– Там заводь, – пояснил Николай.
Мигель повернулся, прищурил светлые глаза:
– Ничего не вижу. Куда ведешь, душегуб?
– У Николая глаз зорче твоего, – наваливаясь на весло, сказал Диего Кармона. – Я заметил – ты не видишь вшей.
– Наскочим на камни, что тогда?
– Выдерем его, – рассудил Диего.
– И тебя вместе с ним, чтоб не заступался.
– И меня, – согласился матрос.
– Пора поесть, – прервал спор баск и покосился на боцмана. – Нам выдали сухари.
– Не заработал еще, – возразил Мигель.
– Давай сразу съедим!
– По куску на брата, если застрянем во льдах, – объяснил боцман.
– Не застрянем, – решил Педро.
– Успеем! – Мигель прижал сумку к ногам. – Убьем зверя, сварим похлебку, а это добро не будем переводить.
– Господь осуждал жадность, – баск проглотил обильную слюну— Дай хоть крошечку!
– Отстань.
– Внутри крутит, – взмолился Педро.
– Ты тощий, а ешь за двоих, – упрекнул Мигель.
– Разве я виноват, что от холода хочется кушать?
– Скоро пройдет. Сильнее греби – согреешься!
Педро продолжал выпрашивать сухари, но боцман отвернулся и замолчал.
– Люблю похлебку, – мечтательно произнес Диего. – Мясом пахнет, пар идет… Бросишь лавровый листик, а запах! – шумно потянул носом воздух.
Матросы почувствовали вкус варева.
– Надо добавить крупы, – посоветовал Филиппе, принюхиваясь крупным носом к супу и глядя подслеповатыми глазами на боцмана.
– С крупой вкуснее, – одобрил Диего.
– Соли не забудь, – уныло вспомнил Николай.
– И луку, – подсказал Филиппе.
– Осенью лук съели, – вздохнул баск.
– Тогда почисти чесночок, – предложил Филиппе.
– Чеснок помогает от скорбута, врачи берегут его, – отказался Диего.
– Нам бы головку, – жалобно произнес Педро.
– А вина хочешь? – улыбнулся Диего.
– Хочу, – признался Педро.
– В корме полный анкерок.
– Врешь, там вода.
– Сам видел, как баталер наливал. Правда, Мигель?
– Правда, – кивнул боцман.
Забыв весло в уключине, Педро пополз на четвереньках в корму. Друзья захохотали. Матрос поднялся на ноги, вернулся на место.
– Не стыдно тебе? – пристыдил сидящего рядом Диегу.
– Нет, – простодушно промолвил испанец.
– Кушать хочется… – заныл баск.
– Снимешь похлебку с костра, – продолжил Диего, – в котелке булькает, шипит… Крышку откроешь…
– Перестань! – взмолился Педро.
– Не зуди! – возмутился Мигель.
У берега льдины встречались чаще, образовали у кромки воды белые живые поля, шевелившиеся на поверхности океана. Льдины сталкивались, терлись краями, крошились на мелкие прозрачные куски, расползались, создавали плавучие острова, выходили на песок, оседали и таяли. Слышалось легкое постукивание, хруст, плеск воды, поглощавшей куски льда, снизу прозрачного, а сверху мутного, со снежными шапками. Поднимавшаяся приливная вода выносила глыбы на берег, где они срастались на камнях в причудливые монолиты. Между ними набивалась масса мелкого льда, образовывала заторы, неровные стены с диковинными башнями сказочных крепостей. Среди фантастических нагромождений попадались припорошенные снегом и утоптанные птичьими лапами ровные площадки.
Ледяной город искрился светом. Белизна слепила глаза, растекалась по побережью. Голубоватые, зеленоватые, розоватые изломы вспыхивали в лучах низкого солнца. На снегу темнели спинки пингвинов, занятых чисткой шубок, размахиванием крылышек-плавников, выяснением отношений с соседями. При приближении лодки «гусята» гурьбой бежали на край льдины, ныряли в воду, пронизанную коричневым цветом галечного дна.
Иногда на открытых пространствах попадались тюлени, лениво возлежавшие стадами, реже – по одному или парами. Вожаки поднимали головы, ревели, шевелили усами, будто принюхивались. Месячное общение с людьми научило их осторожности. За непуганым зверем моряки уплывали далеко от залива, где первые дни охотились на берегу.
