Да, Прасковья! Буква «пэ». Значит, какой-то «монп». «Монп», «монп»… Монпарнас?.. Нет, не Монпарнас… Напридумывают же названий!
Голос Милиционера. Гасим свет!
Барский. Да-да! (Себе.) Да, вышло все очень, очень глупо… А кто сказал, что в жизни все умно? (Гасит свет.)
Конец первого действия.
Второе действие
Комната Барского. Остальная часть сцены затемнена. В комнате никого нет.
Звонок в дверь.
Голос Барского. Сейчас!.. Кто?
Голос почтальона. Телеграмма.
Слышно, как открывается дверь.
Здесь распишитесь.
Голос Барского. Да, да. Благодарю вас. Всего доброго.
Дверь захлопывается. Барский, держа телеграмму, в кресле въезжает в комнату, включает настольную лампу, читает.
Барский (про себя). Гм, из Северокаменска… Вот же! Северокаменск, просто и ясно! А то какой-то там Монп!..(Вскрывает телеграмму, читает.) «Дорогой… Поздравляем семидесятпятилетием… здоровья, счастья… Ваш вклад в открытие Северокаменского месторождения… Город обязан своим появлением на географической карте…» Вот так вот! Отец, можно сказать!.. Как говорил классик: «Одно неосторожное движение – и ты отец»… Движение, вправду, было очень неосторожное… И какое это у нас имеет отношение к «Монп»?.. А ведь какое-то имеет отношение и к «Монп»… Да, одно большое ба-бах – и уже город на географической карте!..
Голос в темноте. … А я сказал – не будет по-твоему!
В затемненной части сцены – сокрушительно могучий удар кулаком по столу и звон вздрогнувшей посуды.
Барский. Ого!.. Но это еще не тот «ба-бах». Настоящий «ба-бах» будет потом.
По мере того, как комната Барского постепенно затемняется, высвечивается кабинет в левой части сцены: большой стол в форме буквы «П», за ним – хозяин кабинета (очевидно, Большой начальник), Непонятный и Семен Барский, повзрослевший еще лет на 10. На стене портрет Брежнева, карта, вымпелы, грамоты.
Семен. Александр Македонский – он, конечно, великий полководец, но зачем же мебель крушить?
Большой начальник (трясет пальцем). Ты мне это, Барский, прекрати!
Непонятный тоже в возмущении трясет пальцем.
Я тебе сказал: без партизанщины! Разведку в районе Северокаменки остановишь сегодня же! (Подходит к карте.) Все вверенное тебе оборудование передислоцируешь сюда (тычет к карту), в район Батайской. Ясно?
Семен. Нет, не ясно.
Большой начальник. Что тебе не ясно?
Семен. Зачем?
Большой начальник. Опять двадцать пять! Повторяю в сто семнадцатый раз для непонятливых. В район обнаруженного месторождения будет подведена инфраструктура, возникнет крупный промышленный центр.
Барский приближается и наблюдает за этой сценой.
Северокаменка расположена здесь (тычет в карту), в трехстах километрах от крайцентра. А Северокаменка – здесь (тычет в карту), всего в сорока километрах. Ну, что на это скажешь?
Семен (подскакивает к карте). А то и скажу…
Оттого, что оба стучат по карте, сотрясается посуда в шкафу, ее звон и грохот по сене несколько заглушает голос спрощех. Непонятный то и дело грозит Семену указательным пальцем. Пробиваютсякрики: «…Если начинать здесь…» – «…Без всяких "если"! С точки зрения государственных интересов!..» – «А если без демогогии!..» – «Ну что вы, ей-богу, за племя такое?!» – «Ага, знакомая тема!..»
Отчетливее слышен голос Барского.
Барский (к зрителям). В общем, подробности тогдашних баталий теперь уже мало кому интересны. Если коротко – мне отводилось два дня на то, чтобы свернуть разведывательные работы вблизи Северокаменки.
Кабинет затемняется.
Надо было спешить. Ну при аврале оно как бывает?.. Да, бабахнуло тогда здорово, но об этом мне уже на четвертые сутки рассказывали, когда очнулся.
Раздается оглушительный взрыв, от которого Барский приседает и затыкает уши.
(После того, как затихает грохот камнепада.) Ничего себе был «ба-бах»!.. Короче, этим «бабахом» и решились все споры.
В правой части сцены высвечивается больничная палата. Семен лежит на ортопедической кровати, голова перевязана, одна нога подтянута кверху. Возле его кровати стоят большой начальник и Непонятный, оба в накинутых на плечи белых халатах.
Большой начальник (трясет руку Семену). …На таких героях, как ты, вся наша матушка Россия держится!
Непонятный восторженно кивает, растроган до слез.
Барский. Ох-ох-ох!
Большой начальник. Ты не охай, не охай, на таких и держится, как ты! Ладно, не буду тебя утомлять. А кто старое помянет… В общем, ждем тебя, поправляйся, вместе ордена обмывать будем. Давай! До скорой встречи. (Хлопает Барского по плечу. Непонятному.) Пошли. Николай.
