— Но Лэд еще ни одной ночи не проводил вне дома! — воскликнула встревоженная Хозяйка. — Ему будет ужасно одиноко там — и днем, и особенно ночью.
Тем временем обладающий мистическим чутьем, свойственным лучшим из чистопородных колли, Лэд стал догадываться о том, что в атмосферу Усадьбы вторглось нечто необычное. Из-за своих догадок он стал беспокойным, однако не связывал происходящее с собой — до тех пор, пока Хозяйка не стала ежедневно купать его и расчесывать.
Вообще-то она и так каждый день расчесывала его мохнатую шерсть, чтобы она была блестящей и пушистой, а заплывы в озере обеспечивали ему чистоту, которой позавидовал бы и человек. Но никогда раньше не подвергался он столь тщательному массажу щеткой и гребнем, который теперь стал его уделом. Никогда он не знал таких мыльно-пенных помывок, которые стали его каждодневной участью на протяжении последней недели перед Выставкой.
В результате этих процедур волнистый мех Лэда стал похож на шелковую пряжу и стоял вокруг него облаком, словно прическа черкесской красавицы из цирка диковин. Грудь и передние лапы сияли снежной белизной, а бока, широкая спина и могучие плечи горели как бронза.
Он был великолепен — и несчастен. Лэд теперь отлично знал, что именно он является центром всей этой непривычной суматохи, что наводнила Усадьбу. Он ненавидел перемены любого рода, ведь чистопородные колли — ультраконсерваторы. А конкретно эта перемена к тому же угрожала его покою и, сверх того, приводила к тому, что его кожу бесконечно царапали гребнем, а шерсть провоняла мылом.
По мнению людей, лигроиновое мыло, с которым Хозяйка купала Лэда, вообще ничем не пахнет, а само оно до последнего атома смывается с шерсти теплой водой. Но человеческий нюх по сравнению с нюхом лучших из колли то же самое, что зрение подслеповатого кутенка по сравнению со зрением орла.
Всю Пасху, в последние дни перед Выставкой, сотни породистых псов проходили подготовку к соревнованию, которое для зрителя — восторг, а для многих четвероногих участников — разновидность бесконечной пытки. В оправдание Хозяину и Хозяйке надо отметить, что они не имели — тогда — об этом ни малейшего представления. Если бы знали, то все синие ленты в мире не заставили бы их подвергнуть любимого питомца такому мучению.
В некоторых питомниках эрдельтерьеров «ощипывают» вручную, чтобы избавиться от мягкого серого шерстяного покрова, являющегося главной природной красотой эрделей и ни единого волоса которого не должно быть видно во время выставки. В том, что касается ощущений, ощипка собаки — это примерно то же самое, что вырывание живых волос из головы человека. Но выставочные традиции требуют жертв.
Другие заводчики отбеливают и без того белый мех бультерьеров втиранием в нежную кожу трубочной глины. Чувствительные хвосты и еще более чувствительные уши обрабатывают наждачной бумагой — все ради пущей красоты несчастных мучеников, а внутреннюю сторону ушей выбривают безопасной бритвой.
Маленькие злобные ножи-гребни безбожно терзают уши и головы колли, чтобы втиснуть естественную мохнатость в рамки болезненной и неестественной элегантности. Еще у колли «мнут» уши до тех пор, пока их обладателей не начинает трясти от боли, — это для того, чтобы придать ушам форму идеального тюльпана, ибо так диктует мода для колли.
И так до бесконечности. Каждую породу, которую экспонируют, подвергают особому набору страданий — страданий, по сравнению с которыми ласковые, хоть и утомительные купания и расчесывания, доставшиеся Лэду, покажутся истинным наслаждением!
Очень малое количество из этих безжалостно «подготовленных» собак были домашними животными. Основная их масса была из питомников — этих животных разводили и выращивали по той же формуле, по какой выращивают призовых свиней или кур, и индивидуальный подход в этом процессе сводился к минимуму. Собак скрещивали между собой для того, чтобы подчеркнуть определенные «сильные» стороны, приносящие очки в ходе судейства и год от года меняющиеся.
Сообразительность, верность, добронравие — вся, так сказать, «человеческая» сторона собаки полностью игнорировались в стремлении вывести физически идеальное животное. Собак держали в конурах и в проволочных манежах подобно племенной скотине. За ними присматривал наемный персонал, и обучали их только тому, как выглядеть наилучшим образом в своей породе и завоевывать ленты. Некоторые из них даже не знали своих владельцев в лицо, проводя всю жизнь в платных питомниках.
