Кровавый дождь (ЛП) - Спилмен Рик

Рик Спилмен

Кровавый дождь

Убийство, безумие и муссон

          Рик Спилмен

        Кровавый дождь

Убийство, безумие и муссон

Original title: "Bloody Rain" by Rick Spilman

Перевёл с английского Виктор Федин

          --- * * * ---

«Королева Шарлотта», ожидая погрузки, стояла на якоре напротив причалов Калькутты — порта, расположенного на берегу Хугли, одного из протоков реки Ганг. Это был ухоженный железный трехмачтовый барк — изящный, низкобортный, хороший ходок в бейдевинд, который во всех отношениях представлял собой вершину судостроительного искусства. Его единственный, но крупный недостаток заключался в личности человека на квартердеке, которого судовладельцы поставили им командовать.

Капитан Джон Макферсон был мужчиной высоким и дородным. Его широкие плечи выдавались как реи над корпусом солидного судна. В его коротко подстриженных черных волосах проблескивала седина. Многие годы, проведенные под постоянным воздействием ветра и солнца, ясно читались на его лице, черты которого говорили не столько о его возрасте, сколько о твердой непреклонности без малейших следов какой-либо мягкости.

Макферсон, без сомнения, был истинным хозяином на своем судне. Он уверенно управлял им независимо от того, были ли люди перед мачтой[1] истинными моряками или сборищем никудышных трущобных отбросов и фермеров, не отличавших шпигата от свиного уха. Восьмидесятые года 19-го века были трудным временем для парусников с прямым вооружением, и судовладельцы нуждались в твердой руке, которая могла выжать из судна всё до последнего пенса и десятой доли узла. Именно этого желали владельцы, и капитан Джон Макферсон подходил для этой задачи как никто другой.

Была середина июня, и зной напоминал адское пекло. Под безжалостным солнцем черный железный корпус «Королевы Шарлотты» превратился в духовку. Натянутый над палубой брезент почти не помогал, и люди буквально варились в жаре, исходившей от самого корпуса.

Многие из шкиперов в таких условиях дали бы поблажку своим морякам, но для капитана Макферсона это была просто очередная стоянка в порту. Что до матросов, то он считал, что безделье — мать всех пороков. Он всех держал в ежовых рукавицах: скоблить, скрести, смазывать, красить, найтовить — и наплевать на жару.

Он надзирал за работами с квартердека, одетый в полотняный мундир поверх хлопчатобумажной рубашки, предпочитая игнорировать жару, нежели дать поблажку себе и команде. Если он сам может выдержать, то и они смогут. Он замечал ненависть и страх в глазах баковых парней, когда кто-то из них украдкой бросал взгляд на корму. Макферсон только ухмылялся — так и должно быть.

Порядок и дисциплина — только это имело значение, и порядок неукоснительно поддерживался, даже если для этого надо было время от времени посылать старпома[2], чтобы тот проучил волынящего матроса кулаком или кофель-нагелем промеж глаз. Иногда он брал с собой пистолет, заметно выпирающий из кармана мундира — просто как предупреждение какому-нибудь матросу, вздумавшему поднять голос.

Некоторые капитаны и помощники были жестоки лишь потому, что они верили в необходимость жестокости для блага службы. Капитану Макферсону она просто нравилась. Это было видно по его глазам. Суда, которыми он командовал, чаще всего совершали быстрые переходы, что нравилось судовладельцам. Также они ценили вероятность дезертирства части матросов до завершения рейса, что позволяло сэкономить расходы на заработную плату. В глазах владельцев капитан Макферсон был действительно превосходным офицером.

Настоящие моряки видели его насквозь и презирали как человека. Но они склоняли головы и подчинялись, так как не имели выбора. Команда «Королевы Шарлотты» во многом состояла из зеленых салаг и всяких береговых отбросов. Одной из причин такого положения вещей было то, что опытные матросы держались подальше от этого судна и попадали на борт, попавшись в пьяном виде на удочку шанхаера[3].

