С мостика поступает приказание:
— Открыть вахту!
Рябинников включает шумопеленгатор, поправляет на голове наушники. Сначала ничего не слышно, затем раздается легкое гудение, и вот властно врывается голос моря. Море поет. Плещутся волны, шумит прибой, звенит перекатываемая водой галька, и все это сливается в чудесную завораживающую музыку. И как только Павел остается один в рубке и включает аппаратуру, он забывает обо всем на свете: голос моря властно захватывает его.
Конечно, хорошо и на палубе, особенно в такие теплые летние ночи, как сейчас. Море, наполненное мириадами мельчайших светящихся организмов, горит. То вспыхивает от всплеска ярким голубым огнем гребень волны, то, вспугнутая шумом корабля, стремительно бросится в сторону рыба — и зарницей блеснет яркий луч, а позади катера, почти до самого горизонта, остается сияющая полоса… Хорошо!
Павел, когда не несет вахту, всегда выходит на палубу, но все-таки в рубке с наушниками на голове лучше, тут по-настоящему сливаешься с морем, словно беседуешь по душам со старым хорошим другом.
Рябинников, хотя и недавно служит на пограничном катере, а самостоятельно несет вахту всего второй выход в море, уже успел сродниться с морем, полюбить его той любовью, которая остается на всю жизнь. И он уже не может без того, чтобы не ощущать дрожи корабля от работы мощных моторов, чтобы не слышать плеска волн за бортом, а в телефонах — певучего голоса моря. В такие минуты ему хочется навсегда связать свою жизнь с тревожными буднями военной службы, с вечно качающейся палубой катера.
Да, собственно говоря, старшина группы гидроакустиков старшина I статьи Новосельский не раз советовал:
— Кончите службу — оставайтесь на сверхсрочную. Ведь вы же прирожденный гидроакустик!
Старший матрос Рябинников, действительно по шуму винтов легко определял вид корабля, брал пеленг. Он мог отличить сухогрузный транспорт водоизмещением в шесть тысяч тонн от такого же транспорта водоизмещением в восемь тысяч тонн, определял на слух, груженым идет корабль или его трюмы пусты.
Правда, иногда случалось, что Рябинников не мог сразу установить контакт с кораблями, особенно с мелкими, но старшина Новосельский заставлял тренироваться каждую свободную минуту, и последнее время и здесь Павел не ошибался.
Недавно Новосельский демобилизовался. Перед отъездом старшина долго беседовал с Павлом. Они сидели на молу военной гавани. Перед ними расстилался порт, плыли в голубом небе дымы кораблей, качались стрелы кранов, раздавались гудки буксиров, слышался звон металла. Неподалеку от них стояло несколько светло-серых военных кораблей, а ближе к выходу из гавани — длинный и узкий, как стрела, пограничный катер, ставший теперь Павлу вторым родным домом.
— …Трудно мне расставаться с морем, привык к нему, — глуховато говорил тогда старшина, посасывая папиросу, по привычке зажав ее в кулак. — Теперь оно долго мне сниться будет… Но и астрономию я не могу бросить, нужно закончить учебу…
Новосельский страстно был увлечен астрономией, мечтал работать на радиоастрономической обсерватории и еще до службы закончил два курса радиотехнического института. Звездное небо он знал, казалось, лучше, чем свои пять пальцев, о планетах же рассказывал так, словно побывал на них в прошлое увольнение.
Товарищи по службе иногда беззлобно подшучивали над старшиной:
— Как там, новая звезда не появилась?
— Появилась, — спокойно отвечал Новосельский. — И, возможно, потомки ваших потомков даже увидят ее…
— Ты, Павел, смотри, — говорил тогда старшина, — если тебя так тянет к музыке, то… Но ведь и гидроакустиком не каждый сможет стать. А это подводные глаза и уши катера…
Не раз думал об этих словах Рябинников, и мысли его как бы раздваивались. В ушах постоянно звучала музыка, руки тянулись к инструментам, но в то же время море все более притягивало его.
Вот и сейчас Павел вспомнил разговор со старшиной и так ясно увидел его высокую, стройную, собранную фигуру, словно он стоял здесь рядом, в рубке.
