называемый якобсонов орган. Высунув язык изо рта, змея
тут же втягивает в рот и прижимает его кончик к
обонятельной ямке на нёбе. Можно сказать, что языком она берет
пробы воздуха и подносит их к своему нёбному дегустатору,
чтобы определить, чем они пахнут. Дегустатор этот не такой
тонкий, как, скажем, у собаки, но все же неплохой. Ужалив
мышь, змея ползет за ней по следу: значит, чует след.
Саламандры, тритоны и черепахи быстро узнают запах
раздавленного дождевого червя (и в воде, и на суше).
Часто говорят и пишут, например в учебниках, что
у птиц нет обоняния. Однако экспериментаторы в
последние годы доказали, что если это и верно, то не для всех
птиц.
Я уже говорил, что бескрылый киви чует запахи
отлично. У него даже ноздри, чтобы лучше обонять червей в
земле, с основания клюва переместились на его конец.
Азиатские грифы, по-видимому, ничего не чуют. Они не
могут найти падаль, прикрытую бумагой или простыней. Но
грифы американские задачу эту решают без труда. Дело в
том, что первые высматривают «пахучую» добычу с высоты,
целиком полагаясь на свои зоркие глаза. Вторые же глазам
не доверяют, так как живут в джунглях, а там с воздуха
сквозь густые кроны деревьев никакой падали все равно не
увидишь.
Хорошее обоняние у синиц и уток. Утки находят мясо
под снегом, чуют и охотника, если он подходит по ветру.
А синица лазаревка некоторые запахи узнает не хуже
человека.
Но, конечно, самое тонкое чутье у зверей. Мы даже и
представить себе не можем, сколь полную и совершенную
информацию об окружающем мире получают животные с
его помощью.
У собаки, например, на некоторые запахи обоняние в
миллион раз чувствительнее, чем у человека. Собаки чуют
даже, как пахнет поваренная соль или хинин. Если
растворить щепотку соли в ведре с водой, и тогда они почуют ее
запах. Человека же чуют за 60 метров, а куропатку — за 50.
И собака здесь совсем не чемпион, многие дикие
животные не уступают ей. Лоси и кабаны чуют охотника шагов
за пятьсот, правда по ветру. Косуля — метров за пятьдесят.
Дай бог ноги!
Органы чувств обеспечивают животным, так сказать,
превентивную, то есть предупредительную, оборону. Это их
разведчики. Но когда враг замечен (учуян или услышан),
животные, подпустив его на известное расстояние, обычно
удирают. Эту критическую дистанцию, ближе которой
неприятеля не подпускают, зоологи называют «расстоянием
бегства». У разных животных и в разных условиях оно не
одинаково. У малых — меньше, у крупных — больше. Но
имеет значение также, какой враг, откуда, где и как он
приближается. Заяц, например, от лисицы, волка, куницы
убегает заранее. Но когда заметит в небе ястреба, не бежит,
а затаивается. Позтому и человека он близко подпускает, но
вскоре заячьи нервы не выдерживают, он срывается и
выскакивает часто почти из-под самых ног. Для зайца
человек слишком высок, и мозг длинноухого автоматически
реагирует на охотника, как на врага в высоте. Эта
автоматика, которую создала эволюция задолго до изобретения
людьми огнестрельного оружия, сейчас уже сильно
устарела и губит многих зайцев, слишком близко подпускающих
к себе охотников.
Там, где на животных люди не охотятся, дистанция
бегства (перед человеком) у них небольшая. И может совсем
даже ее не быть. Например, у пингвинов в Антарктиде или
даже у медведей, львов и антилоп в заповедниках.
Некоторые животные, обитавшие на безлюдных островах, все до
одного поплатились жизнью за то, что были слишком
доверчивы, не считали людей врагами и не бежали от них.
