Несмотря на длину, сверток был до смешного легким. Точнее будет сказать — болезненно легким, ибо в складках ткани находилась девочка пяти лет. Девочка, которой следовало бы весить не менее сорока фунтов, тогда как в ней едва ли было двадцать. Девочка с морщинистым, как у старика, личиком и похожим на скелет тельцем, которое от пояса и ниже было безжизненно.
Шестью месяцами ранее Малышка была веселой и подвижной, как щенок колли. Но потом по стране пронеслось невидимое Нечто и прикоснулось ледяными пальцами к тысячам таких же веселых и подвижных ребятишек — как заморозок прикасается к осенним цветам — и с теми же ужасными последствиями.
Малышку та напасть не убила, как убила многих ее сверстников. Во всяком случае, ее мозг и верхняя половина тела не умерли. Ее матери посоветовали вывезти маленького безнадежного инвалида на горный воздух, и она написала своей дальней родственнице, Хозяйке, с просьбой пожить в Усадьбе несколько недель.
У Лэда появление взрослого гостя вызвало мало интереса. С равнодушным видом он взирал с веранды на то, как незнакомая женщина выходит из автомобиля.
Но когда Хозяин принял из ее рук длинный сверток и понес его вверх по ступеням крыльца, Лэда одолело любопытство. И причиной тому была не только чрезвычайная осторожность, с которой Хозяин обращался с предметом, но и то, что предмет этот был человеком — о чем Лэду сообщил его сверхъестественный нюх.
Никогда раньше Лэд не видел, чтобы людей вот так носили. Это было совершенно непонятно. И он, поколебавшись, двинулся следом, чтобы разобраться.
Хозяин нежно уложил сверток в гамак на веранде и развернул складки ткани. Колли подошел и наклонился над крохотным стариковским личиком.
В Усадьбе детей не бывало уже много лет, и Лэду редко доводилось видеть их с такого близкого расстояния. Но первый же взгляд на Малышку сделал что-то странное с его сердцем — большим сердцем, которое всегда стремилось помочь слабым и беззащитным, большим сердцем, благодаря которому и заигравшийся щенок, и капризная карликовая собачка находились в такой же безопасности от его страшных челюстей, как сама Леди.
Он дружелюбно фыркнул в обращенное к нему детское лицо. Когда тусклые глаза девочки остановились на огромном псе, в них затеплился интерес — впервые за много дней. Из одеяла вынырнули две тонкие бледные ручки и зарылись в мохнатый воротник вокруг шеи Лэда.
От этого прикосновения пес затрепетал от носа до кончика хвоста. Пристроив большую голову рядом с впалой щекой, он буквально упивался болью, которую причиняли ему пальчики, дергающие за волоски на его чувствительном горле.
В одно мгновение Лэд расширил узкий и не подлежащий изменению круг Любимых — он включил в него это полумертвое хрупкое человеческое существо.
Вслед за Хозяином на веранду поднялась мать ребенка. Увидев огромного пса, она замерла в испуге.
— Смотрите! — завопила она. — Он может напасть на нее! Ой, ну прогоните же его!
— Кого? Лэда? — изумилась подошедшая Хозяйка. — Что вы, Лэд не тронет ни волоска на ее голове, ни при каких обстоятельствах. Видите, он уже обожает ее. Я никогда не видела, чтобы он так быстро сближался с новыми людьми. И она тоже кажется веселее, чем была. Не заставляйте ее плакать, прогоняя собаку.
— Но у собак полно микробов, — настаивала женщина. — Я читала об этом. Она может заразиться от него какой-нибудь ужасной…
— Лэд такой же чистый, как я, и микробов у него не больше, чем у меня, — с нескрываемой теплотой в голосе сказала Хозяйка. — Не проходит и дня без того, чтобы он не искупался в озере, и расчесываю его я тоже каждый день. Он…
— Но ведь это колли, — протестовала гостья и с растущей неприязнью смотрела на то, как Малышка все крепче вцепляется в шерсть очарованного пса. — А все говорят, что колли очень коварны. Вам так не кажется?
— Если бы нам так казалось, — вмешался Хозяин, которого уже давно раздражал этот часто задаваемый глупый вопрос, — если бы мы считали колли коварными, то не держали бы их. Колли — либо лучшая на земле собака, либо худшая. Лэд — лучший. Других мы не держим. Но конечно, я отзову его, если вас беспокоит, что он так близок к Малышке. Ко мне, Лэд!
