Я опустил руку, упёр её в бок, правую положил на клинок, воткнутый в песок, и стал наблюдать, как торговец разглядывает меч, удерживая его обеими руками. Сначала он поднёс его чуть ли не к самому носу и просмотрел по всей длине, потом зажав самый кончик двумя пальцами выгнул клинок сначала в одну сторону, потом в другую, затем занёс за спину и нанёс несколько ударов по воздуху из-за спины, вверх и в сторону, а после произнёс:
– Я дам хорошую цену за оба клинка.
– Я не могу их продать, – тут же ответил я, и затем добавил: – я изготовил их специально под себя, Вы можете взять предыдущие варианты, которые…
– Погоди, – перебил он меня, – у меня есть к тебе предложение: сейчас я забираю эти два клинка, а спустя двое дождей мы вернёмся, я отдам тебе твои клинки, а заберу у тебя все, которые ты успеешь сделать за это время.
Я бросил взгляд на отца: тот стоял в тени лавки, сложив руки в карман кожаного рабочего фартука, и не подавал в ответ на мой взгляд никаких знаков, однако, мне показалось, что я заметил в его слегка прищуренных глазах тот задор, который мне часто доводилось видеть в те времена, когда отец только начал меня учить ремеслу, а я показывал немалый успех в обучении.
– Вы даёте хорошую цену? – деловито спросил я, возвращая взгляд на торговца.
В ответ тот снова взорвался смехом и стукнул ладонью по стойке, поворачиваясь к отцу. Тот тоже раздался в улыбке и неспешно кивал, глядя выше крыш будто бы в никуда. Я бросил взгляд в ту же сторону, ничего особенного там не увидел, выдернул меч из земли и протянул его торговцу.
– Будьте с ними аккуратнее. Они легко разрубят кость, но всё же не стоит заменять ими разделочный нож каждый раз, когда Вы садитесь есть.
Тот залился новым приступом своего особенного беззлобного смеха, от которого и мне становилось весело и спокойно.
– Я уже и не помню, когда разделывал мясо самостоятельно, – произнёс он, не переставая смеяться, отчего некоторые звуки проглатывались, – трактирщики знают, как готовить мясо для путешествий. Поинтересуйся, это может тебе пригодиться в будущем.
Под конец фразы он уже совсем закончил смеяться и теперь смотрел на меня, широко улыбаясь, будто бы уже знал о моей судьбе куда больше меня самого. Долго выдерживать такой взгляд было решительно невозможно, я поднял руку в прощальном жесте и вернулся во мрак кузни. Ни один из винглингов за прошедшее время не изменил своего положения.
Достав все свои прошлые мечи, я отобрал половину, разложил на верстаке и прикидывал, какие из них получится быстро и успешно перековать в клинки для тренировок, однако, матушка, появившаяся в кузне, чтобы позвать отца к ужину, оторвала меня от этого занятия, а уже на следующий день у меня с отцом состоялся разговор, положивший конец моим тренировкам у дерева.
Выяснилось, что отец давно сотрудничал с торговцем, изготавливая особого рода закрученные кольца, куда с легкостью пробрасывалась бечёвка, но не могла самостоятельно соскочить обратно. Такие кольца широко использовались в полётных люльках, а кольца моего отца выгодно отличались тем, что не перетирали бечеву под нагрузкой, ну или причиняли ей минимальный ущерб в сравнении с кольцами других мастеров. Наверняка, все важные бечёвки проверялись перед каждым очередным полётом, но менять каждый раз на новую, вне всякого сомнения, оказывалось накладнее, чем использовать качественные крепления. Знакомые мне торговцы всегда закупали у отца некоторое количество колец, которые начинали пользоваться спросом и в других поселениях, а вместе с тем и наконечники для арбалетных стрел, но, конечно, на продаже мечей можно было заработать гораздо лучше, и с тех самых пор, как я начал работать с мечами, отца уже не покидала надежда, что однажды ему удастся заинтересовать торговцев результатом моего труда, а мне самому в итоге – отправиться учиться в корабельную академию.
