— А у меня вот щось не получается. Пересолю да и только. Ну-ка, попробуй, как сейчас…
Он не спеша нашел ложку, вытер ее, открыл казанок, зачерпнул супу. Попробовал я.
— Добре, — говорю.
— А ну-ка со дна, — и снова зачерпывает, та помалу так, а сам все мимо меня куда-то поглядывает.
Попробовал я и со дна, похвалил.
— Ну иди, — говорит, — спасибо.
Направился я к своему казанку, а тут и шкипер подходит.
— Как обед? — спрашивает.
— Варится…
— Дай-ка попробую.
— Та вин ще не кыпив…
— Ничего, посмотрю, что там у тебя. Открыл он казанок, а там лежит огромная, мабуть пятнадцятый номер, замызганная, рваная галоша.
Водолазы дружно расхохотались. Мичман продолжал:
— Подсунули мне хлопцы цю галошу, пока я пробовал у соседа посолен ли суп. То ж вин все время в сторону поглядывал! Пришлось мне тогда суп снова варить, да еще ложкой по лбу заработал. Ну, а вы що не одягаетесь? — прикрикнул Довбыш. — Чи письмове распоряжение чекаете?
— Я уже готов! — доложил Коваль. — Разрешите под воду?
— Идить!
Послышался шлепок ладони по медному шлему, затем забулькала вода.
На этот раз Коваль, едва успев спуститься под воду, сразу же обнаружил мину. Она отличалась от той, которую разоружил Рыбаков: была значительно толще, короче и в хвостовой части имела стабилизатор, как у авиабомбы.
— Мы с Алексеем Петровичем и таких в порядок приводили! — сказал Довбыш, выслушав доклад водолазов. — Разрешите, я спущусь, ее заарканю? — спросил он старшего лейтенанта Обуховского.
— Не разрешаю. Сначала нужно посоветоваться с капитаном третьего ранга.
— Да хиба ж я не знаю, що це таке!
— Не разрешаю! — повторил Обуховский.
…На этот раз врач проводила моряков к Рыбакову. Он лежал на кровати, читал книгу и делал на листе бумаги пометки карандашом. После операции он почти не изменился, только бледнее стало лицо да, может быть, глубже запали глаза.
— Не вовремя я заболел, — сказал капитан третьего ранга, выслушав доклад Обуховского. — Не вовремя… Это магнитно-акустическая мина, но возможно, на ней установлен магнитно-индукционный или комбинированный взрыватель. Если горловины у нее вот такой формы, — и Рыбаков быстро набросал на листе бумаги небольшой чертежик, — то она без гидростатического взрывателя; если же горловина такая, — он снова начал чертить на бумаге, — то взрыватель есть. Вы, товарищ мичман, знаете, как нужно ее зачеканить?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга! — гаркнул Довбыш, вскакивая с табуретки.
— Не так громко, здесь же не рейд, а больница, — улыбнулся Рыбаков. — Тогда изготовьте бронзовые чеки, а вы, — взглянул он на Бондарука, — доложите обо всем командованию.
…Люди ушли, а Рыбаков снова взялся за книгу воспоминаний одного гитлеровского генерала. Пытаясь проанализировать причину разгрома немецкой армии, генерал приводил много фактов: и бездумные приказы Гитлера, и ошибочные действия штаба, и многое другое.
«Основного он не понимает, — подумал Рыбаков, — что если бы даже и не были допущены эти ошибки, все равно советский народ победить нельзя…».
Вошел Бондарук.
— Командование разрешило обезвредить мину, — сказал он. — Сейчас ее вытащат на полигон (так моряки между собой называли трехугольный лоскуток галечного пляжа между скалами). Потом начну ее разряжать.
— Не боитесь?
Бондарук помолчал.
— Как вам сказать… Боюсь, конечно. Ведь мне все время приходится иметь дело со снарядами да с артиллерийскими минами. С ними тоже опасно, но легче. А тут… Черт его знает, что там конструктором накручено. Попытаюсь разгадать… — и Бондарук встал со стула. Рыбаков тоже приподнялся на локте.
— Хотелось бы самому… — сказал он.
— Может быть, это и к лучшему, что вы заболели. Ведь когда-нибудь надо и нам учиться, — улыбнулся Бондарук. — Вот сейчас самый подходящий момент.