Экстерьер — вот что имело значение. Сердцу, уму, безымянному прекрасному качеству собаки, которую вырастил и воспитал хозяин, значения не придавалось вообще. Эти черты не принесут награды на выставке, и потому тщеславные собаководы, чья единственная цель заключается в выигрывании лент и кубков, не озабочены их культивированием. (Обо всех этих не относящихся к делу замечаниях следует помнить, посещая собачью выставку.)
Рано утром в первый день Выставки Хозяйка и Хозяин отправились с Лэдом в город. Они поехали на своей маленькой машине, чтобы не подвергать пса риску запачкаться в поезде.
Лэд не съел ни кусочка из аппетитного завтрака, предложенного ему тем утром. Он не мог есть, когда в горле сухим комом стояли дурные предчувствия. Ездить в автомобиле ему доводилось часто, и обычно он катался с удовольствием. Но теперь он не вскочил в салон, а заполз с огромной неохотой. Пока машина не выехала на шоссе, его большие печальные глаза были обращены назад, к дому, в немой мольбе. Его энергия, его веселость, его стремительность полностью покинули его. Он понимал, что его увозят из милой Усадьбы и что машина мчит его навстречу какой-то страшной участи.
Для собаки, которую вывели и вырастили специально для выставок, они — обыденное мероприятие; оно неприятно, но неизбежно. Домашнему псу вроде Лэда это разбивает сердце. По дороге в город большой колли зарылся мордой в колени Хозяйки и безнадежно скрючился у ее ног. Машина неуклонно двигалась в сторону города.
Глубоко опечаленный пес — это самое несчастное создание на земле. Никакие уговоры и ласки Хозяйки не могли вывести Лэда из глухой апатии отчаяния. Обыкновенно в этот час он совершал чинный обход Усадьбы, следуя за одним из двух своих божеств. А теперь вместо этого его боги увозят его к чему-то невыразимо неприятному. Менее благородная собака сейчас выла бы или бешено сопротивлялась. Лэд, этот мохнатый мученик, достойно ожидал своей участи.
Через час или около того поездка подошла к концу. Машина затормозила на Мэдисон-сквер — рядом с огромным бледно-желтым зданием с аркадами и статуей Дианы на шпиле купола. Оно называлось «Гарден» и считалось почти исторической достопримечательностью, насколько исторические достопримечательности вообще возможны в Нью-Йорке.
С тех пор как авто въехало на остров Манхэттен, ноздри несчастного Лэда трепетали от миллиона новых и тревожных ароматов. Теперь, когда машина остановилась, все это множество странных запахов затмилось одним — всепоглощающим запахом собак. Человек, находясь на улице, этот запах не чувствовал. Для собаки он был нестерпимо сильным.
По команде Хозяина Лэд вылез из салона машины на тротуар и встал там, ошалело принюхиваясь. Его уши, до сего момента знавшие только глубокую тишину леса и озера, разрывались от безумолчного рева города. Сквозь этот шум он улавливал приглушенные звуки многоголосого лая и воя соплеменников.
Тот гомон, который во время собачьей выставки оглушает людей при входе в «Гарден», в полной мере был слышен Лэду еще с улицы. И как инстинкт или запах заставляет свинью упираться, когда ее ведут на скотобойню, так и наш галантный пес пал духом, вынужденно следуя за Хозяйкой и Хозяином внутрь здания.
Любой человек, хоть немного имевший дело с собаками, почти безошибочно может определить, означает ли собачий лай радость, или гнев, или страх, или скорбь, или любопытство. Для такого человека лай выразителен примерно так же, как интонации человеческого голоса. Собака же расслышит в лае другого пса гораздо больше оттенков. И в какофонии множества собачьих голосов, которые разрывали сейчас уши Лэда, он не услышал ничего, что развеяло бы его опасения.
Он был героем полудюжины лютых схваток. Он рисковал жизнью, чтобы спасти другое живое существо. Он гонял бродяг, коробейников и прочих непрошеных гостей, которые забредали на территорию Усадьбы. Но сейчас в его сердце закрался страх.