Заготовители заметили стадо, повернули лодку, начали пробиваться через льдины в бухточку рядом с ним. Тюлени спокойно глядели на моряков. Шлюпка растолкала льдины, коснулась гравия, мягко зашуршала по камешкам, врезалась в грунт. Матросы выпрыгнули на берег, вытащили ее из воды. Достали со дна копья и увесистые колотушки, обитые железными полосами с крупными шипами. Взвалили оружие на плечи, побрели вдоль кромки льда, стараясь быть невидимыми для стада.
Техника охоты выработалась простая. Следовало незаметно подкрасться к зверю и наброситься на него, не позволить уйти в воду. Моряки делились на группы по четыре-пять человек, накидывались на ближайшего зверя и забивали до смерти, не обращая внимания на панически бежавшее к океану стадо. Иногда на берегу оставались раздавленные взрослыми особями детеныши, их тоже забирали в лодку.
Подобравшись к «морским волкам», боцман подал команду. Здесь заканчивались льды, берег поднимался вверх, обнажал пологое пространство, где в двадцати метрах от воды грелись на солнышке звери. Мигель выбрал крупного тюленя, показал на него рукой, с криком бросился на стадо, будто штурмовал вражескую крепость. Поднялся переполох, мощные бурые тела пришли в движение. Переваливаясь на хвостах и лапах-плавниках, звери ринулись к воде. Ожило застывшее под снегом побережье, заревело, забурлило волнами изгибающихся тел. Боцман подскочил к тюленю, изо всех сил на фут воткнул в него копье. Зверь отшвырнул человека и с торчащим в теле древком рывками кинулся вниз на подоспевшего с палицей Николая. Тот не успел хорошо замахнуться, слабо ударил его, – дубина выскочила из рук. Подбежавший Диего вонзил копье в спину тюленя, навалился на рукоять, попытался задержать его. Тюлень судорожно изогнулся, подпрыгнул, плюхнулся на землю, обмяк, отчаянно заревел, призывая на помощь сородичей. Люди обступили жертву, принялись беспорядочно избивать дубинами, колоть копьями. Зверь шевелился, тянулся к воде, до которой было несколько футов. Сгоряча боцман ухватился за хвост, намереваясь удержать тюленя на земле. Животное резко дернуло хвостом, легко освободилось, случайно сбило с ног Николая.
– Бей его, бей! – кричал боцман, – уйдет ведь!
Диего висел на копье, затруднял движения тюленя. Педро колошматил зверя дубиной. Филиппе без толку размахивал сломанным древком, суетился вокруг них. Охая и причитая, Николай копошился в песке.
– Брось палку, возьми дубину! – заорал Мигель на Филиппе. Однако сам схватил отлетевшую в сторону палицу Николая и бросился на тюленя.
– А-а! – завыл Педро, споткнувшись о камни и ударившись головой.
– Держи его, Диего! – умолял боцман, взмахивая колотушкой и с выдохом опуская на зверя. – А-ах!
Зверь дотянулся до воды, засунул в нее морду, поник. Тело вздрагивало под ударами, но тюлень не пытался уйти от убийц. Он умирал. Стадо покинуло побережье.
– Все, – выпрямился Мигель, когда удары стали вязкими. – Царство ему небесное!
– Чуть не упустили, – Диего отошел от копья.
– Если бы не ты – уплыл, – похвалил его боцман. – Олухи, колотушку поднять не могут! – погрозил кулаком Николаю с Педро.
– Без завтрака тяжело… – заскулил баск, растирая окровавленную голову.
– Сам бы попробовал устоять от такого удара – огрызнулся Николай, стряхивая песок с жестких вьющихся волос— В голове до сих пор гудит.
– Еще бы, она у тебя пустая! Зачем ты в лоб полез на него? Он бы раздавил тебя.
– Сам хорош – за хвост уцепился, – пробубнил Николай.
– Так ведь ушел бы!
– Не ушел, вон лежит.
– Хорош! – оценил боцман тюленя. – С таким не стыдно вернуться на «Викторию». Дюжину «гусят» нащелкаем и – заработаем по кружке.
– Дождешься, – хмыкнул Педро.
– Не сопи! Пригони лодку, разделаем тушу! Филиппе, помоги ему, ты без дела стоял!
– Копье сломалось, – шмыгнул носом матрос.
– Не оправдывайся! В следующий раз второе захвати, коль выбрать не умеешь!
Тюленя в воде разрубили топорами на части. Куски промыли, дали стечь крови, тщательно ополоснули, уложили в парусину на дно шлюпки. Внутренности отдали птицам и волкам, печень забрали с собой. Нарезали ее тонкими ломтями, круто посолили, ели с сухарями, запивали водой. Сытые и примирившиеся поплыли домой, весело вспоминая охоту. На белом раздавленном снегу остались густые пятна крови.