На корме также все — от старпома до стюарда — боялись капитанского гнева. Такая вот обстановка царила на борту. Старик[4] был подобен погоде, на которую можно ворчать, но с которой следует смириться, так как изменить её никому не по силам.

--- * * * ---

На второй день стоянки на этой мутной реке капитан Макферсон прохаживался по квартердеку. Внешне спокойный, он весь кипел от гнева. Они уже должны были начать погрузку, но груз запаздывал. Всё утро он провел в конторе судового агента, слушая скулёж стивидора[5], низенького толстого индийца, который постоянно вытирал пот со лба грязной ветошью. Лихтера[6] заняты. Груз не прибыл. Они не могут приступить к погрузке, так как груз не доставлен на лихтера, которых еще нет.

— Будьте уверены, сааб[7], мы делаем всё, что в наших силах. Буквально всё. Как только груз прибудет и лихтера освободятся, мы немедленно и быстро займемся погрузкой. Не беспокойтесь, сааб.

Макферсон схватил его за воротник.

— Не смей обращаться ко мне так, ты, никчемный язычник. Ты должен титуловать меня «капитан». Ты достанешь лихтера и груз, или пожалеешь, что родился человеком, а не тараканом.

Макферсон отпустил воротник. Стивидор промямлил «Да, господин капитан», и быстро убрался из офиса. Макферсон поправил свой мундир и направился к пристани, откуда он мог на лодке добраться на свое судно. В его нагрудном кармане лежала телеграмма от владельцев с запросом о дате выхода из порта — дате, которую он не мог назвать, не имея информации о начале погрузки. Будь проклята эта Восточная Телеграфная компания, думал он. Жизнь была намного лучше во времена, когда скорость передачи информации не превышала скорости пакетбота, и любой шкипер улаживал свои дела без докучливого вмешательства лондонской конторы.

--- * * * ---

Капитан Макферсон стоял на квартердеке и смотрел на своего старпома Роберта Джонстона, который покачивающейся походкой бывалого моряка шел от полубака в сторону кормы. Джонстон был приличным помощником, вероятно, лучшим из моряков на борту судна, но он был слаб, а Макферсон ненавидел слабых офицеров. Джонстон слишком мягко обращался с матросами, а из этого ничего хорошего не может выйти.

Старпом поднялся по трапу на квартердек.

— Итак, мистер Джонстон — протянул Макферсон.

— Сэр, полагаю, мы можем отменить послеполуденные работы. Мы имеем хороший задел, да и жарища такая ужасная.

Капитан уставился на помощника:

— Вы пытаетесь разжалобить меня, мистер Джонстон? Думаете, что я не замечаю жару?

— Нет, сэр — ответил Джонстон.

— Пусть продолжают работать. А если вы не справляетесь со своими обязанностями, то я могу найти кого-нибудь попроворнее.

Эта угроза так часто повторялась, что помощник не видел смысла возражать.

— Вы обыскали помещения полубака?

— Так точно, сэр. Шесть бутылок, сэр. Все выброшены в реку.

Макферсон был ярым противником распития спиртных напитков матросами. По его распоряжению помощники ежедневно обыскивали полубак в поисках небольших черных бутылок пойла, которое попадало на борт с лодок речных торговцев. По его мнению, на свете не было ничего худшего, чем пьяный матрос. Пьянство было слабостью, которую он ненавидел в других и втайне презирал в себе. Капитан, однако, не баковый матрос. Он пил, но это являлось прерогативой капитана, к тому же он считал, что умеет сохранять контроль над собой.

--- * * * ---

После недели немилосердного труда команда находилась на грани бунта. Офицеры и специалисты также были недовольны. Капитан Макферсон достал всех — чего он, собственно, и добивался. Пришло время ослабить диктат и отпустить всех на берег. Европейским матросам слишком много платили. Если же некоторые из них дезертируют, и он будет вынужден заменить их низкооплачиваемыми ласкарами[8] — что ж, оно и к лучшему. Дезертиры потеряют право на свое жалование и сэкономят расходы владельца. А сам он получит толпу зеленых новичков, которым надо будет преподать хорошие уроки морского дела. Уж он их научит, будьте уверены!

