Все это жило рядом, наполняло существо старого барсука звуками и запахами, пульсировало в нем вместе с его кровью, билось с его сердцем. Это была его жизнь: и звуки, и ароматы, и страх, и радость, и его нора с барсучатами и матерью-барсучихой…
Но сейчас уже ничего не было, кроме едкого духа горелых ветвей, дыма, который все заползал и заползал в нору. Дышать еще было легко, дым еще не был удушливым, он пока только наполнял нору горечью и страхом. Удушье бывалый, опытный Бес чувствовал и с особой остротой ощущал свое бессилье перед опасностью, перед надвигающейся гибелью.
Судьба зверей, как и человеческая, тоже, конечно, во многом зависит от случайностей. В то же самое время, на рассвете сентябрьского дня, у костра сидели два человека. Примерно в полутора километрах от барсучьего городка, где уже разыгрывалась трагедия, на краю лесной полянки пылал совсем мирный костер. Пламя облизывало котелок желтыми длинными быстрыми языками, сухие дрова потрескивали, выстреливая искрами. Вода закипала.
Люди, выбравшись из спальных мешков, собирались завтракать. Вчера целый день они обходили егерский участок, учитывая следы, записывая новые норы, другие сведения о животных. Вместе с егерем был наш давний знакомый зоолог. Теперь уже пора представить его читателю. Звали его Иван Петрович Макаров. За прошедшие четыре года его борода сильно поседела, но сам он за это время еще больше окреп, много ходил по лесу, ночевал в чащобе, и лес словно делился с ним своей силой. Макаров мог пройти несколько десятков километров, не чувствуя усталости.
С того самого момента, когда молодой волк Чернец ушел от него, разбив окно, будто что-то переменилось в Макарове. Он, и без того всегда очень внимательный к природе, стал еще более чутким к любым тонкостям поведения животных, к любому проявлению их отношения к человеку — враждебного или дружелюбного. Ему вдруг стало иногда казаться, что самое главное в своей жизни, в своей работе ему не удалось понять до конца, что это главное умчалось в лес вместе с удивительным волчонком. С тех пор он ни разу не встречал Чернеца, хотя не однажды видел след очень крупного, но еще молодого волка-самца и думал, что это, возможно, и есть его Чернец. Случалось, след проходил у самой лесной базы…
Умывшись в ручье, Макаров присел напротив егеря на сваленный сухой ствол березы, всматриваясь в трепетное яркое пламя костра. Напарник достал из рюкзака кружки, встал, чтобы заварить чай, и вдруг замер, глядя куда-то поверх деревьев.
— Дым, Петрович!..
— Где?
— Да вон, километрах в полутора отсюда или поменьше.
— Костер, что ли… — Макаров встал, всматриваясь.
— Да нет… Дым-то густой. Кто-то специально лапник жжет. Для дыма…
— Да… Вижу.
— Знаешь, Петрович, там же как раз барсучьи городки в сосняке…
Обоим было уже все ясно. За несколько секунд они погасили огонь, вылив на угли кипяток. Костер еще выбрасывал мутные струи пара, а люди, накинув на плечи рюкзаки и ружья, уже бежали, прыгая через канавы и валежник.
2. Удушье
Для старого Беса все это лето было каким-то особенно тревожным. Еще с июня вблизи городка стали появляться волки. Барсук-отец сразу приметил крупный след и сильный запах волчьего вожака. Что-то привлекало здесь этого волка. Он как будто приходил охотиться именно на старого Беса. Появлялся внезапно и стремительно. И барсук даже выводить семью на кормежку стал не в сумерки, как обычно, а позднее, когда волчья охота в полном разгаре, когда она увлекает вожака и стаю, и вряд ли этот волк будет так долго караулить семью скромных и тихих подземных жителей — барсуков.
Осторожному и вдумчивому Бесу смертельно надоел этот волчий вожак. Опытный барсук очень давно уже научился обманывать волков и сохранять в безопасности семью, малышей. И он выводил их из норы, несмотря на рыскающих в округе серых. Он хорошо знал привычки этих хищников, манеру и способы их охоты, однако был особенно осторожен, выводя семью на волю. И если чувствовал, что волки где-то в его угодьях, не отходил далеко от норы и не отпускал семью.
