Креста», «Неведомой земле», «Западной Индии», «Земле Кортериалов»[3]. Картографы Франции, Германии, Голландии, Англии именовали Америкой южную часть континента. Лишь через тридцать один год после предложения Вальдземюллера, фламандец Герхард Меркатор напишет слово «Америка» на картах обеих частей материка. Что касается испанцев и португальцев, чьи корабли к тому времени обследуют каждую бухту, каждый камень у побережья, то они не придавали особого значения деятельности бывшего итальянского коммерсанта Веспуччи, хотя и назначенного с 1508 года «главным пилотом Кастилии». Такая нелепая случайность произошла из-за того, что расторопный издатель выпустил книгу от имени Америго. История чуть не забыла Алансо Охеду и Гонсало Куэлью, возглавлявшего испанскую флотилию, более пяти месяцев исследовавшую берега Бразилии. На первых картах восточное побережье южного материка называлось «Землей Гонсало Куэлью». Веспуччи плыл с ним простым астрономом, делал в исчислении долгот вопиющие ошибки, не допустимые для навигатора даже в те века.
Иногда в гости к Магеллану приходил отец Антоний с богословской книжкой или ужасным известием об отступничестве от истинной веры тех, кого назовут протестантами. На землях северной и восточной Европы крепло чувство национальной независимости, иного понятия Божественного Промысла, критической оценки деятельности церковных служителей. Выпучив маленькие глазки, священник срывающимся голосом рассказывал о вопиющем беззаконии еретиков, отказавшихся чтить останки святых.
– «Почитание мощей, – говорят отступники, – унижает достоинство Господа Иисуса Христа, единого ходатая Бога и человеков. Его заступничество в этом случае признается недостаточным». Но ведь святые молятся за нас на основании ходатайства Господа по силе принесенной Им жертвы, а не вопреки этому, – возмущался Антоний. – Апостол Иаков учил: «Молитесь друг за друга!», Павел просил верующих молиться за него. Неужели они унижали достоинство Иисуса, считали Его посредничество недостаточным? Еретики говорят нам: «Почитая святые мощи, вы чтите мертвое вещество». Мы уважаем не мертвое вещество само по себе, а живую силу Святого Духа, сделавшего мощи нетленными, целебными, дарующими чудесные избавления от недугов и болезней. Что вы на это скажете, сеньор Магеллан?
– С появлением еретиков мои доходы не изменились, – говорил Фернандо. – Что касается целебных свойств мощей, то я больше верю порошкам дона Педро.
– Это святотатство! – не унимался капеллан и вновь спорил с еретиками.
Офицер посмеивался, подбрасывал сомнения в молодую душу, с удовольствием следил за полетом мысли богослова. Когда Антоний успокаивался, они читали вслух полученную из Севильи книгу дальнего родственника Магеллана, состоявшего на службе у испанского короля. Она называлась «Книга Дуарте Барбосы», рассказывала об увлекательных приключениях в южных морях.
Дождь шелестел на улице, ветер бросал в стекло гроздья крупных мутных капель. Запертое в топке каминной решеткой, оранжевое пламя рвалось в комнату. На столе играли гранями стаканы. С жареной курицы на латунный поднос стекал жир. После ужина гость вынимал из кармана любимую книжку, – «Песнь песней» царя Соломона, влажными от счастья глазами читал кощунственные в своей прелести строки:
– Это все о Нем, о Господе нашем Иисусе Христе, – восхищался юноша. – Послушайте, как прекрасны поэмы! Книга посвящена матери Церкви и Господу. Нет на свете более возвышенной любви, трепетной, нежной, девственной:
– За что ухватился? – подзуживал Фернандо.
– За пальму, – пояснял смутившийся Антоний, – за Церковь христианскую.
– А «груди – виноградные кисти» чьи? Церкви или Девы Марии? Священник становился пунцовым, отворачивался в сторону, читал строки, попавшиеся под руку:
– Странная любовь к Деве Марии, – удивился Фернандо. – Сейчас бы Соломона за такие слова сожгли на костре.
– Это надо понять, – объяснил Антоний. – Земной разум затемняет, искажает сущность небесной любви. Наша испорченная натура и природная страсть извращают песнопения. Необходимо возвыситься над плотью, обрести истинное блаженство в любви к Господу и Деве Марии. Разве вы не чувствуете потребности любить полным сердцем, жертвовать всем на свете, не ожидая вознаграждения? Любовь это… – не находя слов от переполнявшего душу восторга, он замер посреди комнаты с воздетыми ручками. – Это…
– Спроси у Гомеса, он мигом растолкует, – посоветовал Фернандо.
– Ваш приятель – богохульник и развратник! – возмущенно возразил священник. – На прошлой неделе притащил в храм чернокожую рабыню и потребовал окрестить. Ему грешно спать с ней, а так Бог простит за благое дело.
Капитан засмеялся.
Скандалист и любимец портового Лиссабона, Эстебан Гомес, не пошел ловить кошек на улицах столицы, не отправился на баркасе в белоснежную Московию, а шлялся по трактирам, пропивал заработанные деньги. Магеллан сопровождал друга в ночных походах, сохранял трезвость и умеренность, пресекал своим спокойствием готовую вспыхнуть поножовщину Фернандо познакомился со многими моряками, согласными пойти на край света, лишь бы хорошо платили.
Иногда к веселой компании присоединялся Фалейра. Они посещали Марию с ее подружками, отчего интерес астролога к цветным женщинам пропал. Шумное застолье плохо сказывалось на слабом здоровье ученого. Во дворце рассказывали о его невероятных любовных приключениях, в действительности совершенных кормчим, но молвой приписываемых астрологу. Старые знакомые Фалейры подозрительно поглядывали на черное одеяние звездочета, новые – удивлялись дремавшим в нем страстям. Мечтая о высоких должностях и опасаясь потерять королевскую поддержку, астроном в последние дни уклонялся от пирушек, беседовал с Магелланом дома с глазу на глаз.