– А много ли дадите? – усмехнулся Стоян.
Везунчик отошёл от окошка и подошёл к открытому ларцу. Не разбирая, залез в него двумя ладонями и взял столько, сколько мог зараз прихватить. Вернулся к оконцу и, проломив слюду, выкинул в него всё, что сумел набрать из ларца.
Как раз в этот момент из леса вернулся Герка. Он подошёл к разбросанным на земле драгоценностям, собрал их в подол рубахи и отнёс сидевшему на обочине дороги Стояну. Тот взял их и стал перебирать переливающиеся на солнце разноцветными огнями бриллианты, потом попробовал на зуб кусок золота и удивлённо спросил:
– А много у вас там такого добра?
– Много! – неожиданно раздался за его спиной голос пришедшего в себя «московского шпиона».
Посол шведского короля помаленьку начинал приходить в себя. Он уже сидел, привалившись спиной к сосне, и усиленно растирал руками ушибленную голову. Парика на нём уже не было. Сквозь редкие белёсые волосы виднелся здоровенный красный шишак. Прищурив глаза, посол посмотрел на торчащую в маленьком окошке кареты недовольную физиономию Везунчика, потом на Стояна и задумчиво произнёс:
– Если бы не вы, уважаемый сударь, то мне кажется, что эта шайка разбойников, считающих себя благородными рыцарями Ливонского ордена, очень скоро лишила бы меня и ларчика с драгоценностями, и самой жизни.
Глава 9. Узник подземелья
По решению главы города Риги особо опасных преступников содержали в подземельях Рижского замка. Считалось, что оттуда сбежать невозможно. Даже окон в подземелье нет, а наружу ведут единственные двери, за которыми несёт службу стража. Но и это ещё не всё. Заключённых содержали в отдельных клетках и в полной темноте. Лишь во время кормления или по случаю приезда высокого начальства зажигали немногочисленные факелы на стенах темницы. Но даже в этом тусклом свете было видно, что стены от непомерной сырости покрылись серо-зелёной слизью. А уборку в камерах никто даже и не думал проводить. Постелью узникам служила лежащая на каменном полу гнилая солома вперемешку с какой-то тёмно-бурой массой непонятного происхождения. Кругом смрад и кромешная тьма. Понятно, что, оказавшись в таких нечеловеческих условиях, заключённые долго не выдерживали. Большинство из них умирали от различных болезней задолго до истечения срока своего заточения, а тюремное начальство лишь слало бургомистру отчёты о сэкономленных на провианте деньгах, и тот был этому весьма рад. И даже иногда по праздникам делал начальнику тюрьмы небольшие подарки.
Стражник, мерно бряцая огромной связкой ключей, висящей на широком поясе, шёл по коридору темницы, где за толстыми, покрытыми ржавчиной решётками содержались самые отъявленные преступники. Он держал в руках слабо горящий факел. Пламя на нём из-за вечных сквозняков, гулявших по длинным сумрачным коридорам подземелья, беспорядочно дёргалось, но старый охранник уже давно привык к его неверному свету. Дойдя до очередной клетки с узником, он тыкал факелом сквозь решётку и некоторое время разглядывал заключённого. Резкая смена освещённости вызывала раздражение у обитателя клетки, он начинал ворчать, а охранник от этого только радостно щерился и шёл дальше, к следующему заключённому. Эту процедуру он проделывал дважды в день – с утра и вечером, когда разносил баланду, а на деле – всего лишь воду, в которой, если повезёт, можно было выловить пару крупинок пшена. Заключённые недовольно ворчали, но ели: всё-таки это было получше, чем совсем ничего. Никому не хотелось помирать раньше времени, каждый надеялся выжить, но всё равно не проходило и пары дней, чтобы кто-то из узников не отправлялся в мир иной.
Стражник едва успел закончить обход и вернуться на свой пост, как к нему подбежал начальник стражи и, поднеся внушительный кулак к носу охранника, резко спросил:
– Ну, как у тебя там, всё в порядке?
– Как есть, всё в соответствии с уставом, господин начальник! Через полчаса начну разносить еду заключённым. Околевших за время моего дежурства не нашёл!
– Хорошо! К нам с инспекцией сейчас прибудет сам господин бургомистр! Понял, сукин сын?!
– Как есть, понял, господин начальник!