Большой начальник с Непонятным покидают палату.
Где-то в коридоре пионерский горн хрипит – мол, «взвейтесь кострами…»
Голос большого начальника. Это еще что за концерт без заявок?
Детский голос. К товарищу Барскому от нашей пионерской дружины…
Голос большого начальника. Нашли где трубить! Потом, когда поправится, а пока – марш отсюда!
Большой начальник (просовывает голову в палату). Вишь, пионеры к тебе. В общем, герой! Я их, правда, шуганул. Но концерт тебе, кажись, все равно будет.
Семен. Какой еще концерт?
Большой начальник. Уж какой получится. (Исчезает.)
В палату нерешительно вступает Полина. На плечах у нее белый халат, в руках гитара.
Полина. Можно?
Семен. Ты?!.. (Порывается опустить подвешенную ногу, но морщится от боли.)
Полина. Лежи, лежи! (Подбегает, поправляет подушку.)
Семен. Ну, здравствуй, сестрица молочная.
Полина. Здравствуй, братец. (Целует его в щеку.)
Семен. Садись.
Полина присаживается на стул.
Ты как тут? Откуда?
Полина. Да я вообще-то давно уже здешняя: актриса краевого драматического театра.
Семен. Вот дела! Я тут наездами, если сложить вместе, года, наверно, три получится, а о тебе – ни слухом, ни духом.
Полина. Что весьма красноречиво свидетельствует о культурных запросах нашей технической интеллигенции. Театр. Между прочим, тут очень неплохой.
Семен. Да как-то оно все…
Полина. Я о тебе, впрочем, о твоей исторической миссии здесь тоже до недавнего времени – ни слухом, ни духом.
Семен. Что не менее красноречиво свидетельствует о там, насколько здешняя творческая интеллигенция озабоченна перспективами развития края.
Полина. Ладно, квиты… Сильно тебя?
Семен. Ну, как видишь, почти собрали. Ничего, теперь смогу спокойно заняться докторской.
Полина (после паузы). Как глупо! Столько времени жили в одном городе – и…
Семен. А кто сказал, что в жизни все должно быть умно? Помнишь прошлую встречу?
Полина. Да уж! Особенно финальную часть. Чем тогда дело-то кончилось?
Семен. Вестимо чем. КПЗ.
Полина. Черт! Все-таки я должна была тогда остаться.
Семен. Как спутница декабриста? Брось, наутро выпустили. Даже с извинениями, узнав (с грузинским акцентом) какого человека держат в заточении. А уж во глубину сибирских руд – это я через два дня – по собственной инициативе… Ты давно здесь?
Полина. В больнице?
Семен. Нет, в этом городе.
Полина. Да вот с тех пор.
Семен. А вот это действительно глупо!
Полина. Считаешь, напрасно?
Семен. Да нет, я не о том! Я у тебя тогда даже не спросил, куда летишь. Сам-то через два дня – тоже сюда. Чуть-чуть разминулись, а то могли бы полететь одним самолетом. Все время нам так и не давали поговорить, а тут, представляешь, – целых пять часов лёту!
Полина. Да уж, наговорились бы. Глядишь. Успели бы друг другу и надоесть.
Семен. Мне почему-то кажется – вряд ли.
Полина. Мне почему-то тоже.
Пауза.
Семен. Вот так вот иногда какой-нибудь пустяк – а случись он – и, глядишь, вся жизнь пошла бы иначе.
Полина. Ты о чем?
Семен. Да так… Просто подумал – на каких пустяках жизнь держится! Всегда, балбес, нарушал технику безопасности, каской пренебрегал, не хотел мять шевелюру, а вот неделю назад совершенно случайно надел. И вот видишь – сейчас все-таки с тобой разговариваем, а то бы… Черт! Погода! Весна! А тут аптекой весь провонял, и ты из-за меня нюхаешь! Пройтись бы!.. (Пытается приподняться, но не получается.)
Полина (останавливает его). Ну-ну, герой! Врачи-то что говорят?
Семен. Уж они говорят!.. Слушать все, что они говорят… «Полный покой», – говорят. Всё инвалидным креслом пужают… Ну да мы не из пужливых!.. (Снова порывается подняться.)
Полина (опять его останавливает). А ну прекрати геройствовать!
Семен. Ладно, ладно, не буду.
Полина. Если снова будешь – уйду.
Семен. А вот это дудки! Мы жутко давно не виделись… А сколько времени мы знакомы? (Присвистывает.) Фю, это ж получается – без малого двадцать лет!
Полина. Ты забыл – на самом деле, гораздо дольше.
Семен. Да, я забыл. Мы ж – в один день в одном роддоме. Всю жизнь, получается. А у нас за это даже выпить толком не случилось! Ничего, теперь наверстаем. Тут, правда, нянечки – что церберы, но ты уж как нибудь, на личном обаянии, надеюсь, пронесешь под халатом.