«Помню ваши советы, товарищ старшина!» — улыбнулся Павел и, поправив наушники, стал вслушиваться в пение моря. Как будто бы и однотонный, но в то же время бесконечно разнообразный, наполненный неисчислимыми нюансами голос его не умолкал ни на миг. И так хорошо мечталось под тот привычный и всегда волнующий шум! Рябинников вспомнил свое детство в далеком северном селе, учебу, работу в колхозе, затем первые месяцы службы… Как-то там дома? Отцу не до него, своих дел много. Его недавно назначили бригадиром, приходится вникать в новую работу, а вот мать, наверное, ежедневно вспоминает и не раз…
Что-то сейчас делает Вера? Не иначе с подругами в клубе на репетиции. Пишет, что новую пьесу разучивают. Соскучился Павел по ней. Хотя только вчера письмо получил, да что же письмо! Если бы их и десяток в день приходило, все равно мало…
Что такое? В ровный голос моря вливаются какие-то посторонние басовитые звуки. Павел осторожно вращает вокруг оси улавливатель шумов, добиваясь максимального звучания, и поглядывает на катушку прибора.
— Слышу шум винтов по пеленгу тридцать, — докладывает он командиру. — Предполагаю — танкер…
— Есть, ясно! — доносится по двухсторонней связи с мостика. — Продолжайте наблюдение!..
Шум нарастает, заглушая все остальные звуки. Павел немного сдвигает наушники к вискам и в это время слышит голос командира.
— Танкер «Кавказ» идет в порт…
Рябинников доволен: правильно определил корабль, не ошибся. Наука старшины не прошла даром.
Катер и танкер расходятся встречными курсами, и шум винтов затихает, но скоро он появляется снова, только теперь выше, мощнее.
«Военный корабль? — мелькает мысль. — Нет, не похоже… Дизельэлектроход!»
Да, именно такой шум винтов был у дизель-электрохода «Ленинград». Погранкатер с ним встречался недавно — тогда вахту нес старшина Новосельский. Он передал телефон на несколько секунд Рябинникову со словами:
— Послушай, может быть, пригодится…
Павел докладывает командиру и вскоре слышит сообщение, что, действительно, катер встретился с дизельэлектроходом «Ленинград».
И снова под водой все спокойно. Поет море, да гудят винты своего корабля. Но этот гул уже стал настолько привычным, что Павел его совершенно не замечает.
Но вот опять в ровную музыку моря врезается посторонний звук. Моряк снова плотнее надвигает телефоны на уши, вслушивается. Какой-то мало знакомый шум, густой, с металлическим оттенком.
«Катер? — подумал Рябинников. — Нет, не то… Так ведь это же… подводная лодка!.. Ну да, она!» — и старший матрос докладывает командиру.
— Ясно! Установить контакт! — поступает приказание, и одновременно моряк чувствует по наклону корабля, что катер берет курс на сообщенный им пеленг.
Рябинников больше выдвигает из днища корабля «меч» излучателя, включает генератор и дает посылку. Засветился экран электронного индикатора, покатился вправо зеленый мерцающий шарик, а в телефонах слышатся резкие, затухающие на высоких нотах звуки. Моряк улавливает едва заметное усиление звука, в центре экрана шарик чуть-чуть сплющивается, но Павел затрудняется сказать, отразились ли это от подводной лодки посланные им колебания или же что-либо другое.
«Реверберация мешает!..» — мелькает мысль.
Чиста морская вода, с борта корабля на многие метры видна глубина и в ней бесчисленное множество животных и микроорганизмов, водорослей, рыб, частиц грунта. Все это отражает звук, отражается он также от поверхности воды, морского дна. Эти отражения и дают помехи, создавая постепенно затухающий звучащий фон, называемый реверберацией, из-за которой на большом расстоянии трудно различить эхо от корабля. Шум подводного корабля раздается сильнее. Павел поворачивает излучатель в направлении шума и снова дает посылки. Ультразвуковые волны пронизывают толщу воды. На этот раз ясно слышно эхо — несильный звук, словно где-то неподалеку ударили палкой по тонкому металлическому листу. Быстро бегущий по экрану светящийся шарик сплющивается сильнее и словно расслаивается на отдельные полоски.