Глава III
В поисках индейцев
В маленькой штурманской каюте «Сан-Антонио» помещались две кровати, стол, пара табуреток. В затхлом воздухе пахло кислым потом, сырым деревом, резкими дешевыми духами. От похлебки в латунной супнице несло чесноком, специями, рыбным духом моржового мяса. На выщербленной дубовой поверхности стола валялись крошки сухарей. Окно тускло пропускало серый свет. Посреди каюты между лежанками, загораживая проход и чадя в закопченный потолок, стояла на табурете жаровня с красными тлеющими углями. От чугунной чаши растекался легкий аромат ладана, специально брошенного в огонь. На дощатых стенах в петлях и на полках лежали и висели навигационные приборы, дорогое оружие, парчовые и бархатные покрывала. Под кроватями в сундуках хранились личные вещи, карты, астрономические таблицы. Сан-Мартин составлял гороскопы для адмирала и членов экспедиции.
Зябко поеживаясь, Элькано протиснулся к жаровне, уселся на кровать, протянул руки к теплу. Желто-розовые зайчики запрыгали по цепям, белые тонкие пальцы наполнились кровью. Тепло разлилось по рукам, дохнуло в осунувшееся лицо с заостренными скулами, запуталось в короткой бороде. Штурман принюхивался и приглядывался, вспоминал свою каюту, откуда после мятежа его выгнали в трюм. Баска не торопили. Мафра приказал слуге принести чистую тарелку, пару сухарей, налить кормчему супа. Элькано чинно размачивал в бульоне сухари, обсасывал корки, наслаждался тишиной и уютом, вкусной офицерской пищей, приготовленной отдельно от матросского котла. Он съел полную миску. Ему дали добавки, затем перевернули супницу и вылили остатки. Кормчий насадил кусок мяса на нож, рвал его зубами, слизывал с ладони крупицы соли.
– Благодарю за угощение, – сказал он, стряхивая крошки со стола в руку— Давно у вас не был.
– Тяжело тебе? – спросил Мафра. – Чай, жизнь не в радость?
– Не жалуюсь, – проглотив крошки, с достоинством ответил баск. – Работой не загружают, кормят хорошо.
– Вижу. Небось, били палкой?
– Причастил раза два.
– Ох, зверь! – возмутился штурман. – Совсем забыл о дворянской чести.
– Переживу, – Элькано потянулся к огню. – Они бы тоже его не пожалели.
– Это верно, – кивнул Мафра. – Я иногда думаю: если бы вы победили, то какая бы резня началась?
– Не было бы ничего. Ушли бы в Испанию, а он с Серраном здесь куковал. Что вспоминать? Сами виноваты. Разве можно воевать на пьяную голову? Я предостерегал Кесаду: нельзя пускать людей в погреба, пока дело не кончим. Так нет, пошел на поводу у черни, а она предала его.
– Что он мог сделать с голодными людьми? – заступился за капитана Сан-Мартин. – Его бы не послушали.
– Свободу почувствовали, песни запели, день потеряли, а Магеллан не дремал. Вывел корабли на ветер, почистил пушки, запретил пить, ждал. Я сразу понял, что мы проиграли. Α-a… – баск махнул рукой, отогнал неприятные воспоминания. Кандалы зазвенели, и тогда он раздраженно промолвил: – Размазня, павлин, повел людей и бросил!
– Ты о ком? – не понял Мафра.
– Пусть гниет в трюме! – кормчий зло посмотрел на мерцавшие угли.
– Картахена? – догадался Сан-Мартин. – Ошибаешься, он разгуливает по кораблю. Магеллан не боится его. Инспектор пал духом, поблек. Капитан-генерал отдаст его на съедение волкам.
– Сам виноват! – упрямо заявил баск. – Не играй с огнем, коли не умеешь.
– Раньше Картахену держали с Санчесам де ла Рейной, – сообщил астролог— Они повздорили, священника заперли в чулан. Теперь живут порознь. Картахена стал тихим, а Санчес орет, грозит Судным днем. Затмение находит на него, никого не узнает, кидается на стены, рвет одежду, кусается. Свяжут – стонет и плачет, молится. По-разному люди ждут смерти. Ты бы видел его! Куда сила делась? Горбатый старик… Руки дрожат, поседел, еле держится на ногах. Выкарабкается на палубу, ляжет грудью на борт, глядит вдаль, словно готовится к смерти. А ведь его не били, хорошо кормили!
