Уг был голоден, но он настолько устал, убегая от грозы, плутая по городу и выбираясь из него в лес, что предпочел еде отдых.
Едва он улегся на мягком пахучем мху у самой вершины холма, как сразу же погрузился в тяжелую дремоту.
Родной лес, будто радуясь возвращению своего сына, окутал его сладкими запахами, укрыл теплой густой мглой.
В последние дни похолодало. Ветреные закаты, огненные от красного и холодного солнца, чередовались с тихими морозными рассветами. Каждое утро Уг замечал все больше пожелтевшей травы, все больше опавших листьев: оранжевых, желтых, багряных. Словно часть алого солнца влилась в эти листья, разметавшиеся по бескрайним лесам, и потому оно теперь грело слабо и редко. Ночью иногда появлялся иней, обнимал снизу стволы деревьев, делал травы похожими на белый ягель и приятно холодил язык.
Приближение зимы не беспокоило быка. За последний месяц шерсть его заметно удлинилась, стала гуще, подшерсток уплотнился — зверь был готов встретить холода.
Теперь Большой Уг редко отдыхал днем. Ему вдруг стало очень тоскливо одному. Он все бродил как неприкаянный по лесным тропам, по дорогам и опушкам, стараясь уловить знакомый родной запах своей подруги, с которой он провел немало радостных дней прошлой и позапрошлой осенью. В поисках лосихи он часто выходил на обнаженные вершины скалистых сопок. Будто утесы над морем, нет-нет да и возвышаются они над чащобами в северных лесах. Деревья редко взбегают на их кручи, потому что скалы едва прикрыты почвой и мхами.
Упираясь копытами в скалу, Большой Уг втягивал запахи, улавливал звуки. Гордо подняв голову, осматривал лес, простершийся внизу. И вдруг, задрав морду, затрубил.
Гулко и мощно покатился грудной, низкий и властный рев. Покатился над холмами и оврагами, озерами и лощинами. Уг звал свою подругу. И одновременно бросал вызов соперникам.
— У-у-у-г-г-г… У-у-у-г-г-г…
Казалось, у каждого уступа скалы, у каждого ствола дерева вибрирует и множится быстрое летучее эхо его голоса. Оно прокатилось волнами и угасло, затонуло в чащобах… Снова воцарилась настороженная тишина.
Бык повернулся, прошел по вершине холма к отлогому склону, спустился по тропе в низину и тут уловил волнующий знакомый запах другого быка.
Скорым шагом, свирепо раздувая ноздри, уже хорошо чувствуя противника, Большой Уг пошел навстречу. Уверенно, без лишней торопливости, ступал он на мшистую почву молодого сосняка, зная, что силы понадобятся ему в борьбе.
Этого, видимо, не учитывал соперник. Ломая кусты, с шумом и треском несся он с холма на запах Большого Уга, на его трубный зов… Это был молодой, но уже самоуверенный, крупный бык. Рога его имели меньше отростков, чем у Уга, хотя были достаточно массивными и высокими. Он выскочил из зарослей и остановился. Оба быка, пригнув головы, несколько мгновений рассматривали друг друга. Молодой первым стремительно рванулся к Угу, тяжелые ветви их рогов сомкнулись с глухим и жестким стуком. Быки напряглись, под копытами младшего соперника заскользил мох, и тогда он отпрянул назад в поисках более надежного места. И снова быки всматривались друг в друга красными от свирепости глазами. Молодой встал выше Уга по склону. Вначале его обеспокоил внушительный вид противника, массивная грудь, высокий рост, рога, очень широкие и ветвистые. Но теперь, когда он стоял выше Уга и смотрел сверху, ощущение превосходства другого быка исчезло. Самоуверенный молодой лось недооценил своего могучего и опытного соперника.
Большой Уг, напротив, проявил обычную осторожность. Ему, опытному бойцу, снизу было бы удобнее напасть, легче поддеть рогами стоявшего выше противника. Но он решил использовать его горячность и неопытность.
Молодой бык сильно и нервно рыл передней ногой землю. Большой Уг выжидал и, еле сдерживаясь, тоже бил землю копытом, резко швыряя назад влажные черные комья, расцвеченные зеленью мха.