В Праге, на набережных Влтавы, пишет Зденек Веселов-
ский, дикие утки, обычно очень осторожные, так осмелели,
что берут даже хлеб из рук людей. Потому что здесь никто
их не убивает, и они быстро к такому порядку
приспособились. Но та же «ручная» дикая утка, улетая вечером
кормиться за город, ближе двухсот метров не подпустит к себе
никого. Здесь люди охотятся на уток, значит, нужно
держаться от них подальше.
Доказано, что птицы с рождения знают, кто им друг, а
кто недруг. Вернее, они знают, как враг их выглядит (правда,
весьма приблизительно). Этологи, изготовив множество
всевозможных моделей — круги, квадраты, эллипсы и силуэты
хищных и нехищных птиц,— убедились, что новорожденные
птенцы боятся только макетов с длинным хвостом,
широкими крыльями и короткой головой, как у ястреба и коршуна.
Если такой макет тянуть по проволоке хвостом вперед (он
похож тогда на утку), птенцы не прячутся. Но когда
скользит он, как положено,— головой вперед, они замирают или
в панике убегают, если могут бегать.
В общем, дистанции бегства у разных животных
приблизительно таковы: у ужа — 2 метра, у болотной черепахи —
15, у серебристой чайки — 20 (перед человеком) и 30 (перед
собакой), у марабу — 20, у пеликана — 50, у страуса — 150,
у жирафы — тоже 150 (перед человеком) и 25 (перед
автомобилем), у антилопы куду — 200, а у дикого осла —
350 метров.
Дрофа же, если вовремя заметит опасность, удирает и за
пятьсот метров.
Как быстро бегают животные, всем известно. Копытные
звери: антилопы, зебры, дикие ослы — 50—70 км в час.
Но чемпион-спринтер в мире четвероногих — гепард: 100 км
в час!
Мир населен броненосцами
Латы изобрели не рыцари: за миллиард лет до того, как
стали разъезжать по пыльным дорогам Европы закованные
в железо воины, природа одела уже многих своих детей в
прочную броню. Правда, не стальную, а известковую,
кремневую, костяную, роговую и даже «сахарную». Ведь хитин,
из которого построены панцири раков, пауков и
насекомых,— это полисахарид, то есть вещество, состоящее из
множества молекул простейшего сахара, вроде глюкозы (но с
азотом!). Больше 90 процентов всех видов животных одеты
в более или менее прочную броню.
Нет ни одной большой зоологической группы, в которой
не было бы своих броненосцев. Только птицы — им ведь
летать надо — никогда не носили доспехов. Все другие — от
одноклеточных амеб до млекопитающих зверей — имеют
своих рыцарей.
Оружейное искусство достигло высшего мастерства в
XV веке. Тогда все изящно и тонко отделанное железо,
которое рыцарь надевал на себя,— все эти наплечники,
наколенники, локотники, рукавицы, шлемы, кирасы,
забрала — весило... 60, а то и 80 килограммов! Притом все
железки были так тонко пригнаны друг к другу, что
закованный в стальной футляр воин не только в них ходил и
в седле сидел, но и мечом махал. Правда, если он с
лошади падал, то не мог уже без чужой помощи на нее снова
сесть.
Но взгляните на^рака: броня его — копия рыцарской.
Такие же хитроумные и отлично пригнанные друг к другу
щитки. И даже кираса на груди! А как давно все это было
изобретено— почти миллиард лет назад. Правда, сначала у
предков раков-триллобитов панцирь был несколько попроще,
чем у омара или лангуста, но все-таки уже был.
Те раки, у которых панцирь мягкий — как, например, на
брюхе у раков-отшельников,— прячутся в чужой броне:
в раковинах моллюсков. Есть целое семейство крабов с
мягкими панцирями. Это так называемые ракушковые крабы.
Большую часть жизни проводят они в раковинах моллюсков:
не в пустых, как раки-отшельники, а залезают в дом к живо*
му моллюску! И живут с ним под одной крышей. Подрастая,
краб перебирается на жительство в другую ракушку,
которая побольше. Жить без лат вне замка не решается.