Полина. Ну вот, повезло. Столько времени ждала встречи с молочным братцем, а он оказался алкоголик.
Семен. А сестрица оказалась зануда!
Полина. Страшная!
Семен. Не везет так не везет!.. (После паузы.) А что, вправду встречи ждала?
Полина. Не знаю… Может быть… Хотя до этого… Всего две случайные встречи… И все время по-дурацки заканчивались…
Семен. Три.
Полина. Что?
Семен. В роддоме – забыла?
Полина. Да, конечно! Три! Теперь – даже целых четыре. А между ними – вся жизнь целиком.
Семен. Не вся.
Полина вопросительно смотрит на него.
Я в том смысле, что она еще не закончилась.
Полина. Эта правда… (После паузы.) Видишь как бывает: знаю всю жизнь – и не знаю ничего.
Семен. Ну, неправда, по сравнению со мной ты еще – о-го-го сколько знаешь!
Полина. Например?
Семен. По крайней мере, фамилию знаешь, а это в нашей жизни уже не мало.
Полина. Да, правда: как бы я еще узнала, что ты здесь? А после того, как у вас там бабахнуло, со всех сторон – Барский, Барский!
Семен. Да, вот так вот у нас: живешь, живешь – и никому до тебя нет дела, а по башке хорошенько долбанет – и уже знаменитость!.. А ты у нас тут и так актриса, знаменитость
Полина. Увы, местного значения. Таких на большом экране не показывают, а на афише ты бы по фамилии все равно меня не опознал: у нас, у женщин фамилия – штука не надежная: временного употребления, при каждой нашей встрече все разная. Там, на голубятне, была Одинцова, во время дождя – Семушкевич, а сейчас вот Некрасова.
Семене. Да, у вас это как у шпиёнов: никто не вычислит… Снова замужем?
Полина. Фють! когда было! А вот фамилия красивая, оставила на память. Сам-то в этом смысле как?
Семен. В этом смысле так же: два раза фють. А фамилии своей был всегда верен: Барский! Поначалу казалось – не ахти, но за жизнь как-то притерпелся, и вроде даже ничего. (После паузы.) Давно расстались?
Полина. Давно. Как-то все в один год уложилось. Он здесь, в театре, был режиссером. Потом его в Москву взяли, а я, видишь, тут осталась.
Семен. Чего ж с ним не поехала? Столица все ж!
Полина. Предпочитаю быть хоть и местного значения, но все же знаменитостью… Да и не в этом даже дело…
Семен. Не любила?.. Ой, прости, что суюсь!
Полина. Нет, ничего… Любила… И он, кажется, по-своему любил… Знаешь, бывают минуты, когда очень важно иметь рядом человека, у которого можно спросить: как быть? А в ответ либо слышишь о том, как ему жить, либо видишь, как он в ответ лишь пожимает плечами.
Семен (после паузы). Вопрос часто вправду очень непростой, с маху-то, бывает, не ответишь
Полина. Непростой. Но хочется иметь рядом того, кто на него как-то хоть отвечает.
Семен. Вот так вот, с маху?
Полина. Вот так вот, с маху!
Семен. Про другого человека?
Полина. Да хотя бы даже для начала – про самого себя!.. Ты бы вот смог?
Семен. Ну, не знаю… Может, и не смог бы…
Полина. А по-моему – смог бы?
Семен. А, много ли ты знаешь обо мне? Всего в третий раз видимся.
Полина. В четвертый.
Семен. Да, с роддома – в четвертый… Это уже серьезно. И что ж ты такого знаешь?
Полина. Знаю. Как ты, мальчишка еще, тогда, в день тех похорон, – на милиционера, с кулаками. И знаю, что сейчас, если бы все долго взвешивал, – не лежал бы здесь.
Семен. Ну, может быть… Только не уверен, что это такая уж полезная для жизни черта.
Полина. Полезно, не полезно… Если только в этих категориях судить, то, может, и жить не обязательно… Ой, мы с тобой, вправду, забрели куда-то!.. Получилось глупо.
Семен. Это потому, что редко встречаемся. Но дело поправимое – еще разок-другой сюда, ко мне, надеюсь, заглянешь – и…
Полина (вздохнув). А вот это как раз, к сожалению, и не получится…
Семен вопросительно смотрит на нее.
Само смешное – что сегодня снова улетаю. У нас с тобой заколдованный круг!
Семен. Куда?
Полина. На гастроли. Вся труппа вчера уже улетела. А я только вчера узнала, что ты здесь. С трудом сумела отложить на день. Но завтра уж надо – во что бы то ни стало, а то театр подведу. Даже не завтра, уже, в сущности, сегодня: самолет в ноль – двадцать пять.
Семен. Ох ты! А сейчас у нас… (Смотрит на часы.) Да, однако… Так тебе уже скоро… Тогда – давай…