Решив, что Уг трусит, противник важно и надменно взревел, броском рванулся на него… И тут Большой Уг чуть отступил в сторону. Соперник, не встретив сопротивления, потерял равновесие. И в этот момент Уг молниеносно ударил его в бок рогами. Беспомощно скользнув ногами по влажному мху, молодой боец отлетел в сторону, перевернулся через спину, вскочил, приседая на задние ноги, отбежал и встал на почтительном расстоянии, униженный и удивленный…
Большой Уг, свежий, почти не потративший сил на этот бой, гордо и уверенно стоял, небрежно повернув голову в сторону от побежденного соперника, словно не замечая его, не удостаивая своим вниманием. Он знал, что тот больше не осмелится противостоять ему и впредь не только не нападет, но и всегда уступит дорогу.
Уг не питал злобы к молодому быку, не считал его врагом. Они дрались только за право быть с лосихой, и дрались только рогами, не пуская в ход самого страшного своего оружия — передних ног…
Поднявшись по склону, почти забыв про побежденного противника, Уг вышел к опушке. Он был все еще возбужден, ноздри его нервно раздувались. Бык слышал гулкие удары своего сердца, чувствовал напряжение в ногах. Каждый миг он готов был броситься туда, откуда потянет на него знакомым долгожданным запахом подруги.
Неожиданный звучный, чуть хрипловатый рев снова вырвался из его горла. В этом звуке — коротком и сильном — угадывалась и сила Большого Уга, и его тоска, одиночество, и вечная вольная его неприкаянность. Но в нем была и надежда на долгожданную встречу.
Лось шел по полуденному лесу, тревожа трепетную осеннюю тишину своим густым раскатистым басом, резким треском сучьев, ломающихся под тяжелыми копытами. Его длинная четкая тень быстро скользила по опушкам, освещенным алым холодным солнцем и сплошь устланным разноцветными опавшими листьями.
Через два дня на рассвете он встретил подругу. Она обычно жила в трех-четырех дневных переходах отсюда. Но осенью приходила к своему избраннику — Большому Угу. Лосиха была намного ниже его, грациознее, шерсть ее, короткая и блестящая, переливалась на солнце. Такая красивая, она не могла не нравиться Угу. Вышагивая бок о бок с лосихой, он все время косился на нее, радуясь, что она рядом. Ее запах, запах родного лосиного рода, радовал и волновал быка. И он, и лосиха были продолжателями этого древнего рода.
9. Гадючья топь
В октябре подул холодный, пронизывающий ветер. Он гудел в вершинах сосен и елей, хватал ветви берез, заламывая их и срывая еще живые, яркие листья. Деревья, задетые его знобящими крыльями, трепетали. Осинник, любимый Угом, все лето шумевший на склоне холма у озера, совсем оголился. Земля, будто в предчувствии скорых холодов, укуталась в пестрое лиственное одеяние.
Улетели птицы, и лес, словно покинутый дом, помертвел, затаился в тихой своей печали.
Посыпались первые крупинки снега. Мелкие и быстрые, они исчезали, терялись в желтевшей траве, в зеленых вересках и мхах.
Большой Уг бродил, сопровождаемый подругой, по притихшим опушкам, по берегам знакомых озер, выискивая остатки зеленой травы. Травы, высыхая, теряли свежесть, но еще слабо дышали запахами лета, уже смешанными с запахами прелой листвы, осенней сырости, набухших дождями мхов.
Иногда, насытившись, бык бегал, играя с подругой, — то лосиха его догоняла, то он находил ее, прятавшуюся за деревьями, легонько толкал рогами в бок около лопатки, фыркал, привставая на дыбы, и словно смеялся, оттопыривая нижнюю толстую губу, чуть поматывая головой из стороны в сторону.
Однажды в полдень Уг вместе с лосихой переходил знакомое болото — Гадючью топь. Здесь в теплое время года у камней и на самих камнях по краям болота грелись на солнце змеи. Черные крупные болотные гадюки с шуршанием и раздраженным шипением шарахались, давая дорогу быку.
Уг змей не боялся, он и внимания на них не обращал, просто знал об их существовании.
Зато люди опасались змей и редко появлялись у Гадючьей топи. Поэтому она казалась лосям более спокойной и безопасной, чем соседние болота. Совсем недавно Большой Уг со своей лосихой пересекал Гадючью топь, благополучно миновав нечастые трясины.