Пес с большой неохотой повернулся, повинуясь Закону. Отходя, он оглянулся на своего нового обожаемого идола, а потом послушно остановился возле Хозяина.
У Малышки огорченно сморщилось лицо. Ее худые ручки потянулись вслед колли. Тонким голоском она позвала:
— Песик! Песик… Вернись ко мне, сейчас же! Я люблю тебя, собачка!
Лэд, дрожа от нетерпения, поднял к Хозяину морду в ожидании позволения исполнить призыв. Тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на их недоверчивую гостью. Лэд заметил это и тут же проникся необоснованной ненавистью к привередливой женщине.
Гостья подошла к дочери, которая продолжала протягивать к колли слабенькие руки, и объяснила:
— Для маленьких больных девочек собаки — неподходящая забава. Они слишком неуклюжие и резкие. А еще они кусаются. Лучше я дам тебе твою Долли, вот только вещи распакую.
— Не хочу Долли, — заныла Малышка. — Хочу песика! Никакой он не резкий. Он не будет меня кусать. Песик! Я люблю тебя! Иди ко мне!
Лэд впился в лицо Хозяина умоляющим взглядом, его хвост трепетал, уши стояли торчком. Одна рука Хозяина едва заметно шевельнулась в направлении гамака — только внимательная собака могла уловить это движение.
Но Лэду большего и не нужно было. Беззвучно, чинно вернулся он к гамаку и встал перед своим новым идолом. Малышка даже взвизгнула от радости и притянула к себе его шелковистую морду.
— Ну что же, — сдалась гостья, — вижу, что иначе она не успокоится, пусть поиграет с собакой. Положусь на ваши слова, что это безопасно. И потом, она давно уже ни к чему не проявляла интерес, это впервые с… Нет, милая! — строго воскликнула она. — Целовать собаку нельзя! Этого я ни за что не позволю. Дай-ка, мамочка вытрет тебе губы салфеткой.
— Собаки созданы не для того, чтобы их целовать, — сказал Хозяин, хотя что касается вытирания губ, тут он вполне разделял возмущение Лэда. — Но поцелуй в голову чистой собаки принесет ей меньше вреда, чем поцелуй в губы большинства людей. Я рад, что Лэд понравился ей. И еще сильнее рад тому, что и он ей симпатизирует. Это чуть ли не впервые, чтобы он по собственной воле подошел к незнакомому человеку.
Вот так и началось идолопоклонство Лэда. А безнадежно больной ребенок обрел новый интерес к жизни.
Каждый день, с утра до сумерек, Лэд был с Малышкой. Забросив облюбованную с незапамятных времен «пещеру» под пианино в музыкальной комнате, он всю ночь лежал под дверью, за которой спала девочка. Он отказывался даже от веселой пробежки по лесу в компании с Леди — ради того, чтобы степенно вышагивать рядом с инвалидной коляской, которую катали взад и вперед по веранде.
Забыт был и его пост в столовой — на полу слева от стула Хозяина, хотя еще со времен щенячества Лэда это место принадлежало ему и только ему. Теперь он неизменно устраивался позади кресла Малышки, что очень мешало горничной, которой приходилось перешагивать через пса, прислуживая за столом. Мать ребенка откровенно злилась.
Шли дни, а любовь Малышки к ее мохнатому другу не угасала. Для нее пес был полон неиссякаемой новизны. Она обожала заплетать косички в пышном белом вороте Лэда, теребить его нежные уши, заставлять его по ее команде подавать голос, здороваться за руку, ложиться или вставать. Ей нравилось изобретать множество замысловатых игр с участием собаки, от «Красавицы и чудовища» до «Прекрасной принцессы и дракона».
И роли чудовища (при красавице Малышке), и более сложной роли дракона Лэд отдавался всей душой. Разумеется, играл он всегда неправильно. И разумеется, Малышка всегда теряла терпение из-за его непонятливости и колотила его — в воспитательных целях — слабеньким кулачком. Наказание это Лэд принимал с блаженной ухмылкой.