Однажды, совсем недавно, Бес даже видел этого волка, когда уходил от него в нору, пятясь задом. Он был крупным, морда его была почти черной, это заметил даже старый барсук. Стаю его Бес не видел, но понимал, что это вожак, потому что волк был не только большим, но и хитрым. Он умел так незаметно и внезапно появляться, что в этот раз Бес едва не потерял свою семью, своих дорогих барсучат. Ночь тогда была теплой и тихой. Бес и мать-барсучиха выгуливали своих четверых детенышей.
Два барсучонка занимались делом. Отец показывал им, как надо раскапывать мышиные норы, и тут же помогал отрыть в земле личинку или уснувшего на ночь жука. Старик оставался доволен занятием детенышей.
А два других малыша возились друг с другом, играя, катались по земле, шуршали желтеющей травой и опавшими листьями. И хотя эти двое создавали шум, который тревожил Беса, потому что всякий шум опасен, отец не прекращал их игру. Когда все четверо малышей были заняты, пусть даже только двое — делом, а двое — игрой, успокоение все-таки заполняло душу старого барсука.
Детеныши совали свои острые носы в почву, часто скребли лапами, суетились. Земля была теплой и мягкой.
Ночи уже дышали холодом, по утрам иней иногда серебрился на траве, но заморозки еще не успели схватить даже верхние слои.
Стояла сумрачная тишь. Только чуть шуршали палые листья под слабым ветром или потревоженные барсучатами, да нет-нет и раздавался шелест перебежек ночной полевки.
Бес следил за обучением детенышей, помогал им и одновременно наблюдал за игрой двух других. Да и мать-барсучиха, быстрая и заботливая, не столько рылась в земле, сколько вслушивалась, внюхивалась в густеющий после сумерек ночной мрак. Она находилась чуть в стороне от семьи, на страже, как это делают все матери…
Барсучиха была намного моложе Беса. Пять зимних спячек, которые она пережила, сделали ее формы округлыми. Ость на загривке, да и на всей спине, стала жесткой, но каждый волос на конце был тонким и чувствительным, и барсучиха даже спиной ощущала малейшее движение воздуха, пожалуй, не хуже, чем сам старый барсук.
В ту ночь она первой заметила опасность. Внезапно громко закричала сова. И в ее гулком крике барсучиха почувствовала какое-то для себя беспокойство. Словно кто-то потревожил сову, помешал ее охоте.
Барсучиха опрометью кинулась к семье, увлекая всех в убежище, к норе, к спасению. Она стояла дальше от норы, чем Бес и малыши. Все это произошло очень быстро и вовремя. Если бы мать не была в стороне, то обязательно случилась бы беда.
Едва последний барсучонок юркнул в нору за матерью, как старый Бес увидел своего врага. Это был он, черномордый огромный волк. Он несся бесшумно прямо к норе, к Бесу.
Барсук скользнул в нору задом, чтобы волк не сумел схватить его за спину, когда он вползал во входной туннель своей норы. Шерсть у Беса стояла дыбом от страха и злости. Он оскалил пасть и отчаянно огрызнулся, когда черномордый сунул голову в нору следом за ним.
После того случая Бес стал особенно осторожен. Отрыл еще два запасных выхода из своего городка. Хотя и так выходных отверстий было уже немало. Новые ходы он вывел совсем на другую сторону бугра, под которым пролегало его жилище. Большой жизненный опыт, случаи и случайности — все откладывалось в его памяти, все он использовал для безопасности семьи. Он хорошо научился сторожиться и уходить от волков. Но так и не смог найти надежной защиты против человека…
Дышать было тяжко. И барсук-отец, и мать, и детеныши — все надрывно кашляли, жадно хватая воздух широко раскрытыми ртами. Но воздух в норе был удушлив и горек. Надо было выходить наружу, но повести семью на верную смерть барсук тоже не мог. Удушье горькой черной петлей сдавливало горло, раздирало грудь, этот ядовитый смертельный дым заполнил все: весь лес, всю жизнь… Сквозь мутную пелену затуманенного сознания старый Бес услышал, как наверху снова зазвучал тяжкий человеческий топот, потом опять стихло, и снова топот, сильный и быстрый, загудел в норе.