– Понял он… Как с вонью в темнице?!
– А что с ней сделается-то, с вонью этой, господин начальник?! Воняют они, как есть воняют, ещё и смердят, господин начальник!
– Нехорошо это! У господина бургомистра нос знаешь какой деликатный, он всю нашу тюремную вонь враз почует! Что нам тогда будет, а?!
– Не могу знать, господин начальник. Я уже привыкший и не слышу никаких запахов. Вроде как и нету их.
– Это ты привыкший ко всякой вони да грязи, а господин бургомистр – человек с расположениями. Он к деликатностям разным привыкший. Ладно, открой хотя бы входную дверь – пусть темница немного проветрится!
– Слушаюсь, господин начальник!
Подчинённый отправился исполнять приказание, а начальник стражи побежал вверх по лестнице встречать главу города. Через полчаса дверь наверху снова открылась, и в сопровождении начальника охраны вниз по лестнице стал спускаться высокопоставленный гость.
– Вот сюда пожалуйте, господин бургомистр! – низко кланяясь гостю, произнёс начальник стражи, показывая на открытую дверь в темницу и при этом умудрившись из-за спины погрозить кулаком охраннику, стоявшему навытяжку перед двумя господами.
Начальник стражи яростно вращал зрачками сердитых глаз, указывая подчинённому на перекошенное от брезгливости лицо бургомистра. Тот держал у носа надушенный белоснежный платок, вышитый по краю золотыми нитями.
– Ведите меня к самому отъявленному вору нашего города, – приказал бургомистр начальнику стражи. – Как его бишь звали?.. А, сам вспомнил – Трубочист.
– Совершенно верно, как есть Трубочист. Он же всё имущество из домов состоятельных жителей нашего города по ночам через дымовую трубу уносил, но зато после этого трубы у них становились такими чистыми, аки новые. Вот народ и прозвал его Трубочистом, господин бургомистр, – пояснил охранник.
Доведя гостя до нужной клетки, охранник остановился и просунул факел сквозь решётку. В глубине тёмной камеры послышалась возня, а затем недовольный голос:
– Чего уставились на меня? Не в цирке!
– Поговори у меня! – рявкнул на преступника дюжий стражник. – Вмиг без баланды оставлю, тогда быстро у меня околеешь!
За решёткой раздалось недовольное сопение, но больше реплик от обитателя подземелья не последовало.
– Открой клетку! – приказал глава города.
– Как можно, господин бургомистр? Он же на вас кинется! – забеспокоился стражник.
– Не кинется, – уверенно произнёс бургомистр. – Ну, оглох, что ли? Или казённые харчи тебе надоели?!
Перепуганный стражник тут же рванул к дверям клетки, одной рукой схватился за огромный навесной замок, а другой стал нервно ощупывать на поясе связку с ключами. От волнения он забыл, как выглядит нужный ключ, и дрожащими пальцами перебирал их один за другим. Бургомистр нетерпеливо морщился и многозначительно поглядывал на начальника охраны. А из темноты клетки раздался издевательский смех, который, прокатившись под арками бесконечного подземелья, многократно усилился, и вот уже по темнице неслись оглушительные раскаты хохота заключённого. В соседних клетках зашевелились, и любопытствующие узники прильнули к решёткам своих клеток, чтобы получше разглядеть, что там происходит с их товарищем по несчастью.
Раздосадованный начальник стражи подбежал к охраннику, который всё ещё возился с ключами, оттолкнул его от двери и вырвал из его рук связку. Быстро найдя нужный ключ, он наконец открыл дверь клетки, оглянулся по сторонам и во всю мощь своих лёгких заорал:
– А ну-ка все по местам, недоноски царя небесного! Что, плетей захотели?! Кости вам давно никто не ломал, соскучились по палачу?! Марш по местам, и чтобы я ваши зенки поганые больше не видел! Всем понятно?!
Послышалось недовольное ворчание, но все заключённые как один выполнили приказ начальника стражи и спрятались в глубине своих камер. Наступила тишина, лишь изредка прерываемая всхлипываниями Трубочиста, который всё ещё не мог оправиться от смеха.
– А тебе что, отдельно говорить надо?! – недовольно рявкнул начальник охраны и поднял вверх здоровенный кулак. – А ну замолкни! И чтобы сидел тихо, как мышь на мельнице! Я тут всем вам покажу, как себя вести!