То ли благодаря живительному горному воздуху, то ли благодаря общению с четвероногим другом, пробудившим в ней угасший было интерес к жизни, Малышка набиралась сил и больше не походила на бледное привидение. Мать, с огромным облегчением наблюдающая постепенное оздоровление дочки, терпела ее близкое общение с Лэдом, хотя тот первый страх, который она испытала при виде колли, так и не исчез, тем более что два-три события, случившиеся в Усадьбе примерно через неделю после прибытия Малышки, укрепили в ней это глупое предубеждение.
Леди, любящая гостей ничуть не больше, чем Лэд, обходила веранду, да и сам дом по широкой дуге. Но однажды, когда Малышка лежала на веранде в гамаке (многословно и раздраженно пытаясь обучить Лэда алфавиту), а старшая гостья писала письма, сидя спиной к дочери, Леди случилось пробегать по своим делам мимо крыльца.
При виде странного существа в гамаке она замедлила шаг и недоуменно заморгала. Малышка тоже заметила изящное золотисто-белое животное и, оттолкнув Лэда в сторону, повелительно произнесла:
— Иди сюда, новая собачка. Красивая… красивая собачка!
Тщеславие Леди не устояло перед этими словами, и она засеменила вперед, но на расстоянии вытянутой руки снова остановилась. Малышка схватила колли за воротник и подтащила к себе, чтобы поиграть с ней.
Внезапный рывок за мех Леди не мог сравниться по силе с тем, как Малышка таскала и дергала Лэда. Но Леди и Лэд — это совсем не одно и то же. Безграничное терпение и рыцарская любовь к Слабым не числились среди добродетелей Леди. Вольное обращение она жаловала не больше Лэда, а выражала свое недовольство куда более категорично.
При первом же щипке за чувствительную кожу обнажились зубы, раздался угрожающий рык, и в следующий миг точеная золотисто-белая морда подобно молнии метнулась вперед. Как волк накидывается на жертву (и только волк и колли знают, как это правильно делать), кинулась Леди на тонкую детскую руку, которая тянула ее за шерсть.
И в то же мгновение Лэд бросил свое массивное тело между подругой и идолом. То было невероятно быстрое движение для столь крупной собаки. И оно сослужило службу. Острый резец, который пронзил бы руку девочки, полоснул по могучему плечу Лэда.
Прежде чем Леди снова совершила атаку, и даже прежде чем она справилась с удивлением после неожиданного вмешательства своего вечного поклонника, он оттер ее к краю веранды — оттер очень деликатно, не показывая зубов, но при этом твердо и решительно.
Леди, само собой, вознегодовала на такую грубость со стороны своего обычно покорного друга, яростно оскалилась и укусила его.
Весь этот переполох привлек внимание матери девочки. Она оставила свои письма и поспешила на выручку дочери.
— Он… он зарычал на нее, и потом он и та другая ужасная зверюга сцепились друг с другом, и…
— Прошу прощения, — перебил ее жалобы Хозяин после того, как подозвал к себе обеих собак, — но единственное животное, которое плохо обращается со слабой половиной своего вида, это человек. Ни один пес не нападет на Леди. И уж тем более не нападет на нее Лэд… Ого! — оборвал он сам себя на полуслове. — Вы только посмотрите на его плечо! Этот укус предназначался Малышке. Вместо того чтобы ругать Лэда, вам следует благодарить его за то, что он спас ее от глубокой раны. А вот Леди мне придется посадить на цепь.
— Но…
— Но под присмотром Лэда Малышка будет в такой же безопасности, как под присмотром сорока солдат американской армии, — продолжал Хозяин. — Поверьте мне. Пойдем, Леди. Тебя, старушка, ближайшие две недели ждет конура. Лэд, подожди меня. Я вернусь и займусь твоим плечом.
С тяжелым вздохом Лэд отошел к гамаку и медленно улегся под ним. Впервые с момента появления в Усадьбе Малышки он был несчастлив. Очень, очень несчастлив. Ему пришлось теснить и толкать Леди, которую он обожал. И он знал, что пройдет не один день, прежде чем его легкоранимая подруга простит его или забудет об оскорблении. Пока же с ее точки зрения Лэда не существует на свете.
И все это лишь потому, что он спас от укуса Малышку, которая никому не желала зла и которая пока не очень-то понимает, что делает! Внезапно жизнь показалась простодушному Лэду угнетающе запутанной.
Он негромко заскулил и потянулся мордой к свисающей ручке Малышки в надежде на то, что девочка погладит его, облегчит душевные муки. Но Малышку горько разочаровала враждебная реакция Леди на ее предложение дружбы. Наказать за это Леди она не могла. Зато могла наказать Лэда.