Случилось так, что утром, как только мы ушли в кузню, к нам в дом постучались братья Вихора и попросили мою матушку оказать ему помощь. К матушке иногда прибегали дети, наступившие босой ногой на какую-нибудь ядовитую тварь, тогда матушка изготавливала месиво из муки и мякоти кактуса, промывала кактусовой водой рану, делала надрез, помещала туда месиво и заматывала чистыми полосами тряпья. Отроком я однажды наблюдал за этим действом, но плохо переносил вид крови, поэтому всякий следующий раз избегал этого зрелища, а меня самого судьба уберегла от знакомства с укусами обитателей песков. Иногда – обычно наутро – укушенный уже не мог дойти самостоятельно, тогда за матушкой приходили дети, чтобы отвести в дом к больному. Но в этот раз повреждения были немного другого рода.
Вернувшаяся с перевязок матушка поведала отцу о вчерашнем происшествии у ворот города, тогда он и провёл со мной разговор, дав понять, что мне сейчас стоит полностью сосредоточиться на работе, оставив как тренировки, так и мысли о чём-то кроме обучения в академии.
Двое дождей я провёл в кузне, делая перерыв только на еду и сон. Отец в основном занимался шлифовкой и подгонкой рукоятей, заказанных отдельно у мастера резки по кости, а также иногда пытался поправить баланс, утяжеляя эфес. Не все клинки были одинаковыми: некоторые получались тоньше и длиннее других, некоторые короче и более выгнутыми – я не знал, какие понравятся больше, да к тому же решил, что торговцам будет на руку разнообразие товара.
К означенному сроку у нас было готово ровно тридцать клинков, а матушка, хоть я и убеждал её в отсутствии необходимости в этом, изготовила для каждого кожаный пояс с широкой петлёй. Я был уверен, что для такого особенного клинка каждый будущий владелец будет заказывать мастеру кожи ремень по себе, однако торговцы, напротив, были довольны тем, что таким образом покупатель мог сразу после покупки водрузить клинок себе на пояс. Видимо, отец запросил хорошую цену, потому что торговцы подолгу осматривали каждый клинок, и, не найдя внешних изъянов, два из них в итоге покупать не стали: самый короткий и широкий, и тот, который был выгнут слишком странным образом: круто изгибался почти у середины, а дальше снова продолжался практически прямым.
Я нисколько не разочаровался этому, впоследствии обрезав второй и немного обточив первый, так что получил два клинка с прекрасными рукоятями, которые мог прятать за обшлага сапог. Отец же был доволен вырученными деньгами, объяснив, что их хватит, чтобы оплатить курс обучения в академии, приобрести мне приличную одежду, рассчитаться с мастером резки по кости и закупиться новым железом. Я предложил изготовить из всех остатков ещё клинков, чтобы в моё отсутствие отец имел возможность торговать ими, и все оставшиеся до отлёта дни провёл в кузне, иногда лишь отлучаясь на визиты к портному. За всё это время Веснушка в кузне не появилась.
Когда от большой охоты отделял всего один дождь, мы отправились в академию. Отец заранее договорился об отлёте, и нас вызвался проводить один из опытных погонщиков, славившийся своими познаниями песков. Никогда прежде не летавший так далеко, к концу путешествия я чувствовал себя довольно прискорбно, ноги мои затекли, и я, пытаясь слезть с винглинга, рухнул в пыль на потеху привратникам. Это нисколько не испортило моего настроения – я был в предвкушении от предстоящего удивительного, уже издалека на подлёте разглядев необычные постройки на территории академии – к тому же в голос засмеялся только один из стражников, другие же только улыбались во весь рот, что могло обидеть разве что какую-нибудь сопливую девчонку. Я поднял приветственно руку и стал отряхивать пыль с одежды.
Сопровождавший нас погонщик повёл винглингов в сторону ночлега, выстроенного за пределами территории, очевидно, специально для провожающих, отец же двумя крепкими ударами сбил пыль с моего бока и с тюком с моей одеждой на плече решительно зашагал к академии. Один из привратников показал на ближайшее здание и объяснил, что новобранцев ждут именно там.
Прямо за зданием высилась корабельная мачта, и я терялся в догадках, неужели же там вырыта яма для целого корабля. Меня удивляло, как много, должно быть, пришлось привлечь лучших мастеров по дереву, чтобы они вырезали узоры на массивных дверях, украсили завитушками окна и сделали множество одинаковых фигур, поселившихся под самой крышей.