Наконец всё стихло, и страж порядка ещё раз грозно оглядел камеры, но тут же расплылся в подобострастной улыбке и принялся низко кланяться, пропуская бургомистра в клетку к главному вору города.
– Оставьте нас, – приказал глава Риги и забрал из рук охранника факел, но, увидев, что тюремные надзиратели мнутся в нерешительности, повысил голос. – Вы что, недоумки, оглохли?! Последние мозги у вас в этих пещерах поотшибало?! Пошли вон оба!
– Но… Как же вы… А он… – замямлил начальник охраны.
– Во-он, я сказал! – потеряв терпение, заорал бургомистр.
Надзиратели дружно бросились к выходу, будто за ними гналась стая голодных волков, забыв даже про связку ключей, оставшуюся висеть в открытом замке клетки.
– Ну вот, наконец, и поговорить спокойно можно, – довольно произнёс бургомистр.
Глава города осветил факелом один за другим все углы клетки в поисках, где бы примоститься. Свободной рукой он продолжал держать у своего мясистого носа надушенный белоснежный платок. Прямо перед ним на каменном полу, на полусгнившей, провонявшей соломе, прислонившись спиной к стене, сидел щуплый, небольшого росточка человечек с заострённым, как нож грабителя в тёмной подворотне, носом. Остатки одежды висели на нём лохмотьями и лишь кое-как прикрывали полуголое костлявое тело. Из угла своей клетки он внимательно наблюдал за действиями бургомистра.
– А вы на пол, рядом со мной, садитесь, господин фон Зиберман, – усмехнулся заключённый.
Глава города недовольно покосился на него, но ничего не ответил. Так и не найдя, где бы пристроиться, он остался стоять, возвышаясь откормленной горой мяса и сала над полувысохшим человечком.
– Ну что же вы, господин бургомистр, растерялись? – рассмеялся Трубочист. – А помните, как мы с вами последний раз так культурненько посидели за красивым столом в хорошей корчме? Прямо перед тем, как меня бросили сюда. Ели такое ароматное мясо свежезарезанного молодого телёночка. А какие приправы к нему были… А вино! А юную девочку, которую я вам потом подарил к самой ночи, помните? Неужели вы всё это уже забыли, господин фон Зиберман?
– Замолчи! Я сюда пришёл не кабаки твои вспоминать! – резко оборвал его бургомистр и быстро оглянулся на едва видневшиеся в сумраке темницы соседние клетки с заключёнными.
– Тогда что же? Может, наши бывшие дела вас привели ко мне?
– Не бывшие, а будущие! – прошипел бургомистр и осветил лицо своего собеседника, чтобы получше увидеть его глаза. – А ты изменился, Трубочист.
– Вашими же стараниями! Ну и, скажем так, стены сего уютного заведения не способствуют улучшению моего здоровья.
– Это верно, не способствуют! Вот я и пришёл сюда, чтобы позаботиться о здоровье моего давнего приятеля, – усмехнулся бургомистр.
– Ой ли? – покачал головой человечек и снова едко рассмеялся. – Разве приятели так друг с другом поступают? Не вы ли постарались, чтобы я остаток своих дней провёл в этой славной гостинице?
– Сам виноват! Не надо было ничего утаивать! Разве не я сообщал тебе, у кого из купцов после сбыта товара появлялись большие деньги, а ты что сделал? Треть себе присваивал! Это, по-твоему, честно? – недовольно проворчал бургомистр.
– Так уж и треть? Всего-то четвертак, – скромно потупив глаза, ответил Трубочист.
– Всего-то! – передразнил бургомистр. – Со мной надо дело вести честно или не вести вовсе, понял?!
– Да понял я, понял. Любой, оказавшись в этом сыром каменном мешке, многое бы понял, – медленно растягивая слова, ответил обитатель клетки.
– Вот и хорошо, что ты это наконец уяснил, – тихо произнёс бургомистр и, кряхтя, наклонился к самому лицу узника. – А теперь слушай внимательно. Завтра тебя отпустят…
– Меня?.. – радостно воскликнул Трубочист.