Он поднял взгляд на Хозяйку. В его глазах плескался океан мольбы. Она нежно коснулась его морды и шепнула ласковое слово, после чего он без дальнейших колебаний продолжил идти рядом с ней. Если они, его боги, ведут его на смерть, он не будет подвергать сомнению их право на такой поступок, он пойдет за ними, как полагается хорошему солдату.
Итак, они вошли внутрь. У турникета на Лэда равнодушно глянул зевающий ветеринар. Поскольку явных признаков нездоровья у собаки не имелось, ветеринар даже не стал прикасаться к ней, а просто кивком дозволил ей пройти. Этому ветеринару платили за то, чтобы он осматривал всех животных, прибывающих для участия в выставке. Возможно, кого-то из них он развернул восвояси, а возможно, всем дал допуск, но после этой выставки, как часто бывало после множества других подобных мероприятий, по питомникам пронеслись эпидемии собачьей чумы и других недугов, десятки и сотни собак не выжили. Это один из рисков, на которые идет владелец, экспонирующий собаку, а вернее, рискует не он, а его невезучий питомец. Хотя, напомним, зевающим ветеринарам платят за то, чтобы они отсеивали нездоровых участников.
Пройдя за турникет, Лэд невольно опять остановился. Собаки, собаки. СОБАКИ! Больше двух тысяч особей, от догов до той-терьеров, загнанных на демонстрационные помосты ряд за рядом, на всем бескрайнем пространстве арены «Гардена»! Лэд и не знал, что в мире столько собак.
Не менее полусотни из них тявкало, лаяло или выло. Чудовищно громкий звук взмывал под сводчатую крышу арены и отражался обратно бесчисленными ударами молоточков по барабанным перепонкам.
Хозяйка держала Лэда за цепь и мягко поглаживала сбитого с толку пса, а Хозяин отправился наводить справки. Лэд теснее прижался к колену Хозяйки в поисках убежища и, мигая, осматривался по сторонам.
В центре арены стояло несколько больших загородок из проволочной сетки и досок. Внутри каждой из них были установлены стол, стул и подвижная платформа. Эта платформа была около шести футов в высоту, со сторонами по четыре фута. В одном углу этих «судейских рингов» висели черные доски: на них мелом писали, какой класс будет оцениваться следующим.
Повсюду вокруг рингов тянулись коридоры, образованные сдвоенными рядами помостов, приподнятых на два фута от пола. Помосты были застелены соломой и разделялись высокими проволочными перегородками на ячейки площадью примерно по три квадратных фута. Каждая такая ячейка должна была стать местом пребывания в последующие четыре дня и четыре ночи одной из несчастных собак. Спереди ячейки были открыты, и собаки удерживались внутри короткими цепями.
Эти цепи давали животным достаточно свободны лишь для того, чтобы встать, лечь и передвинуться в границах крошечного пространства. Перед некоторыми из ячеек имелся проволочный барьер. Это означало, что их обитатель — буйный, а иными словами, что по истечении четырех дней он вполне может устать от того, что его разглядывают, щупают, щекочут, бесцеремонно треплют пятьдесят тысяч любопытных посетителей.
Хозяин вернулся в сопровождении смотрителя, получившего щедрые чаевые. Тот препроводил Лэда через вавилон лающих и рычащих представителей всех пород в секцию в северо-восточном углу «Гардена», над которой крупными черными буквами на белом фоне было написано: «КОЛЛИ». Здесь их проводник остановился перед ячейкой с номером 658.
— Ап, Лэд, — сказала Хозяйка, прикоснувшись к покрытому соломой помосту.
Обычно после такой команды Лэд готов был вспрыгнуть на указанную высоту — будь то пол автомобиля или верх стола — с легкостью кошки. Теперь же, лапа за лапой, он очень медленно взобрался в ячейку, которую уже начал ненавидеть — ячейку, в которую его хотели заточить на четыре нескончаемых дня. Там его, никогда не знавшего привязи, позорно посадили на цепь, словно сбежавшего щенка. Унижение окончательно сломило его истерзанную душу. Лэд лег на солому и уткнулся носом в лапы.
Хозяйка постаралась устроить его как можно удобнее. Поставила перед ним взятый с собой завтрак и попросила смотрителя принести воды.
Тем временем Хозяин встретил знакомого владельца колли, и вдвоем они прогуливались по секции, изучая сидящих в ячейках собак. Дюжины раз Хозяин посещал собачьи выставки, но теперь, когда участником стал Лэд, он изучал конкурсантов совсем другими глазами.