Капитан отпустил на берег всех, кроме Мигеля Сильвы, судового плотника по прозвищу Стружка. Световой люк капитанской каюты, поврежденный во время шторма на пути в Индию, всё еще протекал, и будь он проклят, если ленивый плотник сойдет на берег до устранения неисправности.

Стружка трудился не меньше остальных — может, и поболее. Экипаж спускался по трапу и рассаживался по ожидавшим у борта сампанам[9], чтобы исчезнуть в недрах баров, базаров и публичных домов, выстроившихся вдоль тенистых аллей морского квартала Калькутты. При виде этой картины Стружку одолевал гнев. Он удалял старую шпаклевку, зачищал швы, забивал мушкелем[10] новую паклю, ругаясь вполголоса на проклятого сукина сына, который заставлял его работать в то время, как все остальные сошли на берег. Чем дольше он работал, тем гнев его становился сильнее.

После часовой работы, весь в поту, хотя солнце уже два часа как зашло, он решил, что с него довольно. Сложив инструменты в брезентовый мешок, плотник пошел в свою каюту. Там он помылся, надел гражданский костюм и направился к трапу.

Капитан Макферсон, пивший виски в каюте, обратил внимание на отсутствие звуков работы у светового люка. Выйдя на палубу, он нашел работу незаконченной и увидел одетого в выходное платье Стружку, намеревающегося спуститься с трапа.

— Эй, ты, никчемное отродье португальской шлюхи! Куда это ты намылился? — заревел Макферсон.

Стружка посмотрел на него, выкрикнул «А иди ты к черту», отвернулся и продолжил свой путь.

— Стой, сукин сын! — взревел капитан. Стружка не обратил на него никакого внимания. — Ты подчинишься мне, никчемная тварь!

В порыве пьяного гнева Макферсон схватил топор с пожарного щита, висевшего на переборке рубки, погнался за плотником, как одержимый, и с размаху всадил топор в голову Стружки. Тот замертво упал на палубу.

Мгновенно в голове Макферсона прояснилось. Он выпустил топор из рук, глядя на мертвого плотника, чья кровь растекалась по дубовому палубному настилу. Какое-то время он стоял, опустив голову. Было тихо, слышался лишь шум воды, журчащей у борта, да его собственное сердцебиение.

Затем он потряс головой и тихо выругался. «Черт тебя побери, Стружка. Посмотри, что ты натворил». Но сделанного не вернешь. А был ли у меня выбор, спросил он себя. Плотник обругал его. Он не подчинился прямому приказу. Он получил то, чего заслужил. Дисциплину следует поддерживать, даже если стружки разлетаются в разные стороны, мрачно усмехнулся про себя Макферсон.

Капитан выдернул из головы плотника топор, бросил его на палубу и взвалил тело на плечо. Покачиваясь, он донес труп до бортового релинга и скинул его в мутные воды Ганга. Раздался громкий всплеск, но он затерялся среди разнообразных речных звуков. Темнота и пенистая вода поглотили тело. Ещё одно тело на течении вряд ли привлечет чьё-то внимание. Индусы, считая Ганг священной рекой, постоянно сбрасывали в его воды трупы своих умерших. Может, плотнику будет приятней плыть в компании. Когда же Стружка не явится на поверку, капитан попросту сделает пометку в судовой роли — «дезертировал», и все формальности на этом будут завершены.

Услышав позади себя какой-то шорох, Макферсон осторожно повернулся. Он был уверен, что на борту не осталось ни единой души, кроме него самого и мертвого плотника.

— Кто там? — проревел он.

Из-за кромки комингса трюма показалась белобрысая голова юнги Билли Абрамса, который числился по судовой роли матросом второго класса. Капитан ринулся к нему и схватил одной рукой мальчишку за воротник, сжав пальцы другой руки в кулак.