– Тихо ты! – зашипел глава города и оглянулся по сторонам, но соседние клетки будто вымерли. – Завтра ты выйдешь на свободу, но с одним условием: ты должен по-тихому взять кое-какое добро у человека, на которого я тебе укажу, и навсегда исчезнуть из моего города. Сделаешь всё как надо – останешься и цел, и богат.
Заключённый молчал, пытаясь разглядеть глаза бургомистра, но лицо собеседника тонуло в полутьме, царившей в клетке. Множество мыслей пронеслось в голове Трубочиста, он чуял в предложении главы города какой-то подвох, но сладкий свет надежды на свободу манил с такой силой, что противиться было просто невозможно. Да и могло ли быть что-то хуже его сегодняшнего положения?
– Ну? – поторопил фон Зиберман. – Или ты всё-таки предпочитаешь сгнить в этой вонючей тюрьме?
– Я согласен! – молниеносно ответил Трубочист.
– Я знал, что ты не откажешь своему старому приятелю, – довольно рассмеялся бургомистр.
– А куда мне теперь деваться? – сокрушённо ответил человечек.
– Вот именно. Но если ты меня и на этот раз попытаешься провести, то пожалеешь, что родился на свет! – рявкнул бургомистр и бросил на грязный пол бесполезный носовой платок.
Схватив тщедушного человечка за грудки, он со всей силы встряхнул его. Голова заключённого мотнулась, словно он был не живым человеком, а тряпичной куклой. Лохмотья на теле Трубочиста мгновенно расползлись, и в руках бургомистра остался клок смердящей ткани.
– Да ты еле жив, – бросив на пол вонючую тряпку, брезгливо проворчал бургомистр.
Медленно, по-хозяйски распрямившись, он вытер испачканные ладони о новенький камзол и стал разминать затёкшую спину, одновременно продолжая внимательно наблюдать за бывшим подельником.
– Какой есть, вам опять же спасибо, – растирая грудь и откашливаясь, ответил Трубочист.
– Ладно, кто старое помянет – тому глаз вон. Думаю, что мы с тобой договорились! Завтра выйдешь отсюда и пойдёшь в известный тебе кабак. Там будет для тебя подготовлена комната. Можешь есть что захочешь, но не переусердствуй. Помни, что ты долго голодал! Ночью выспись как следует, а на следующий день мы встретимся, и я расскажу, чью трубу тебе надо будет почистить. Но запомни: это последнее твоё дело в моём городе!
– А куда же мне потом?
– Да хоть в Дерпт, в гости к моему кузену. Пусть мой родственничек повеселится, когда к нему купцы пожалуют с претензиями! – рассмеялся бургомистр. – Денег на дорогу я тебе дам, да и после дела у тебя у самого кое-что останется. Ну а пока проведи здесь ещё одну ночку! Я думаю, что ты не станешь возражать – ведь последняя, а я устрою всё так, что своим храпом тебе в этой темнице никто мешать не будет!
С этими словами бургомистр быстро вышел из клетки, захлопнул дверь и ловко запер огромный замок, словно всю жизнь только тем и занимался. Ещё раз осветил клетку с Трубочистом, удовлетворённо хмыкнул и быстрыми шагами направился к выходу из подземелья, где у двери висел единственный горящий факел с еле тлевшим, постоянно дёргающимся пламенем. Он поднялся к закрытой двери по сбитой тысячами ног лестнице и у выхода из подземелья оглянулся. Света факела едва хватало лишь до первой камеры, а дальше была непроглядная темнота. Невыносимая вонь, исходящая от клеток с людьми, только усиливала ощущение плотной границы между миром света наверху и миром тьмы в подземелье. Глава города с отвращением плюнул вниз с верхней ступени лестницы, открыл дверь и вышел из темницы.
В караульном помещении на каждой из стен висело по нескольку факелов, и от этого казалось, что тут очень светло. Бургомистру вначале даже пришлось зажмуриться, настолько ярким показался ему этот свет, а отвратительный запах сюда доносился уже не так явно.
Увидев градоначальника, оба тюремщика вытянулись в струнку. Бургомистр внимательно, словно впервые увидев, оглядел их и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, приказал:
– До ночи всех заключённых темницы казнить! Всех! Поняли? Всех, кроме Трубочиста. Нечего этим дармоедам зазря казённую баланду жрать и впустую расходовать казну города. А Трубочисту завтра поутру выдать полталера и отпустить на свободу! Уразумели?