Внезапно барсук-отец почувствовал облегчение. Дым вдруг поредел, стал не таким густым и удушающим. Бес услышал, как малыши, уже почти задохнувшиеся и умолкшие, снова сильно закашляли, вдохнув хоть немного проникшего в нору воздуха…
Когда Макаров и егерь прибежали к норе, людей уже не было. Браконьеры очень внимательно слушали утреннюю тишину леса. Они знали, что дым виден далеко, и опасались. А заслышав топот бегущих по лесу людей, тотчас вскочили, схватили ружья и, стараясь не шуметь, проскользнули в густой сосновый молодняк.
И егерь, и Макаров быстро бросились раскидывать горящие еловые лапы, освободили норы. Пришлось внимательно осмотреть весь холм, чтобы найти и открыть все забитые палой листвой, землей и даже тряпками отдушины и ходы.
— Только бы не погибли, — медленно сказал егерь.
— Если еще живы или только сейчас задохнулись, то оживут. Ты же знаешь, что барсуки строят дом с вентиляцией. Быстро всю гарь вытянет.
— Дай-то бог…
Они сидели и отдыхали. Все-таки вместо завтрака такая пробежка… Солнце уже взошло, озарив вершины желтым сиянием. Кроны сосен словно плыли в теплых волнах солнечного света.
Макаров встал.
— Где-то на песке все-таки должны быть следы.
— А вот, Петрович! Иди сюда.
Снизу, у подножия холма, на горке песка, что был выгребен когда-то из норы барсуками, четко отпечатался след сапога.
— Примерно сорок третий, — отметил Макаров, — да и подошва заметная — в косой рубчик. Не он ли тогда петлю на лося поставил?.. Есть у меня один лось знакомый, — улыбнулся Иван Петрович, — в тот раз спасли мы зверя. Правда, след-то там неприметный был, валенки. Но размер ноги тоже сорок третий. Да ведь бандитов таких в нашей округе не так уж и много. Вот и думаю, что он…
3. Ключ под серым валуном
Семейству Беса повезло. В живых остались все шестеро. До самого вечера и родители и малыши кашляли — надрывно, хрипло, болезненно. Беспрестанно отфыркивались… Их измученные отравой легкие пытались очиститься от этой ядовитой горечи, чуть было не погубившей зверей.
Когда глаз луны пробился сквозь хвойную густоту сумерек, Бес вывел своих наверх. Тут же, у входа, все легли и долго, до полуночи, наслаждались чистотой и сладостью лесного воздуха. Несколько раз малыши приглушенно кашлянули, но Бес фыркнул, и они уже сдерживались, не подавая ни звука. Шум мог привлечь врагов, даже барсучата понимали это.
Около полуночи первой встала барсучиха. Пошатываясь, она побрела по утоптанной звериной тропе вниз, к ручью. Следом потянулись детеныши. Барсук-отец шел последним. Голова кружилась, его тоже покачивало из стороны в сторону… В горле было горько и сухо, очень хотелось пить. Не верилось, что снова он вдыхает этот прозрачный живой воздух родного леса, что нет удушья и ночь, привычная, тихая, лунная, снова зовет дыханием трав, корней, шорохами зверьков и насекомых…
Войдя в ручей, он долго пил. Барсучата и мать пили и фыркали, вытягивая свои длинные мордочки с берега, но в воду, как отец, не входили.
Взобравшись на бугор, где тянуло свежим полуночным ветерком, Бес резко и шумно отряхнулся, словно стряхивая с себя тяжкий груз страха неминуемой смерти.
В лесу было очень тихо. Яркие крупные звезды уже опустились на дремлющий лес, низко нависая почти над самыми вершинами старых кряжистых елей. Роща словно прислушивалась к возрождению семьи барсуков, боясь малейшим шумом спугнуть дыхание жизни, возвратившееся к мирному лесному семейству.
Старый Бес снова лег на мхи на склоне бугра. Он никак не мог надышаться этим чистым пьянящим воздухом…
Двое барсучат подошли к нему, прилегли рядом, прижимаясь к отцу боками. Он ощутил тепло детенышей, и ему стало легко и спокойно. Потом подошла барсучиха-мать, остальные малыши тоже улеглись рядом. Прозрачная лунная ночь вытягивала черные невесомые тени вдоль опушек, полян, бугра, на котором отдыхали барсуки. Запахи мхов, елей, можжевельника, дух трав и ночной земли, дыхание ручья — все струилось, овевая семейство Беса радостью привычной жизни, наполняя души зверей возрождением и покоем. Так не хотелось возвращаться на дневку в старую нору, пропитанную отравой и, казалось, грозящую новым удушьем. Но делать было нечего — за оставшуюся половину ночи вырыть новое жилище было невозможно. Конечно, если бы отец и мать — барсуки были в полной силе, неглубокое убежище они отрыли бы и за это время. Но сейчас такая работа была им не под силу. Старый Бес понимал это.
