Пес беспокоился. Его снедало предчувствие беды. Из-за тревоги он не мог сидеть спокойно, вертелся, ерзал, а раз или два даже издавал тихое рычание.
Вдруг его глаза вспыхнули, а хвост начал постукивать по коврику. Это Лэд заслышал, что в четверти мили с трассы свернул знакомый автомобиль. В нем едут Хозяин и Хозяйка, забравшие почту из деревни. Теперь все будет хорошо. Тягостные обязанности телохранителя можно будет передоверить тем, кто лучше с ними справится.
Вскоре машина показалась из-за угла дома и остановилась перед входом. Гостья заметила ее и, подскочив со своего места на коврике, побежала за свежими письмами. Она так торопилась узнать последние новости, что зацепила камешек в кладке стены, и он с шумом покатился вниз, в широкую щель между двумя крупными валунами.
Городская женщина не обратила внимания ни на стук, ни на резкое шипение, которое последовало через миг, когда камень плюхнулся на кольца мокасиновой змеи, дремлющей в одном из укрытий в основании стены. Но Лэд уловил и эти звуки, и даже то, как зашуршали по камню чешуйки рассерженной рептилии, вынужденной искать новое место.
Извиваясь, мокасиновая змея пробиралась по траве прямо вдоль края коврика. Это была короткая, толстая, грязная змея, с отчетливым сложным узором, покрывающим ее грубую кожу. Небольшая плоская голова формой напоминала клин. Между глазом и ноздрей по обе стороны морды имелось по ямке. Они-то и дали название всему этому семейству ядовитых змей: ямкоголовые.
(Гремучая змея обитает в каменистых горах Северного Джерси, в глухих местах; ныне она почти не рискует заползать в долины. А вот мокасиновая змея — родная сестра смертоносной гремучей змеи — по-прежнему населяет луга и берега озер. Меньшая по размеру, более толстая, чем ромбический гремучник, в отличие от него эта змея не предупреждает о нападении, и потому она гораздо опаснее. Это существо ужасно как своим внешним видом, так и повадками и заслуженно пользуется дурной славой. Мокасиновые и гремучие змеи — единственные представители ямкоголовых, оставшиеся на пространстве между Канадой и Виргинией.)
Полтора-два фута рептилия двигалась вдоль кромки ковра, потом замерла в нерешительности — вероятно, ослепленная солнечным светом. Не более ярда отделяло ее голову от исхудалой детской ручки, без дела опущенной на подстилку. Другой рукой девочка обнимала Лэда, и ее тело разделяло пса и змею.
Лэд вздрогнул, высвободился из слабого объятия и нервно вскочил на лапы.
Существует два создания — и вероятно, их всего два, которых дико боится даже самый породистый колли и от которых он побежит прочь без оглядки. Одно — это бешеная собака. Второе — ядовитая змея. От них его гонят инстинкт и страх смерти.
Когда запах стал сильнее и потом, когда мокасиновая змея попала в поле его зрения, отважное сердце Лэда подвело его. С беззаветной храбростью атаковал он двуногих грабителей, когда они вторгались в Усадьбу. Не раз и не два сражался он бесстрашно с собаками крупнее себя. С пылом Д’Артаньяна кидался он на быка, уводя его в сторону от Хозяйки.
Проще говоря, он не знал, что такое страх. Тем не менее сейчас он боялся — до дрожи, до визга, до тошноты. Боялся смертоносного создания, что замерло в трех футах от него. Предоставленный сам себе, он бросился бы наутек незамедлительно. Он даже поддался безотчетному порыву и прижался к беспомощному ребенку, словно ища у него защиты как у представителя высшего класса животных. Тяжелая волна малодушия окатила собаку с головы до кончика хвоста.
Тем временем Хозяин вышел из машины и зашагал вниз по холму; в его руке были зажаты несколько писем, адресованных гостье. Лэд с тоской посмотрел на него. Он знал: Хозяин слишком далеко и не поспеет на помощь вовремя, даже призванный самым оглушительным лаем.
И в этот миг рассеянный взгляд ребенка упал на змею.