Сейчас подруга шла первой — она была намного легче Уга, двигалась быстро, аккуратно прощупывая почву впереди. Большой Уг — спокойный, солидный, тяжелый — осторожно продвигался за ней, отставая на десяток шагов. Он шел точно по следу лосихи, но все-таки передней ногой прощупывал перед собой почву. Он видел: подруга уже вышла на берег, отряхнулась, будто сбрасывала тягучие, обволакивающие запахи болота. Она встала на пригорке, поджидая своего покровителя, уже подходившего к берегу.
И вдруг толстые жилы травяных корневищ, внезапно предательски хрустнув, лопнули под задней ногой лося… Он попробовал устоять на трех ногах, удерживая равновесие, — несколько мгновений балансировал, пружиня полусогнутыми ногами. Страх, ледяной, колючий, вязкий, охватил быка… В следующее мгновение от возросшей тяжести непрочная в этом месте опора прорвалась и под другими копытами лося, и трясина, громко и жадно чавкнув, обняла быка, уже глотнув его ноги и прижавшись своей ядовито-зеленой травой к широкому животу зверя.
Сгоряча он пытался оттолкнуться ногами, хотя отталкиваться было не от чего — под копытами ощущалась холодная жидкая пустота. Тотчас поняв, что движения втягивают его в трясину, он испуганно замер, затаился в страхе перед ее смрадным гибельным дыханием.
Он лежал, животом и грудью опираясь на густую сеть корневищ болотных растений. Жидкая едкая масса уже захлестнула болотный покров под быком, но сплетения корней пока еще поддерживали зверя, спасая от жадной, тягучей силы топкого болота. Он чувствовал эту силу — словно тупые ледяные зубы схватили его ноги у самых копыт и медленно, упорно тянули вниз.
Приподнять голову он не мог — она тоже служила ему опорой, он только чуть склонил ее набок и застонал…
Отчаяние, боль, страх, надежда на помощь — все было в этом протяжном, вибрирующем грудном реве быка. Приглушенный болотом, он был все-таки звучным, пронзительным, и кто-то должен был услышать его…
Лосиха металась по берегу. Два раза она ответила Большому Угу тонким жалобным криком, каждый раз обрывая его захлебывающимся, всхлипывающим звуком.
В притихшем полуденном лесу, освещенном скудным осенним солнцем, от склона к склону шарахалось эхо, сочувственно охая, и глохло в чащобе.
Не шевелясь, с трудом превозмогая ледяную мертвую хватку топи, Большой Уг напрягся и снова застонал. Он еще раз звал на помощь.
У Вовки разболелась голова. Он не любил собирать ягоды, эта нудная работа его быстро утомляла. И особенно сбор клюквы. От запаха багульника, пушицы, сфагновых мхов на клюквенных болотах голова Вовки наливалась тяжестью, его даже чуть покачивало. Но не поехать нынче за клюквой он все-таки не смог — бабе Маше нужен был помощник. А бабу Машу Вовка любил и ценил. Она, его старая строгая бабушка, имела решающее влияние на отца и была надежной Вовкиной защитой от многих бед.
Крупные, чуть вытянутые, темно-бордовые ягоды с черной точкой на макушке и часто с белым пятнышком на боку россыпями лежали на влажных зеленых лапках мха. Тонкий, как нитка, темный стебелек легко отрывался от ягоды. Вовка отправлял клюкву в рот по нескольку штук. Жесткие, кислые, чуть-чуть сладковатые от первых ночных заморозков клюквинки приятно хрустели на зубах. И трудно было поверить, что после долгого хранения они станут мягкими, пресными, заполненными одним только соком…
К полудню, не набрав и половины ведра, Вовка загрустил. Надышался запахами болотных трав. Устал. С утра, не разгибаясь, он все время собирал ягоды. Да и как было не собирать — при бабе Маше не посачкуешь! Если что, она и хворостину выломает, не посмотрит, что Вовка уже почти взрослый — на голову выше своей бабушки.
И вдруг до Вовки донесся прерывистый крик лося. Спустя минуту рев повторился. Натужный, пронзительный и панический, он не оставлял сомнений в том, что зверь просил о помощи.
— Лось! — сказал Вовка. — Что это с ним?