Со всей мочи, которая имелась в ее истощенном болезнью теле, Малышка шлепнула по доверчиво подставленному носу. На этот раз трепка не доставила Лэду никакого удовольствия. Он вновь вздохнул и свернулся на полу под гамаком: морда между маленькими передними лапами, большие печальные глаза до краев полны горем и непониманием.
Весна перетекла в раннее лето. С каждым днем Малышка все меньше и меньше напоминала иссохшую мумию, превращаясь в нормального, пусть и худенького, ребенка пяти лет. Она ела и спала так, как не ела и не спала уже много месяцев.
Нижняя часть ее тела все еще оставалась мертвой. Но на плоских щечках заиграл слабый румянец, а глаза снова светились жизнью. Руки, которые таскали Лэда за мех, будь то в порыве дружелюбия или в порицание, становились сильнее. Теперь они причиняли Лэду больше боли, чем поначалу. Но боли всегда сопутствовал все тот же прилив удовольствия — удовольствия, которое на мгновение унимало страдания Лэда из-за предательства по отношению к Леди.
Жарким утром в начале июня, когда Хозяйка и Хозяин отправились на автомобиле в деревню за почтой, мать девочки покатила инвалидную коляску к тенистому уголку у озера, где навес из древесных крон и пышная трава обещали больше прохлады, чем веранда. То было именно такое место, которое выбрал бы для отдыха горожанин и которое любой сельский житель обошел бы стороной — особенно в засушливый период и не имея на ногах резиновых сапог.
Здесь, в этой рощице на берегу, всего три дня назад Хозяин убил мокасиновую змею. Здесь каждое лето в пору сенокоса косцы из Усадьбы двигались с хмурой настороженностью. И редко когда обходилось без того, чтобы на скошенной ниве не осталось одно или два рассеченных косой змеиных тела.
Земли Усадьбы по большей части находились на склоне холма и на вершине, где не водилось ядовитых змей и не было даже комаров. Коротко стриженный газон плавно спускался от дома к озеру, где в узкой низине вдоль прибрежной каменной ограды, тянулся ряд плакучих ив.
Почва тут редко высыхала, а трава вырастала гуще, чем где бы то ни было. Вот тут-то, подгоняемые засухой к воде, обитали тритоны, ящерицы и змеи: в высокой траве они находили прохладу и сырость, а в щелях между камней ограды — несметные убежища.
Если бы в то утро Хозяин или Хозяйка оставались дома, то гостье отсоветовали бы везти Малышку под те ивы. И ее бы дважды предупредили об опасности поступка, который она совершила, прибыв к берегу: вынула девочку из инвалидной коляски и посадила ее на коврик, расстеленный на траве, спиной к каменной кладке.
Сидеть на пышном травяном матрасе было мягко. Ветерок с озера колыхал нижние ветви деревьев. Воздух в этом местечке был восхитительно свеж; не верилось, что чуть выше по склону все насквозь прокалил беспощадный зной.
Гостья была крайне довольна своим выбором места для отдыха. А Лэд — нет.
Как только инвалидная коляска подкатилась к каменной стенке, большого пса охватило беспокойство. Он дважды вставал у коляски на пути — ему оба раза приказывали отойти, а когда он не сделал этого, колесо больно ударило его в ребра. Когда Малышку уложили на травяную постель, Лэд залился громким лаем и потянул зубами угол коврика.
Гостья грозно потрясла зонтиком и велела возвращаться обратно в дом. Лэд не исполнял ничьих команд, кроме тех, что отдавали два его божества. Вместо того чтобы побрести прочь, он сел рядом с ребенком — так близко, что прижался воротом к плечику Малышки. Лэд не улегся, как обычно, а именно сел — уши торчком, темные глаза омрачены тревогой, морда медленно поворачивается из стороны в сторону, ноздри подрагивают.
Человеку тут нечего было видеть, слышать или чуять, кроме тенистой прелести уголка, шелеста ветра в листве, мягкого благоухания июньского утра. Собака же слышала шорох, не связанный с порывами ветра. Вокруг нее полно было слабых запахов, не улавливаемых человеческим носом, а среди них один особенно зловещий — тонкий аромат давленых огурцов. (Если вы когда-то либо убивали ямкоголовую змею, то знакомы с ним).