— Что ты видел? — с угрозой спросил Макферсон.

— Ничего, сэр, — выдавил из себя Абрамс. — Совсем ничего.

— Это хорошо, что ты ничего не видел, иначе будешь следующим в очереди на купание в реке. Ты меня понял?

Рот юнги открылся, но не издал ни звука.

— Ты понял? — капитан встряхнул дрожащее тело матросика.

— Да, сэр, — промямлил тот.

— Хорошо, — капитан отпустил его. — Возьми там пожарный топор, помой как следует и повесь на место. Затем возьми ведро, песок и песчаник да отдрай палубу хорошенько. Чтобы ни пятнышка, понял?

— Да, сэр, — юнга смотрел на него широко открытыми глазами.

— Тогда принимайся за дело, засранец.

— Да, сэр.

Юнга бросился прочь за приборочным материалом. Капитан, раздумывая, следил за его бегом. Он разберется с мальчишкой позже. Пусть тот сначала замоет следы крови.

--- * * * ---

Спустя четыре дня наконец-то начал прибывать груз. К бортам подвели лихтера, и на судне воцарилась оживленная атмосфера. Тюки джута, мешки риса и кофе, корзины чая грузились местными докерами, использовавшими реи в качестве кранов, а судовая команда трудилась в трюмах, укладывая эти тюки, мешки и корзины таким образом, чтобы использовать каждый квадратный дюйм пространства.

Владельцев нисколько не интересовал тот факт, что в задержке погрузки вины капитана не было. Он получил еще две телеграммы с требованием объяснить причины задержки и сообщить дату выхода в рейс.

Если задул противный ветер и рейс затянулся — это вина капитана. Если заштормило и повредило рангоут — это вина капитана. Если что-то случилось с экипажем, грузом и самим судном — это всегда вина капитана. Всё, что мог теперь сделать Макферсон — только напрягать и прессовать матросов и офицеров. Он делал то, что было необходимо.

Уже начинался летний муссон, небо прояснилось и начал задувать противный ветер. Чтобы пройти благополучно и без задержки, необходимо было выйти из реки и пересечь Бенгальский залив до того, как муссон задует всерьез.

В течение недели случались порывы ветра, приносившие с дельты Ганга тучи мелкой красноватой пыли. При этом приходилось закрывать трюма брезентом, чтобы предотвратить попадание в трюма пыли и не намочить груз, поскольку такие порывы всегда сопровождались дождем. Это были не муссонные дожди, а летние шквалистые ливни. Дождь превращал скопившуюся на палубе пыль в грязь красного цвета, которая стекала по шпигатам, оставляя ржавые потеки на черном борту барка. Капитан Макферсон, стоя на квартердеке в штормовом плаще, проклинал небеса.

Когда же дождь прекращался, он посылал матросов шкрябать последствия, ругая экипаж и небеса, которые сплотились в противодействии лично ему. Ночью, в своей каюте, он успокаивал себя личным запасом джина, ища утешения в выпивке, но и утром было не лучше.

Перед окончанием погрузки капитан вызвал Билли Абрамса. Мальчишка осторожно постучал в двери штурманской рубки.

— Господин капитан? — осмотрев рубку, сказал. — Вызывали, сэр?

— Да, Билли, входи.

Мальчик вздрогнул, задержался, но всё же переступил через комингс.

Капитан обозрел свысока дрожащего мальчонка.

— Мне нравятся моряки, которые подчиняются приказам и знают, что можно говорить и что нельзя. Ты явно из этих моряков.

Капитан сделал паузу и посмотрел прямо в глаза юнги. Парень стоял, трясясь, не зная, что сказать.

— Да, сэр, — пискнул он.

— Ты достаточно проплавал вторым классом. Здесь в порту стоит «Клан МакГраф», которому нужен матрос первого класса. Собирай шмутки и направляйся туда. Они стоят ниже нас по течению. Капитан Грин ожидает тебя.