— Небось в беду попал, длинноногий, — сочувственно откликнулась баба Маша, но тотчас спохватилась: — А тебе-то что?
— Надо пойти посмотреть, может, помощь какая нужна?
— Чем ты поможешь, охламон? Сам в лесу еле ходишь, — ворчала баба Маша, боясь отпускать от себя любимого внука. Однако всерьез задерживать его не стала: лес знакомый, да и внук — парень толковый, зверей знает и любит.
Когда Большой Уг увидел Вовку у края болота, он снова застонал. Но теперь в его стоне, в его крике, трудном и просящем, отчетливо слышалась надежда на спасение. И надежда эта была связана с человеком.
Мальчишку поразил вид быка. Он иногда встречал лосей в лесу, на свободе. Это были гордые, спокойные, независимые животные. Провалившийся в трясину их собрат выглядел испуганным и несчастным.
Большой и тяжелый, беспомощно лежал он на животе, склонив набок широкие ветвистые рога, одним краем уже погруженные в черную жидкую грязь болота. И подбородок, и серьга-борода утопали в грязи. Только ноздри, большие, раздутые, едва возвышаясь над жижей, со свистом и всхлипом втягивали воздух.
Вовка привел людей из ближайшей деревни. С ним пришли пять мужиков. За то недолгое время, пока Вовка бегал за помощью, лось погрузился еще глубже, опора сильно прогнулась под ним, болото вот-вот могло поглотить свою добычу.
На рога лося сразу же накинули ременные вожжи — на случай, если вдруг прорвется под ним спасительная подстилка из сплетений корневищ.
Подруга быка, беспокойно метавшаяся по краю болота, увидев людей, ушла в чащу, все время оглядываясь, словно прощаясь со своим Большим Угом.
А он, измученный, задыхающийся в ледяных объятиях топи, смотрел на людей больными от страданий глазами, смотрел с великой надеждой и благодарностью. Долго и упорно работали люди, спасая зверя, — подсовывали под него жерди, веревки и вожжи, рубили новые ваги, снова подсовывали. Примерялись, пробовали прочность сделанных опор, крепили веревки, привязывая их к стволам деревьев. Когда мокрые от пота мужики и Вовка вытащили тяжелого, весящего более полутонны быка, в лес уже вползали сумерки. Большой Уг, черный от болотной жижи, шатаясь, взошел на пригорок, постоял, молча и кротко глядя на своих спасителей, и медленно двинулся в лес. Он выглядел каким-то неуклюжим и неестественным в сиреневых сумерках осеннего леса.
А люди, тоже с ног до головы измазанные болотной грязью, долго смотрели вслед уходящему зверю, и на усталом лице каждого играла добрая, сочувственная улыбка…
Большой Уг шел, вдыхая чистый лесной воздух, и все никак не мог вдоволь надышаться. Он все еще ощущал смрад и тлен гибельной Гадючьей топи. Чуть кружилась голова от неожиданной свободы.
Его раздражали засыхающие на теле комья грязи, особенно в паху, они царапали кожу при ходьбе, мешая идти. Очень хотелось пить. И Уг заспешил к водоему.
Бык пересек березовую рощу, спустился к небольшому озерку, стал жадно и громко пить. Потом поплыл. Вода озера, как бывало всегда, вливала в зверя новые силы. Подругу он нашел на рассвете — по следу, по запаху. Она ушла недалеко. Очень радостной была их встреча. Лосиха вставала на дыбы, фыркала, играла с Угом. Совсем недавно ей казалось, что ее могучий бык не вернется, уже никогда не догонит ее, не будет пастись рядом. И вот он — здесь…
10. Голый куст ивняка
Волков Уг почуял вовремя. Они шли по следу лосей, торопились, поскольку след был свежим, однако верхним чутьем еще не обнаружили Уга и лосиху. А он, всегда внимательный, настороженный, уже уловил среди многих запахов леса тревожный и знакомый волчий дух. Замер, подняв морду, вытянув ее вверх, несколько раз сильно и шумно вдохнул воздух: ошибки быть не могло, чутье никогда не обманывало Большого Уга — это были волки. Лосиха тревожно смотрела на быка, нюхала слабый ветерок, беспокоилась, глядя на Уга, но сама ничего обнаружить не могла.