Если мы от раков и крабов станем подниматься
вверх по родословному древу животного царства, то на
пути к насекомым встретим странных многоногих
созданий — клубовидок, с которыми связана
нравоучительная легенда. На одном из островов Индонезии —
Суматре — жила-была старушка. Попросила она
однажды свою внучку приготовить завтрак. Внучка
приготовила, да сама и съела. Бабушка спрашивает:
«Готово ли?» — «Белум» («Нет еще»),— отвечает внучка.
Много раз бабушка спрашивала и всегда в ответ слышала: «Белум».
Так по сей день и кричит сбежавшая от стыда в лес
внучка: «Бе-лум! Бе-лум!» Люди, оказавшиеся в лесах
Суматры, которые о легенде ничего не знают, думают, что это
поет какая-то птица. Но поет не птица, а многоножка,
издали похожая на черепаху. Броня у нее — сама она с детскую
ладонь — кольчатая, как у рака на хвосте, и поэтому она
может сворачиваться клубком, подобно броненосцу.
Все броненосцы обитают в Америке: главным образом
в Южной, лишь один вид — на юге Северной. Едят они
насекомых, ягоды и коренья. Самый крупный вид — длиной
до метра с небольшим, самый маленький — лишь 15—^
18 сантиметров. Броня у броненосцев напоминает кольчатые
латы. Колец много — до двадцати, все поперек тела.
Прикрывают они только спину и бока, на животе растут лишь
волосы. Но морда сверху и хвост защищены
дополнительными щитками. Обычно думают, что все броненосцы, подобно
ежу, могут сворачиваться в шар, пряча внутри его
легкоранимое брюхо. На самом же деле только два близких вида,
обитающих в Бразилии, способны на такое. У них три
поясных кольца, и, свернувшись, они напоминают пушечное
ядро с единственным отверстием, по которому враг мог бы
забраться в его нутро, но и оно заткнуто головой с прочным
лобным щитом, выставленным наружу.
Гигантские броненосцы не особенно доверяют своей
броне. Поэтому, заметив врага, сразу прячутся в «окопы» —
очень быстро зарываются в землю. Один из них так
отчаянно работал когтистыми лапами, что за минуту пробил
асфальтовую дорогу и ушел под нее в землю.
У панголинов панцирь напоминает чешуйчатую
кольчугу. Все его пластины накладываются одна на другую, как
чешуйки на еловой шишке. Раньше думали, что это
«слипшиеся» волосы. Но более внимательно исследовав чешуи
панголинов, убедились, что устройством своим напоминают они,
скорее, ноготь, чем колтун из слипшихся волос.
Обремененные панцирем панголины тем не менее ловко лазают по
деревьям, залезают и в дупла, и под коряги: всюду ищут
муравьев и термитов — свою излюбленную пищу. Быстро
слизывают их длинным, как шнур, и липким языком. Мы
уже знаем, что эти животные знамениты также и тем, что
зубы у них разместились в желудке. Две роговые трущиеся
друг о друга, как жернова, зазубренные пластины.
Броненосцы и панголины — это уже звери. Мы пришли
к ним, минуя рыб и пресмыкающихся, которые почти все
закованы в более или менее прочную броню — чешуйчатую
или сплошь «латную», как у черепахи.
Млекопитающие звери — животные наиболее
современные— полагаются больше на быстроту своих ног, ловкость
и хитрость. Броня у них не в моде. Лишь двадцать видов
броненосцев и семь панголинов унаследовали от своих
предков ящеров роговые панцири.
Овцы в волчьей шкуре
Броня не только самое древнее, но, пожалуй, и самое
примитивное оборонительное средство. Чаще живые существа
прибегают к хитрости, обману, к маскировке.
Помните басню о волке, который, чтобы обмануть овец,
надел на себя овечью шкуру? Многие животные поступают
как раз наоборот: здесь безобидные «овцы», чтобы
отпугнуть своих многочисленных врагов, наряжаются в «волчьи
шкуры».