— Есть контакт! — докладывает Рябинников, одновременно сообщая пеленг и расстояние до подводного корабля, и тут же переходит на прослушивание шумов винта. Но, что такое? — шумы исчезли!
«Неужели залегла на грунт? — мелькает догадка. — Так и есть!..»
Действительно, контакт с лодкой постоянный, но двигатели ее замерли, ни одного постороннего звука не стало слышно в привычном пении моря.
Катер тоже застопорил ход. Громче зазвучал не заглушаемый шумом винтов корабля голос моря. Павел знает, что сейчас наверху все внимательно наблюдают за поверхностью моря, радист, наверное, уже передал сообщение в базу, и, может быть, оттуда придут на помощь катера-охотники. Мало ли что может случиться!
Ну, а для акустика главное — не терять контакта с лодкой. И Павел регулярно дает посылки, время от времени переходя на прослушивание шумов.
Лодка неподвижно лежит на грунте, а катер ветром и волнами немного сносит. Рябинников слегка поворачивает излучатель, чтобы не потерять контакт с подводной лодкой.
«Что ей здесь нужно? — думает он. — Надо держать ухо остро…»
Море — та же граница: нет-нет да и появляются незванные гости у берегов. И Павел вспоминает события недавнего прошлого. Вот не так давно, тогда гидроакустиком на катере был еще старшина I статьи Новосельский, катер обнаружил недалеко от берега подводную лодку. Она быстро ушла в море, но «гостинец» оставила: утром у берега под камнями были найдены легководолазные костюмы. А вскоре поймали и хозяев этих костюмов.
Или такой случай: катер обнаружил подводную лодку. И странно она себя вела. Сначала ходила концентрическими курсами, а затем залегла на грунте. Гидроакустик улавливал какие-то непонятные шумы, шорохи. Решили выяснить, что тут могло заинтересовать неизвестную лодку. Из порта вышли катера, водолазный бот. Оказывается, там еще во время войны был потоплен вражеский транспорт, на котором находились документы немецкой разведки. Лодка охотилась за одним из сейфов. На борту ее находились водолазы, специальная аппаратура. Так как проникнуть внутрь погибшего корабля через входные люки оказалось невозможным, то водолазы начали вырезать борт. Но закончить эту работу они не успели: помешали советские моряки.
Да, немало бывает разных случаев на границе, ко всему нужно быть готовым. Вот хотя бы эта лодка. Что ей здесь нужно?
Об этом же думают и наверху.
— Может быть, глубинные бомбы изготовить? — негромко спрашивает мичман Корбут у командира катера капитан-лейтенанта Пархоменко.
Капитан-лейтенант молчит, продолжая определять место. А Рябинников регулярно дает посылки. Контакт с лодкой хороший, после каждой посылки в телефонах звенит эхо, ярко вспыхивает, словно взрывается, на экране шарик.
«Полный порядок!» — думает Рябинников. Он включает шумопеленгатор, и в телефоны снова врывается голос моря. Неожиданно заработали винты лодки и она полным ходом пошла к берегу. Павел немедленно сообщает об этом командиру, и катер идет по следу. Снова загадка — Рябинников пытается установить контакт, но безуспешно: вместо знакомого с металлическим оттенком эха в телефонах получается какой-то неясный всплеск звука, а шарик на экране катится почти без изменений.
Громкий шум винтов все удаляется. Катер прибавляет ходу, звук приближается, но почему-то начинает затихать. Тише, тише, вот и совсем пропал, раздается певучий голос моря. Однако и он сейчас не приносит обычного душевного спокойствия, даже раздражает. Ведь если бы не это звучание, может быть, удалось бы услышать работу винтов лодки, выяснить, что же такое случилось. Но никаких посторонних шумов не слышно.
— Обманули нас, товарищ старший матрос. Лодка выпустила шумовую торпеду, а сама «под шумок» ушла…
Да, теперь и Рябинников понял, что это так и было. Что из того, что ему ни разу не приходилось встречаться с такими фокусами, ведь говорил же ему старшина Новосельский об этом. И все-таки прохлопал.
…По прибытии в расположение базы Пархоменко обо всем доложил командованию.
— Разгадку появления лодки нужно искать на берегу, — сказал командир погранотряда полковник Дзюба.