Почти весь день семейство тревожно дремало в двух гнездовых пещерках своего старого городка. Спали, прижавшись друг к другу, часто вздрагивая. Даже малыши шевелились, толкались и фыркали во сне.
Бес поднимал голову и внюхивался, не увеличивается ли этот слабый дух гари, которым пропитана нора. Горький запах не усиливался. Но это Беса не успокаивало, и он с нетерпением ждал ночи.
С наступлением темноты все принялись за работу. Сначала старый Бес перевел семью в другую сосновую рощу. Шли довольно долго и совсем бесшумно. Волки или рысь могли в любой момент унести жизнь каждого из семьи. А малышей подстерегала еще бесшумная и всевидящая грозная ночная птица — сова. Не так давно отец-барсук схватился с этой хищницей и спас барсучонка. Бес заметил тень от крыльев совы, когда она уже готовилась схватить малыша. Но не тут-то было! Тяжелый и на вид неповоротливый барсук с неожиданным проворством кинулся на врага, заслонил детеныша и даже успел вцепиться крепкими зубами в тело ночной разбойницы. Ее спасло оперенье да еще то, что барсук все-таки не охотник, нет у него прочной хватки хищника. Так что сова отделалась потерей нескольких перьев и улетела. Но не всегда такие нападения обходятся для барсучьих семей благополучно.
Все, даже малыши, неутомимо работали до рассвета. Бес начинал рыть, показывая направление туннеля, барсучиха вместе с ним упорно углубляла ход. А детеныши помогали выгребать песок. Место было выбрано с привычным для барсучьих нор песчаным грунтом, под небольшим холмиком, поросшим старыми соснами и кое-где елями. К утру усталая семья сладко и спокойно спала в новом, еще неглубоком жилище. Не очень обширном и разветвленном (для создания такого нужно работать целое лето, а то и два…), но достаточно надежном, как всем им казалось. Там не пахло гарью, не было человеческих следов…
Конечно, это было только начало. Подземный городок с каждой ночью расширялся, ходы и туннели углублялись и переплетались. Бес создавал выходы и отдушины. Он прорывал их под кустом, корнем сосны или просто в густой траве.
Неподалеку в овражке журчал едва заметный чистый ручей, вытекающий из маленького родничка, прикрытого большим серым валуном. Старый Бес давно приметил этот ключ и, недолго раздумывая, выбрал неподалеку отсюда, под холмиком, место своей новой жизни, новой судьбы.
Конец лета и осень выдались сухие и достаточно теплые, поэтому работалось хорошо, сырость не мешала, не замедляла дело. Теплые дни еще прогревали землю, которая жадно глотала тепло, словно запасаясь им на зиму. Барсучата крепли, подрастали, набирали жирок, чтобы встретить долгий зимний сон, уже имея свои личные первые запасы для жизни. Мы говорим — долгий зимний сон, потому что спячкой называть барсучью зимовку в норе будет не совсем точно. Спячка — это сон без пробуждения. Так спят, например, сурки или суслики. Но барсуки все-таки просыпаются зимой, обязательно просыпаются. И в долгие оттепели, которые длятся несколько дней и ночей, эти подземные жители выходят на свет, бродят по зимнему лесу. Наверное, нельзя барсукам прожить всю зиму безвылазно под землей. Без звезд, без зимней тонкой луны, без чистого ночного воздуха над норой. У зверей тоже есть не только особенности, но и свои привязанности, привычки.
4. Двое в лесу
Еще стояла теплая сентябрьская погода. Алые листья певуче позванивали, отрываясь от ветвей, и грустно кружились в своем полете — первом и последнем в жизни. Прошло не более пяти ночей после переселения, а подземный городок уже был глубок и обширен. В гнездовых помещениях — старый Бес любил, чтобы их было обязательно два, — уже густо выстелили на полу сухую траву. Он строго наблюдал за порядком в жилище и около, требовал от всех членов семьи аккуратности и чистоты, весьма свойственной барсукам.