Вот «оса» сидит на цветке. Узкая талия, черные полосы
на брюшке — ну оса и оса. Но это не оса, а безобидная
бабочка стеклянница. У нее даже крылья потеряли
разноцветные чешуйки и стали прозрачными, как у осы — хищника
из мира насекомых.
Другая бабочка-стеклянница, которая летает в середине
лета над тополями и ивами, похожа даже на самого
членистоногого «тигра» — на большого и страшного шершня. Не
всякая птица решится схватить этих хитроумных бабочек:
а вдруг они ужалят?
Бабочки, жуки, гусеницы, мухи, лишенные своих средств
защиты, формой тела и окраской копируют сильных и
ядовитых насекомых. Зоологи называют это подражанием или
мимикрией.
У гусеницы гарпии голова похожа на божью коровку —
у божьих коровок ядовитая кровь и их не едят птицы. Когда
эта гусеница завернется в лист, выставив оттуда лишь
голову, едва ли какая-нибудь птица решится схватить ее.
А одна крупная южноамериканская бабочка выбрала
еще более страшную модель для подражания. Ее большие
крылья такой замечательной формы и так раскрашены, что,
когда бабочка сидит на кусте, кажется, что это хищная сова
высунула голову из листвы. От одного взгляда на нее с
насекомоядными пташками делаются судороги.
В тропиках водится и бабочка каллима. Ее зеленые
крылья очень похожи на листья, на них видны даже жилки,
точь-в-точь как на листе. Вытянутые концы задних крыльев
изображают черешки, а крапинки, разбросанные на
крыльях, похожи на грибки, поселяющиеся на листьях. И в двух
птичьих шагах не отличить эту бабочку от листа.
В этом редком искусстве с бабочкой каллимой
соперничает тропический кузнечик «странствующий лист», Однаж-
ды этот кузнечик попал в самую середину стаи прожорливых
муравьев, и те его не заметили. Ученый, который это видел,
рассказывает, что муравьи пробегали совсем рядом, не
подозревая, что перед ними вкусный кузнечик, а не лист.
В Индонезии, на острове Ява, этих оригиналов как
декоративные украшения разводят в парках на ветвях гуавы.
Новички, которым показывают дерево со странствующими
листьями, даже взяв в руки его ветку, не замечают на ней
никаких насекомых. Лишь пощупав все листья, находят
среди них живые.
Ядовитую рыбу морского дракона боятся многие жители
моря. Когда морской дракон лежит зарывшись в песок, то
выставляет наружу черный спинной плавник. Это
«пиратский флаг», он служит предостережением хищникам,
которые по ошибке, приняв его за безобидную рыбу, могли бы
напасть на морского дракона.
Камбала «морской язык» живет по соседству с морским
драконом. Заметив врага, она тут же поднимает над собой
«пиратский флаг» собственной конструкции — правый
грудной плавник с большим черным пятном на нем. Это
подделка, но очень искусная. Хищники принимают ее за
предупредительный сигнал морского дракона и спешат
ретироваться.
В море у берегов Австралии живет другая удивительная
рыбка — «тряпичник», близкий родич нашего морского
конька. Этот причудливый сын моря совсем не похож на рыбу.
Все его тело — какие-то жалкие обрывки скелета и кожи.
Даже зоркий глаз не отличит тряпичника от морских
водорослей.
Когда в Индии после летних дождей выходят из берегов
и широко разливаются по округе реки, то вместе с водой по
полям и лугам плывут стайки маленьких рыбешек.
Если рыбки неподвижны, они невидимы. «Лала» — так
называют в Индии рыбок-невидимок. «Лала» — значит
«дорогая», «бесценная».
И в самом деле лала — замечательная рыбка. В ее коже
нет темного пигмента, а тонкое тельце и плавники у лалы
прозрачны.
Природа наделила малютку едва ли не самой