Прямо за дверями нас ждала широкая лестница, уходящая вверх до противоположной стены здания, в которой разноцветными стёклами сияло окно, почти упиравшееся в потолок и сравнимое шириной с самой лестницей. Пока мы, разглядывая работу мастеров, не меньше внимания уделивших и внутренней отделке, медленно поднимались на второй уровень, скрип ступеней разносился по всему зданию, смолкая только где-то далеко в глубине. У окна нам пришлось развернуться, чтобы продолжить подъём по ступеням, встретивших нас с обеих сторон от главной лестницы, меньшим, но едва ли менее скромным, чем она сама.
Нашему взору открылась огромная комната во всю ширину и, вероятно, длину здания, заполненную, насколько я мог видеть одними шкафами. Шкафы стояли у стен и ровными рядами между ними и были заполнены чем-то, окрашенным в полосы разных цветов.
Прямо перед нами у противоположного окна стояло несколько сдвинутых друг с другом столов, за которыми сидели люди в синих с чёрным одеждах, двое продолжали тихо о чём-то спорить, обратив взоры на нас с отцом, третий же поприветствовал нас и жестом пригласил подойти. Спросив у меня имя, имя моего отца и откуда мы прибыли, он обмакнул заточенную палочку в стекляшку с тёмной жидкостью и стал выводить что-то на широкой бумаге, смятой посередине, а другой человек подозвал к себе отца, и тот стал расплачиваться с ним, доставая мешочки с деньгами.
Нас поздравили с успешным поступлением в академию и объяснили, как пройти к учебным корпусам, но мы что-то поняли не так, обогнули главное здание с другой стороны и вышли к корпусу старших учеников, обозначенных соответственно цифрами «III» и «V».
Кроме главного здания, не считая мелких хозяйственных построек, академия состояла ещё из трёх: два длинных ученических и одно, в котором обитали мэтры, покороче, сравнимое длиной с главным. В главном же кроме книг не обитал никто, оно единственное из всех имело всего два уровня, целиком располагалось над землёй и было полностью деревянным. К сожалению, я совершенно не интересовался историей академии в период обучения там, поэтому не знаю причин, заставивших потратить на дом для книг столько древесины, что хватило бы, вероятно, на пару кораблей.
Здания академии образовывали четырёхугольник, который мог защитить от немилостивых ветров довольно большую внутреннюю территорию, да так удачно, что это позволяло расти на ней немалому количеству деревьев: я так ни разу их и не сосчитал, хотя такая мысль неоднократно посещала меня.
Этот зелёный остров и предстал нашим глазам, когда мы зашли за угол корпуса старших, чтобы всё-таки пройти к своему. Кроме того, прямо перед нами высился громадный штурвал – немного больший, чем вы сейчас представили, – за ним возвышалась та самая мачта, а ещё дальше, у корпуса новобранцев, на постаменте лежал огромный – но, как я впоследствии узнал, вполне обычный – якорь, завершая эту группу вещей, в моём понимании неотделимых от корабля.
Отец за всё время не вымолвил ни слова, лишь крепко обнял меня у входа в спальни новобранцев, я сказал ему "не скучайте", подхватил тюк с одеждой и зашагал вниз по каменным ступеням.
Внизу меня встретил железная выгнутая стена и таблички «I» и «II» над дверями. Как я впоследствии узнал, железом был обит печной бок, который выходил также в обе спальные комнаты и служил для обогрева помещений, заменяя труд животных, привычных нам с детства. Таблички же каждый курс менялись местами: новобранцы становились второкурсниками, вместо второкурсников заселялись новые ученики, а второкурсники, успешно перешедшие на третий курс обучения переселялись во второе здание. Тогда я ещё, конечно, не подозревал, но оказаться в их числе мне так и не посчастливилось.
Открыв дверь рядом с табличкой «I», я попал в небольшую комнатку, где на стенах висела одежда, на первый взгляд ничем не отличавшаяся друг от друга, а ниже, на полу и полках, лежали ботинки, среди которых, казалось, не было вообще ни одного одинакового. Запах в комнатке недвусмысленно намекал, что не стоит долго заниматься разглядыванием вещей, я стащил ботинки, повесил на свободное место полётный плащ и ввалился в спальню.