Малышка ойкнула и крепче приникла к своему четвероногому другу. Хотя бы верхняя часть ее тела могла отодвинуться от опасности, а вот ноги так и лежали безжизненно. Но своим движением девочка шевельнула коврик, и его край сместился на дюйм или два, потревожив змею. Рептилия свернулась кольцами и запрокинула угловатую голову с разинутой пастью, в которой дергался темно-бордовый раздвоенный язык.
Малышка, в панике от того, что не может убежать, закричала, схватила с коврика книжку с картинками и швырнула ее в рептилию. Книга в полете раскрылась и почти сразу упала, не достигнув цели, но сослужила иную службу: заставила змею поверить, что на нее нападают.
Еще дальше откинулась треугольная голова и потом молнией метнулась вперед. Это двойное движение заняло всего какую-то долю секунды. Целая треть толстого, цвета меди тела взвилась в воздух. Змея метила в худую коленку, в десяти дюймах от ее колец. Девочка, объятая смертельным ужасом, опять закричала.
Прежде чем крик слетел с побелевших от страха губ, ребенка повалила навзничь мощная лохматая фигура, рванувшаяся через него на врага.
Зубы мокасиновой змеи вонзились Лэду в нос.
Это было очень больно, но Лэд не издал ни звука, только отпрянул. В прыжке его челюсти зацепили Малышку за плечо. Оскаленные клыки лишь слегка царапнули ее мягкую плоть, когда он наполовину затащил, наполовину уронил ее вслед за собой на траву.
Как только его лапы коснулись земли, Лэд вновь бросился через ковер на свернутую кольцами змею. На этот раз ее ядовитые зубы нашли другую цель — впились сбоку в вытянутую собачью морду.
Мгновение спустя мокасиновая змея беспомощно билась и извивалась среди травы с переломанным хребтом и разрезанным почти надвое телом; хватило одного удара похожего на саблю клыка.
Схватка закончилась. Угроза миновала. Девочка спасена.
А в носу и в челюсти ее спасителя уже делали свое черное дело две порции смертельного яда.
Лэд тяжело дышал, стоя над распростертой и плачущей Малышкой. Он исполнил свой долг, и инстинкт подсказывал ему какой ценой. Но зато его идол цел и невредим, и потому пес был счастлив. Он нагнулся, чтобы лизнуть сморщенное в плаче личико и безмолвно попросить прощения за вынужденную грубость в пылу борьбы.
Но ему было отказано даже в этом крошечном утешении. Едва он потянулся мордой к Малышке, как его сбил с ног удар, который чуть не раскроил ему череп.
Оказывается, на крик испуганного ребенка мать повернула назад. Близорукая и вздорная, она подумала, будто собака опрокинула ее больного ребенка и перепрыгнула через него, а потом вцепилась ему в плечо зубами и потащила вопящее дитя по земле.
Ну все, ее терпение лопнуло. В ней заговорил первобытный материнский инстинкт (который иногда у женщин так же силен, как у львиц — или у коров). Не думая о собственной безопасности, гостья кинулась спасать дочку. На бегу она ухватила за трость свой зонт от солнца и занесла его над головой.
Круглая рукоятка, выточенная из агата, опустилась прямо псу на макушку. Каменный шар, оправленный в четыре серебряные когтя, был величиной с женский кулак.
Когда Лэд сумел подняться после оглушительного удара, импровизированное оружие вновь взлетело в воздух и опустилось, на этот раз на широкую спину пса.
Лэд не съежился, не пытался уклониться или сбежать, не оскалил зубы. Этот обезумевший агрессор — женщина. Более того, она — гостья и в качестве таковой находится под защитой священного Закона о Гостях, который он накрепко усвоил с младых когтей.
Если бы руку на Лэда поднял мужчина (и при этом не Хозяин и не гость), то тогда срочно потребовались бы услуги врачей, если не могильщиков. Но в этой ситуации восстать против побоев пес не мог.
От боли его голову и спину била мелкая дрожь. А женщина, совсем потерявшая рассудок под влиянием страха и материнской любви, продолжала осыпать собаку ударами с такой силой, на какую только была способна.
Потом пришло спасение.
При первом же взмахе зонта девочка завопила в яростном протесте против столь жестокого обращения с ее любимцем. Ее крик, правда, остался без внимания.