— Смотрите-ка, — хвастливо обратился он к своему спутнику, когда они остановились перед помостом, где были привязаны полдюжины псов из одного и того же прославленного питомника. — Эти собачки и рядом не стояли с моим Лэдом. Видите, носы у них заостряются, как зубочистки, и расстояние между ушами уже моей ладони. И глаза у них маленькие, да еще и раскосые, как у китайцев. А корпус-то как изогнут, почти как у борзой. По сравнению с Лэдом некоторые из них просто уроды. Точно, уроды — не все, конечно, но многие.
— В этом-то самый шик и есть, — снисходительно засмеялся владелец колли. — Нынешние колли — таков, по крайней мере, стиль в этом году — должны быть с головой как у борзой и с изящными, маленькими костями. Какой смысл в том, чтобы у собаки был ум или нюх? Она теперь разводится для выставок или живет в доме как питомец, а овец больше не пасет. Длинный нос, узкая голова…
— Зато Лэд однажды в снежную бурю шел по моим следам две мили, — возразил Хозяин. — И это по дороге, где после меня протопали пятьдесят человек. И он понимает каждое мое слово. Он…
— Да? — без малейшего интереса отозвался его знакомый. — Все это очень хорошо — но на выставке совершенно бесполезно. Некоторые из известных собаководов по-прежнему хотят иметь умных собак, они выращивают для себя настоящих друзей — Эйлин Моретта, например, Фред Лейтон и еще парочка других. Но остальных, как я посмотрю, волнуют только награды. Давайте же взглянем на вашего пса. Где он?
Шагая по проходу к ячейке 658, они встретились с обеспокоенной Хозяйкой.
— Лэд отказывается есть, — доложила она, — и дома он не поел перед нашим отъездом. Воду он пьет, и много, но не ест. Я боюсь, не болен ли он.
— Они всегда на выставке мало едят, — утешил ее владелец другого колли. — Так, куснут чего-нибудь. Это касается нервных собак. А воду — да, квартами пьют. А-а, так вот он, ваш пес, да? — воскликнул он, остановившись перед номером 658. — Хм!
Он стоял, расставив ноги, заложив руки за спину, и смотрел сверху вниз на Лэда. Колли лежал, как и раньше, не поднимая морды. На чужака он даже не глянул, но его большие умоляющие глаза метались между Хозяином и Хозяйкой. В этом ужасном месте только они могли спасти его.
— Хм! — задумчиво повторил знакомый Хозяина. — Глаза крупноваты и недостаточно скошены. Голова слишком широкая для носа такой длины. Уши слишком расставлены. И глаза, кстати, тоже. И в них нет «выражения, как у терьера». Слишком костист, слишком тяжел. Отличная шерсть, должен признать, великолепная! Лучшая из всех, что я видел за последние пять лет. И хвост хорош! В каком классе он выступает? В «Новичке», да? Можете получить там третье место. Он настоящий колли — но старомодный. Боюсь, даже для своего класса он слишком уж старомодный. Но — кто знает. Только вот жаль, что он не…
— Я не хочу, чтобы он хоть в чем-то был другим! — вспыхнула Хозяйка. — Он идеален таков, каков есть. Но вам это сейчас не видно, потому что Лэд сам не свой. Я никогда не видела его таким расстроенным и несчастным. Думаю, напрасно мы привезли его сюда.
— Он-то не виноват, — философски заметил владелец другого колли. — Ну, предположим, что вас привезли в незнакомое место вроде этого, и посадили в клетку на цепь, и держат там четверо суток, а вокруг сотни других узников кричат, и плачут, и орут во все легкие, и ни на минуту не затихают! И сотня тысяч людей прохаживаются мимо вашей клетки день и ночь, теребят вас, обсуждают, пытаются пощупать ваши уши и рот и требуют, чтобы вы пожали им руку… Вот тогда, скажите, захотите вы есть? Будет ли вам весело? Четырехдневная выставка — это самое страшное, что может случиться с тонко чувствующей собакой, если исключить вивисекцию, конечно. Короткая однодневная выставка, часов на восемь, допустим, не стала бы таким испытанием, особенно если хозяин собаки все время находится рядом с ней. Но четыре дня — это ад! Не понимаю, почему Общество защиты животных ничего не предпринимает по этому поводу.