Вправо от меня уходили два ряда коек, поставленных одна на другую, слева же, ближе к печному боку, вокруг небольшого столика собрались, пожалуй, все здешние обитатели. Моё появление не стало предметом всеобщего интереса, чего я, признаться, представляя себе первые дни в академии, опасался больше всего. Многие повернулись в мою сторону, но, бросив беглый взгляд, возвращались к наблюдению за игрой.
О том, что там на столике происходит какая-то игра я, конечно, не мог видеть, да тогда даже и не подозревал о существовании игры, с которой впоследствии судьба меня связала очень тесно.
Я стоял с тюком одежды в некоторой растерянности, понимая, что такая неприятная часть моей новой жизни, как знакомство с другими, видимо, временно откладывается. Кто-то громко сказал "Дверь закрой!", это вывело меня из оцепенения, я закрыл дверь плотнее и отправился вдоль рядов выбирать себе койку.
Вечерний свет, пробивавшийся из небольших окон под потолком, сыграл со мной плохую шутку: я всё-таки сел на одну из кроватей, и только потом обнаружил под ней тюк с одеждой. Надеясь не вызвать этим конфликта, я поскорее убрался оттуда в самый конец спальни. Там на одной из верхних коек лежал на животе, задрав ноги к потолку, какой-то мальчишка и смотрел в книгу. Тогда я не понял, куда он смотрит, просто поднял приветственно руку и спросил на всякий случай, не занято ли тут. Он внимательно посмотрел на меня и ответил "вряд ли ты пришёл с гор, а потому советую тебе обосноваться наверху".
Перелёт слишком вымотал меня не только для того, чтобы лазать по кроватям, но даже начинать спорить, поэтому я просто молча плюхнулся на нижнюю койку, развязал свой узел с вещами, отыскал лепёшку, которой матушка снабдила меня в дорогу, и, слопав половину, уже лёжа на боку, вскоре отключился.
Несколько раз я просыпался ночью, чтобы укрыться сначала одним одеялом, затем вторым, стащив его с койки напротив, а когда я, в очередной раз проснувшись от холода, решил спастись уже и третьим, стащив его с койки надо мной, я вдруг обнаружил, что оно будто бы теплее. Ни мгновения более не раздумывая, я забрался с двумя своими одеялами на верхнюю койку и окончательно проснулся уже глубоким днём, конечно же, благополучно обнаружив все одеяла на полу.
В спальне, похоже, никого не было, но снаружи раздавались голоса, казалось, прямо над моей головой. Я прикинул, смогу ли заглянуть в окно – до стены ещё было расстояние около локтя, а до окна я мог достать, стоя на коленях. Прямо с кровати в окно можно было бы разглядеть только ботинки, да и то в том случае, если бы они были довольно близко. Мне нужно было подтянуться к окну, чтобы иметь возможность оглядеть верх и стороны, и вот, стоя на коленях в изголовье, я зацепился руками за подоконник, подтянул к нему голову, упираясь уже не коленями, но только пальцами ног, стал заглядывать вбок и почувствовал, что потерял устойчивую опору – кровать стала крениться в сторону.
Возможно, мне стоило отцепиться от подоконника и своим весом вернуть кровати устойчивость, но я, наоборот, вцепился в подоконник ещё сильнее, чтоб не упасть, упираясь сильнее и ногами, что не оставило кровати более никаких шансов, и она начала заваливаться всё стремительней. Пытаясь найти ногам новую опору – а удержаться за подоконник одними пальцами было решительно невозможно – я встал на одну из стоек, соединяющую верхнюю койку с нижней. Это, конечно же, придало кровати уверенности, и, увлекая за собой соседнюю, она, не долго думая, сама отправилась на боковую.
На мою беду, оказалось, что я не единственный лежебока, остающийся в кровати глубоким днём. Кто-то в соседнем ряду поднял сонную голову и пытался разглядеть со своей койки, что произошло, а один щуплый шкет – не успела ещё вторая кровать замереть на третьей – уже преодолел расстояние до моего конца спальни, оценил картину произошедшего и тут же бросился к выходу. Я ещё раздумывал, как бы мне переставить ногу перед тем, как отпустить руки, чтобы наиболее удачно спрыгнуть, а спальню уже начали наполнять её обитатели.