– Господи, спаси и сохрани! – перекрестился Мафра. – Конец у всех одинаков.
– Забыл я о них, – насупился Элькано, – не хочу вспоминать. Расскажите, что задумал капитан-генерал?
– Спроси у родственников! Все сам решает, суется в каждую мелочь. Лазит в трюм, считает мешки, нюхает продовольствие. Заржавели доспехи у солдата – трах по морде. Испортил плотник доску – деревяшкой по башке. «У меня, – кричит, – нет других. Где я возьму?» Надуется, губы выпятит, молчит. Один Барбоса ладит с ним.
– А как Мескита? – Себастьян отодвинулся от жаровни, прилег рядом со штурманом.
– Альваро знает толк в нашем деле, – похвалил Мафра. – Поощряет заготовителей, набил трюм солониной. Сам видишь: тепло, не мерзнем, не голодаем. При нужде со всеми поделимся. Иногда резковат, сорвется, накричит… Но не держит зла на душе.
– Повезло вам, – съязвил кормчий.
– Эстебан помогает ему, – не заметил насмешки штурман.
– Порою кажется, будто Гомес командует кораблем, – перебил Сан-Мартин. – Говорят, банкиры в Севилье прочили его на место капитан-генерала?
– Было такое, – подтвердил разомлевший от тепла и пищи баск.
– Что помешало? – заинтересовался астролог. Его тонкие женские брови вздернулись к атласной шапочке, щеки с редкими волосиками втянулись, глаза сделались крупными, темными, глубокими.
– Король не хотел видеть во главе экспедиции неизвестного португальца.
– А Магеллан? – удивился Мафра.
– У него были идея, карта, влиятельные родственники жены-испанки.
– Она лузитанка (португалка), – уточнил астролог.
– Тесть получил гражданство в Севильских землях.
– Это не довод, – замотал головой Мафра.
– Гомес может легко изменить королю, вернуться в Лиссабон и жить припеваючи, а Магеллан обижен Мануэлом, не простит ему унижений. У адмирала только один путь – на запад. Он добьется победы или умрет вместе с нами.
– Магеллан дружил с Гомесом?
– Да.
– Как же Эстебан подчинился ему? Почему не примкнул к Картахене? Ты разговаривал с ним?
– Предлагал подписать прошение. Он поставил закорючку, так что ничего не разберешь. Да ведь и вы подписывали, а что толку? Как ночью понесло на корабли, так в штаны наложили… Заперлись в каюте со слугами, ждали конца, чтобы присягнуть победителю.
– Год назад мы дали клятву! – жестко напомнил Мафра. – Прошение – не мятеж. Вы сами перегнули палку, она ударила вас.
– Зачем спорить? – растирая кулаками глаза, вяло сказал Элькано.
– Подай прошение, покайся, – посоветовал Сан-Мартин. – Хочешь, мы попросим за тебя?
– Не могу, люди перестанут уважать.
– Что тебе до людей? – уговаривал астролог— Совсем загнешься!
– Не-е… – сонно промычал баск. – Первые дни вызывал по одному, бил палкой, ремнем, чем попало, требовал кланяться, опускаться на колени.
– И тебя? – ужаснулся Мафра.
– Меня еще сильнее, – пробурчал засыпавший кормчий.
– Досталось бедняге, получил сполна, – посочувствовал астролог, помогая штурману уложить Себастьяна. – Сколько ему кандалы носить? Неужели так поплывет?
Мафра молчал. Они перевернули забывшегося сном баска на спину, стянули грязные башмаки, уселись напротив на кровать и глядели на него, вздыхая и покачивая головами. Из худой груди кормчего со свистом вырывался воздух, судорожно подергивались сжатые в кулаки руки с ободранной кожей и запекшейся кровью.
– У него есть наследники? – спросил Мафра, следя за шевелившимися пальцами ног.
– Рано хоронишь! – упрекнул Сан-Мартин. – Если Господь помиловал, то сохранит. Видать, ангел заступился, раз жив остался.
– Друг Кесады, доверенный Картахены – главный зачинщик смуты, – шепотом перечислил штурман. – Нет, не зверь Магеллан, коли помиловал. Другой бы казнил!
– Верно, – согласился астролог.
– Псалом пятьдесят седьмой, – торжественно произнес отец Антоний, приподнимая указательный палец правой руки, как делал в момент проповедей, – «Не погуби». «Писание Давидово».