— Мама! — визжала Малышка тонким, срывающимся от волнения голоском. — Мама! Нет! Нет! Он не дал змее укусить меня! Он…
Впавшая в неистовство женщина все еще не слышала дочь. Каждый новый удар, нанесенный собаке, как будто попадал и по сердечку девочки. От стресса Малышка тоже обезумела.
В неудержимом стремлении защитить своего спасителя она вскарабкалась на ноги и проковыляла три шага, чтобы ухватить мать за юбку.
Прикосновение заставило женщину оглянуться, и тут она обомлела. Забытый зонтик выпал из ее рук на землю. Побледневшая мать так и стояла, открыв рот и удивленно глядя на дочь, которая покачивалась и цеплялась за ее платье, чтобы устоять, взахлеб умоляя не трогать собачку.
При виде избиения своего пса Хозяин разразился беззвучным потоком проклятий и припустил бегом. Теперь он резко остановился и тоже ошеломленно уставился на чудо, случившееся у него на глазах.
Ребенок встал и пошел.
Ребенок пошел! Пошел ребенок, двигательные центры в спинном мозге которого были безнадежно поражены (таков был вердикт премудрых докторов), ребенок, у которого не оставалось надежды на то, чтобы шевельнуть хотя бы мизинчиком на ноге или почувствовать что-нибудь в нижней половине тела! Неудивительно, что и гостья, и Хозяин словно на время подхватили тот самый паралич, который чудесным образом покинул девочку!
И все-таки — как впоследствии констатировали ученые медики — никакого чуда не произошло. Тут не было ничего сверхъестественного. Малышка была не первым и даже не тысячным примером в медицинской истории, когда нарушенная способность чувствовать и двигаться после мощного шока восстанавливалась.
Ребенок не подвергся ни деформации, ни травме, которые повредили бы ее позвоночник или передаточные цепи между мозгом и конечностями. Беспомощной она стала после тяжелой болезни. Сельский воздух и новый интерес к жизни постепенно обновили истощенные ткани организма. А потрясение возобновило связь между мозгом и нижней половиной тела — ту связь, которая была временно нарушена, но не разорвана.
Когда наконец в головах человеческих существ немного прояснилось и нашлось место для чего-то помимо немого восторга и благодарности, счастливо всхлипывающую мать заставили выслушать историю девочки о том, как собака сражалась со змеей, а найденный Хозяином труп рептилии подтвердил рассказ.
— Да я… да я на колени упаду перед этим небом посланным псом, — рыдала гостья, — и вымолю прощение. О, пусть меня побьют так, как я побила его! Мне так стыдно! Где же он?
На этот вопрос не нашлось ответа. Лэд словно испарился. Ни поиски, ни настойчивые ласковые призывы ни к чему не привели. Хозяин обежал рощу, останавливаясь, чтобы покричать, а потом, когда все собрались в доме, попросил Малышку заново все пересказать. В конце ее повествования он кивнул.
— Понимаю, — сказал он, борясь с неподобающим мужчине желанием заплакать. — Теперь я все понял. Должно быть, змея укусила его. По крайней мере один раз, а вероятно, больше. И он догадался, что это значит. Лэд все знает… то есть знал. Знай он чуть меньше, то был бы человеком. Но… будь он человеком, то вряд ли отдал бы свою жизнь ради Малышки.
— Отдал жизнь, — повторила за ним гостья. — Я… я не понимаю. Не могла же я ударить его так сильно, чтобы…
— Нет, — ответил Хозяин. — Это сделал змеиный укус.
— Вы хотите сказать, что он…
— Я хочу сказать, что это свойственно животным: уходить в лес, в глушь, чтобы там в одиночестве умереть. Они более чутки, чем мы, люди. Они стараются не доставлять лишних хлопот тем, кого любили. Лэд принял смерть от яда мокасиновой змеи. Он понял это. И пока все мы были заняты волшебным выздоровлением Малышки, он тихо ушел — умирать.
Хозяйка поспешно встала и вышла из комнаты. Она полюбила большого пса так, как любила мало кого из людей. Гостья плакала от запоздалого раскаяния.
— А я поколотила его, — причитала она. — Поколотила — жестоко! А в это самое время он умирал от яда, от которого спас мое дитя! О, никогда я не прощу себя за это, до самого последнего дня своей жизни.