Прозвучал второй звонок. Андрей крепко пожал руку старшине, попрощался с товарищами по службе, которые уезжают следующим поездом, и зашел в вагон.
Снова он стал гражданским человеком, отслужил положенное, теперь — домой. Мать, наверное, ждет не дождется. Ну, сестренке, той не до него: только в прошлом году техникум окончила, а недавно замуж вышла. Но все равно обрадуется. А как же — вместе росли. Как-то встретит Наташа? Пишет, что ждет…
Да, уже скорее бы домой, соскучился. И все-таки грустно Андрею: жалко уезжать из части. Привык за время службы к товарищам. Привык, а завтра и побудку проведут, и на занятия пойдут без него. Не увидит он больше ни командира отделения сержанта Гололобова, ни старшину роты Ефременко, не услышит больше команды дневального…
Грустно на душе у Андрея. Он прижался лбом к стеклу окна и вдруг снова увидел и старшину и солдат, с которыми только что простился. Они еще стояли на перроне, приветливо махали руками. Махнул и Андрей. Но поезд тронулся, здание вокзала, провожающие, перрон медленно поплыли назад.
— Ну, а где же здесь можно расположиться? — услышал Андрей веселый голос в конце вагона. — Э, да здесь народу не густо, как на стадионе во время тренировок, так что можно выбрать любое — хоть сидячее, хоть лежачее…
Да, в вагоне ехало всего несколько человек, а в купе Андрей был один.
— О, тут, оказывается, служивый едет! И я, наверное, приземлюсь рядом. Не возражаете?
— Садитесь, вдвоем поваднее ехать, — ответил Андрей высокому, крепко сбитому солдату, вошедшему в купе.
Солдат забросил на полку вещевой мешок, задвинул ногой чемоданчик под сиденье, повесил фуражку.
— Фу! Чуть было не опоздал, — проговорил он, вытирая платком вспотевший лоб. — Ты тоже в долгосрочный? — дружелюбно спросил он Андрея.
Тот утвердительно кивнул головой.
— Матушка-пехота, царица полей, — взглянул на погоны Андрея сосед. — А я, брат, сапер, правда, теперь уже бывший. Да что же мы? Давай познакомимся!
Андрей охотно протянул руку и назвал свое имя.
— Андрей?! — удивленно воскликнул спутник. — Так меня тоже Андреем зовут! Тезки, значит… А как по отчеству-то?
— Иванович.
— Меня — Павлович. А фамилия?
— Подгорец.
— Моя — Федоров.
С хорошим попутчиком дорога в полдороги, а Андрей Федоров оказался хорошим попутчиком, веселым, общительным. Он рассказывал о себе, сыпал прибауточками, и через несколько минут они уже были друзьями. А поглядеть со стороны — они казались если не братьями, то, в крайнем случае, родственниками: оба высокие, плечистые, у обоих чуть вьющиеся волосы. Только у Подгорца волос был темнее, сам он крупнолицый и не то, чтобы курносый, а так, особой длиной носа не отличался.
У Андрея Федорова лицо продолговатое, глаза светлые, волосы русые и нос длинный, с горбинкой. Он казался несколько старше своего спутника, может, потому, что на лбу и между бровями четко обозначились морщины, а тонкие губы, когда он не улыбался, складывались в прямую жесткую линию.
— Да, так и простились мы сейчас с дружками. Старшина наш на что строг, а тут разрешил по сто грамм. Да и с собой немного дал, — Федоров достал чемоданчик, раскрыл его и, вытащив флягу, поболтал ею над ухом. — Витамин эс — спирт! Чуток разведенный, но ничего, градусов под семьдесят. Давай-ка ради знакомства да по случаю окончания службы по чарке протянем!..
— Не стоит! Вообще, в этих делах я плохой компаньон, — махнул рукой Подгорец. — Не привык к выпивке…
— Ну, что ты, что ты, браток! Разве можно от такого святого дела отказываться!.. — настаивал Андрей Федоров, и Подгорец сдался.
— Вот и порядок! — воскликнул Федоров. — Так, а что у нас есть на закуску? «Бычки в томате». Пойдет! «Мясо тушеное». Не возражаем. А это что? Колбаса! Пригодится, — и он одни за другими выкладывал на столик банки консервов, сверточки.