— Ну, счастливо тебе! — подал руку Рыбаков.
— Спасибо!
Старший техник-лейтенант ушел, а Рыбаков снова взялся за книгу, пытаясь углубиться в рассуждения битого генерала. Но сосредоточиться не удавалось, в голове все время вертелась мысль: «Как-то там?»
— Эх, не вовремя этот аппендицит…
Вдруг здание вздрогнуло, со звоном вылетело верхнее стекло в окне, и тяжелый грохот повис над бухтой. Даже не почувствовав боли, Рыбаков вскочил с кровати и подошел к окну. Но отсюда была видна лишь серая скала, угол соседнего дома и голубое безоблачное небо.
В палату вбежала врач.
— Больной, почему вы встали? Немедленно в постель!
— Что там случилось?
— Ложитесь в постель! — снова приказала врач. — Я сейчас выясню и все вам расскажу.
— Взорвалась мина в бухте, — сказала она, возвращаясь через несколько минут.
— Все благополучно?
— По-видимому, да. Только один наш рабочий взрывной волной сброшен с лесов, к счастью, невысоко и отделайся легкими ушибами.
Вскоре к Рыбакову пришли Шорохов и Довбыш.
— Взорвалась, бисова душа! — в сердцах сказал Довбыш, едва переступив порог.
Шорохов рассказал обо всем подробно. Мину остропили, немного приподняли, подтянув к понтону, катер отбуксировал ее на мелководье, а когда начали ее вытаскивать на берег — взорвалась.
— Может быть, она ударилась обо что-нибудь? — спросил Рыбаков.
— Нет. Грунт там — песок с мелкой галькой.
— А зачеканили вы хорошо?
— Да вы, Алексей Петрович, не доверяете мне, чи що? — развел руками мичман. — И чеку вставил, и стопорное кольцо ввернул.
— Возможно, там был вторичный гидростатический взрыватель? — высказал догадку Шорохов.
— Возможно, — согласился Рыбаков. — Иногда они применяли их. Такую мину можно разряжать только под водой…
Пришел Бондарук, уже доложивший обо всем командованию.
— Этот взрыв немало убытку нанес, — сказал он. — На стройке упала только что возведенная стена цеха, да и у нас, на катере, гребной вал погнуло, водолазный бот скулу проломил, ударившись о камень, ну и еще, — криво улыбнулся он, — у Кузьмина кастрюля с борщом опрокинулась.
Вечером в бухту Тихую приехал заместитель начальника политотдела капитан второго ранга Крестич.
— Да у вас тут, как в прифронтовой полосе, — сказал он, выходя из машины.
Действительно, поселок выглядел по-фронтовому: в большинстве окон стекла выбиты, а те, что остались, заклеены крест-накрест бумажными полосами.
Вечером в палате, где лежал Рыбаков, собралось совещание. Кроме офицеров, на нем присутствовал и начальник стройки. Капитан второго ранга Крестич передал приказ командования: закончить в самый кратчайший срок обследование бухты. Рыбакову он предложил на время лечения выехать в город, но тот отказался.
— Если сам ничего делать не смогу, так хоть посоветую, — сказал он.
Решили также при обнаружении мин, во избежание несчастных случаев, приостанавливать работы на стройке.
— Хорошо бы и людей отводить в укрытие, — сказал Крестич.
— Мы их будем вывозить на ремонт шоссе, — заверил начальник стройки. — Все равно когда-то это делать надо.
Утром водолазы снова начали обследование бухты.
— Не бухта, а целый кроссворд, — рассказывал Бондарук капитану второго ранга. — Для чего немцы заминировали ее? Ведь знали же, что в бухту крупные суда войти не могут, а катера и рыбацкие сейнеры на них не подорвутся: магнитное поле у них слабое.
— От гула моторов катера акустический прибор может сработать, — вмешался в разговор Обуховский.
— Все равно — поставили бы одну, ну, две мины. Для такой бухточки за глаза хватит.
— Их пока только три…
— Еще будут! — убежденно сказал Бондарук.
— Возможно, хотели преградить доступ к рудам? — заметил Крестин.
— Может быть. Но мне кажется, здесь еще что-то есть!