— До самого последнего дня далеко, — сухо произнес Хозяин. — И простить себя — задача нетрудная. В конце концов, Лэд был всего лишь собакой. И поэтому он мертв.
Исцеление Малышки создало в Усадьбе праздничную атмосферу. Ее робкие, но неизменно успешные попытки ходить стали источником ежечасных восторгов.
Но на фоне всеобщей радости Хозяин и Хозяйка не всегда могли удержать на лице улыбку. Даже гостья впадала в уныние — часто, громко и многоречиво скорбя о гибели Лэда. А Малышка и вовсе была безутешна.
На рассвете четвертого дня Хозяин молча покинул дом, чтобы совершить свою обычную прогулку перед завтраком — прогулку, в которой много лет его неизменным спутником был Лэд. С тяжелым сердцем пустился он в путь.
Когда он захлопнул за собой дверь веранды, что-то неуклюже поднялось с коврика на крыльце — что-то такое, на что Хозяин воззрился в полнейшем недоумении.
Это была собака — но ни одна такая собака прежде не нарушала чистоту надраенной веранды Усадьбы.
Тело животного исхудало до костей. Голова отекла — хотя, похоже, отек уже начал спадать. Мех от загривка до задних лап, от кончика носа до кончика хвоста скрылся под сплошной бесформенной коркой подсохшей грязи.
Хозяин резко присел на пол веранды рядом с покрытым грязью существом и обхватил его руками, несвязно бормоча:
— Лэд! Дружочек мой… Друг мой!.. Ты опять живой! Ты… ты… жив!
Да, Лэд знал достаточно, чтобы уползти в лес умирать. Но благодаря струе волчьей крови в родословной колли, он догадался сделать кое-что поумнее, чем просто околеть.
На три дня он похоронил себя, по самые ноздри, в непостижимо целебной жиже болота, что лежало за рощей, и эта грязевая ванна сделала для него то же, что и для миллионов диких зверей. Она высосала из его тела змеиный яд, оставив пса живым — тощим, трясущимся от слабости, с опухшей головой, но живым.
— Он такой… но он такой грязный, да? — заметила гостья, когда полубезумный торжествующий клич Хозяина собрал всех домочадцев, наскоро накинувших кое-какую одежду, на веранде. — Такой грязный и…
— Да, — коротко согласился Хозяин, нежно держа в руках голову Лэда. — Очень грязный и потому все еще живой.
Глава четвертая
Его сынок
Подруга Лэда Леди была единственной из Малого народца, населяющего Усадьбу, кто отказывался смотреть на Лэда с должным почтением. Когда на нее нападало веселье, она безжалостно дразнила его, повелевая и помыкая им самым величественным образом — и за все это Лэд обожал ее. Были у него и другие причины любить Леди: она изящна, красива и относится к нему с нежностью, а главное — он завоевал ее в честной схватке не на жизнь, а на смерть с более молодым и задиристым Плутом.
Обратив Плута в бегство, Лэд некоторое время блаженствовал, безраздельно завладев обществом Леди. Вместе прочесывали они леса за Усадьбой в поисках зайцев. Вместе, плечом к плечу, растягивались они на потертом коврике перед камином в гостиной. Вместе они поклонялись своим лучшим в мире божествам — Хозяйке и Хозяину.
Но в конце лета у Лэда появился новый соперник — а точнее, три соперника. И они захватили все время, и все внимание, и всю любовь Леди. Бедняга Лэд чувствовал себя совершенно забытым. Трое соперников, которые так внезапно отобрали у него Леди, были пушистыми, толстыми, размером с котенка. Короче говоря, это были три чистокровных щенка колли.
Двое из них были желтовато-коричневыми с белыми передними лапками и грудкой. Третий окрасом походил не на Лэда, а на мать — по крайней мере, все, что не было в нем белым, пока было неопределенного мышиного цвета, но по достижении щенком трехмесячного возраста обещало превратиться в бледно-золотистую шерсть.
Когда им было недели по две, то есть когда только-только открылись их большие скорбные глаза, двое коричневых щенков умерли. Их смертям не было очевидного объяснения, но надо помнить о том, что разводить колли всегда либо необычайно легко, либо практически невозможно.
Пушистый сероватый малыш остался в одиночестве — тот щенок, который со временем должен был стать золотистым. Хозяйка назвала его Волчок.