— Разгадаем! — заверил Довбыш.
— Может быть, и разгадывать нечего, — сказал Обуховский. — Ведь они уничтожали все, что можно уничтожить, минировали все, что можно заминировать. Недаром же сложена пословица: убийство, воровство — фашистское ремесло. Да и мин, пожалуй, здесь больше нет — вон какой клочок остался…
Действительно, большая часть бухты, примерно две трети ее, была обследована. Оставался самый дальний, стиснутый громадами скал, угол.
«Наверное, здесь уже больше ничего нет», — подумал Шорохов.
Но в ту же минуту один из водолазов доложил, что обнаружил мину.
— По виду точно такая же, как разряжал капитан третьего ранга.
И почти одновременно поступил доклад от второго водолаза:
— Вижу мину!..
— Вот вам и нет больше мин… — взглянул Бондарук на Обуховского.
— Так вот, оказывается, ты где! — густо забасил Александр Александрович Буранов, заходя в палату. — Лежи, лежи! Что же ты, чертушка, никому ничего не сообщаешь?
— Да чего же я людей волновать буду? Операция пустяковая, еще два-три дня да и на ноги встану.
— Ну, ну, ты эти штучки брось! Я скажу врачам, чтобы, пока совсем не поправишься, никуда не выпускали. Я тебя знаю!..
— Как дома? — перебил Рыбаков Буранова.
— Отлично! Иринка последний экзамен сдала на пятерку!
— Молодец!
— Хотела тебе написать, так ты даже адреса не оставил. Мне и то пришлось в штабе узнавать.
— Как Лена?
— По-прежнему. Ходит дежурить в госпиталь, хлопочет по хозяйству, ну, и о тебе беспокоится.
— Еще не привыкла!..
— К такому, брат, не привыкнешь, — с укоризной ответил Александр Александрович. — Передаю тебе нижайший привет от обеих, а также от моей половины. И вот гостинчики.
— Что там такое?
— Печенье, конфеты, домашние пирожки. Купил я бутылочку коньяку, но оставил дома. Кончишь все, вернешься — тогда и выпьем.
— Хорошо. Ну, а ты…
— …За каким чертом сюда прибыл, так, что ли?
— Нет, но…
— В общем, вот какое дело. Записную книжку, что мне этот скромница-лейтенант прислал, удалось прочитать…
— Как?
— Фотографировали ее в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. Вот, — и Буранов вытащил из кармана пакет с фотографиями.
— Удивительно! — воскликнув Рыбаков. — Ведь были почти чистые страницы!.. И узнали что-нибудь об этом моряке?
— К сожалению, нет… — развел руками Буранов. — На первой странице только неразборчивая роспись и дата, — и он показал снимок. На темно-сером фоне проступали продольные и поперечные полоски («Бумага в клеточку», — догадался Рыбаков), ясно виднелась дата «08.09.43» и роспись.
— Что дальше в книжке есть?
— О себе — ничего. На второй странице запись: «Идем в десант», — и Буранов вытащил другой снимок. — Я хотел было попробовать определить личность по спискам людей, которые участвовали в сентябрьском десанте 1943 года, но и это оказалось невозможным. Ты же помнишь, сколько частей там было! И не все архивы сохранились.
— Значит, ничего и не удастся о нем узнать?
— Ну, нет! У него в записной книжке много стихов. Есть известные, видать, просто записывал понравившиеся. Но, по-видимому, есть и свои. А если человек пишет стихи, то об этом должны знать его друзья?
— Конечно!..
— Вот я и думаю опубликовать в газете несколько стихотворений с соответствующими примечаниями. Так что узнаем, кто такой этот моряк!
— Лейтенант Шорохов высказал догадку: уж не брат ли это его знакомой Оли… Может быть, осторожненько побеседовать с ней?
— Идея! Так и сделаю. Если ее брат писал стихи, она, наверное, знала об этом!
— Можно и почерки сличить. У нее, кажется, осталось несколько писем брата…
— Как только приеду домой, сразу же навещу ее, — пообещал Буранов. — Лейтенант сейчас здесь? Адрес у него спросить надо.
— Здесь!
Буранов встал с табуретки, подошел к окну, опять сел. Взял с постели Рыбакова развернутую книгу, прочитал несколько строчек, хотя чувствовалось, что мысли его далеко и вряд ли понимает он смысл прочитанного.
— Волнует меня одно письмо. Получил недавно… — заговорил Александр Александрович.
— О чем? — заинтересованно спросил Рыбаков.
— О… Да лучше я тебе его прочитаю.
«Уважаемый товарищ капитан первого ранга, — начал Буранов. — Пишет вам старший лейтенант Барабаш, может быть, помните, мы с вами встречались в Новороссийске.
Недавно к нам в совхоз приехал после демобилизации мичман Гладилин и сказал, что вы работаете над книгой о моряках и просите фронтовиков поделиться своими воспоминаниями. Хорошее это дело написать о моряках книгу. С удовольствием пишу вам обо всем, что помню, и буду очень рад, если это чем-нибудь вам поможет…»
— Сначала Барабаш рассказывает о нескольких десантных операциях, я потом дам тебе почитать все письмо. Да, кстати, он, по-видимому, служил в одном отряде с неизвестным моряком, так как и у того, — Буранов похлопал по пакету с фотографиями, — упоминается о тех же десантных операциях. А вот о бухте Тихой:
«…Мы расположились на отдых, но неожиданно отряд получил задание срочно прорваться к бухте Тихой. Пробирались по горам, по ущельям несколько часов, а когда вышли на перевал, с которого показалось море, впереди взметнулся фонтан взрыва и послышался сильный грохот. Вскоре за скалами открылась небольшая бухта. Очевидно, здесь и произошел взрыв, так как вся она была затянута дымом. Я в бинокль попытался разглядеть что-нибудь, но ничего, кроме небольшой баржи, не увидел.
Мы думали, что бухта уже оставлена немцами, и стали спускаться вниз. Но неожиданно захлопал миномет, затарахтели пулеметы. Моряки залегли. То же повторилось и на следующий день. Единственный более или менее удобный спуск был тщательно укреплен, простреливался минометным и пулеметным огнем. А кругом высились почти отвесные скалы, опутанные колючей проволокой. Группа моряков попыталась спуститься по этим скалам, но попала под прицельный огонь. В общем, немало мы тут людей потеряли, а пробиться ни на шаг не смогли.
Вечером к нам пришло подкрепление: еще один отряд морской пехоты, пара минометов, орудие.
Ночью в разведку пошли два моряка. Фамилии их я забыл, только вспоминаю, что одного за огромный рост все в отряде звали Большим Иваном. Мы помогли разведчикам по веревкам спуститься со скал. Долго о них ничего не было слышно, но далеко за полночь вдруг затарахтел пулемет, затем послышался взрыв гранаты, и все стихло.
Вскоре начало рассветать, и отряд пошел в атаку. За какие-нибудь час-полтора немцы были выбиты из окопов. Оставшиеся в живых успели сесть на откуда-то взявшийся катерок, но уйти им далеко не удалось: наши артиллеристы с первого же снаряда накрыли посудину.
Утром на нас неожиданно налетели немецкие самолеты, однако почти все бомбы упали в бухту. Да, труп одного из разведчиков мы нашли почти у самой воды. Был он полузасыпан землей от близкого взрыва бомбы, а в руках у него виднелись какие-то провода. Они тянулись дальше по берегу бухты и оказались в нескольких местах перерезанными. А второй разведчик, Большой Иван, как в воду канул. Похоронив людей на берегу моря (разведчика мы похоронили на месте его гибели, так как труп его нашли позднее), отряд двинулся дальше. В бухте осталось всего несколько человек минеров для проверки.
Вот все, что я помню. Вскоре меня ранило. Лежал в госпитале, затем служил в тыловых частях. После войны демобилизовался. Сейчас работаю механиком в совхозе. Извините, что не особенно складно написал. С уважением Юрий Павлович Барабаш».
— Интересное письмо! — Рыбаков взял в руки исписанные листы.
— Да, оно на многое проливает свет. Прежде всего ясно, что вы нашли останки второго разведчика, Большого Ивана. Кстати, о том, что он уходил в разведку, в книжке записано.
— Прочитай-ка! — попросил Рыбаков.
— Где это? Ага, вот, — вытащил Буранов один из снимков. — Тут сначала стихи.
— Ничего, читай и их.