которым по возможности надо смотреть сразу в четыре
стороны (у лошадей, антилоп, оленей, чаек, уток), желтые пятна
лежат на дне глаза полосами. Как бы лошадь, олень, коза
или антилопа ни поворачивали голову, зрачки в их глазах—*
горизонтальные щели—всегда горизонтальны, и поэтому
линия обозреваемого горизонта, преломляясь в хрусталике,
широкой панорамой проецируется ка весьма чувствительные
к свету полосы сетчатки. Значит, для этих животных
зримый мир — нечто вроде широкоэкранного кино. У нас оно
узкоэкранное. Это значит также, что их глаза несут
круговую вахту, даже когда олени, козы и лошади едят траву,
опустив голову вниз.
Много и других оптических хитростей есть в глазах, у
каждого свои — сообразно образу жизни и роду
деятельности. У птиц, например, есть устройство, помогающее лучше
разглядеть светлую точку на светлом небосводе, у
ныряющих зверей и птиц и у жуков-вертячек — водяные «очки», у
мух, пчел — индикаторы путевой скорости, о которых
десятилетиями мечтали авиаконструкторы и только сейчас
изготовили их, скопировав у мухи. А у хамелеонов —
дальномеры. Глаза хамелеона могут вращаться независимо друг от
друга в разные стороны. Поэтому хамелеон видит муху, в
которую прицелился, под разными углами. Когда
изображения каждого глаза наложатся одно на другое и сольются,
как в дальномере фотоаппарата, хамелеон точно определяет
расстояние до цели и метко стреляет своим языком.
Есть и зеркала в глазах. Многократно отражая свет, они
снова и снова посылают его на сетчатку. Поэтому
зеркальные глаза «светятся» по ночам. Лучи, отражаясь от зеркала,
пробиваются через зрачок снова наружу с такой оптической
силой, что кажется, будто глаза горят: у медведя —
оранжевым, у енота — желтым, у кошки, лисы, волка и некоторых
тропических лягушек — зеленым, а у аллигаторов — руби*
новым огнем.
Наши глаза — очень жаль! — огнем не горят. Но менять
их, пожалуй, не стоит. Глаз человеческий лучше всякого
другого. Уступает он, кроме совы, разве только глазам
гориллы. Ведь мы отлично видим и днем и ночью (а орел и
сокол ночью полуслепы) дальние и близкие предметы, мир для
нас — стереоскопическое кино: мы обозреваем объемно и до
мельчайших деталей. «Кино» это еще и цветное! А для
многих наших братьев по крови — млекопитающих зверей — вся
природа лишь театр теней, сплошь черно-серо-белая.
Бесполезно дразнить быка красной тряпкой: для него что
красное, что серое, что черное — все равно. Смелые
матадоры прославились бы, наверное, еще больше, если бы высту-
пали не с красной, а с белой мулетой: бык ее лучше видит
и, наверное, быстрее «дразнится». Такой совет дают им
некоторые биологи. Но я в этом сомневаюсь: белая мулета для
быка ярче красной крови, вид которой его раздражает.
Поэтому, хотя красок он, может быть, и не видит, оттенки,
пусть и серые, красной мулеты больше напоминают быку
кровь.
Свиньи, овцы, лошади, собаки, как показали некоторые
опыты, о красках понятия тоже, по-видимому, не имеют.
Они для них — лишь разные оттенки серого. Лошадь
красный цвет путает с черным, но розовый отличает от серого.
Из млекопитающих только человек и обезьяны — но не
полуобезьяны, для которых все вокруг серо! —
наслаждаются созерцанием разноцветной планеты.
За что природа, раздавая глаза, так обидела зверей,
пощадив обезьян и человека, не ясно. Недоумение не чисто
эмоциональное, есть у него непонятная и научная сторона:
дело в том, что цветовое зрение развито у рыб, птиц, гадов,
червей, раков, насекомых и даже у инфузорий, а у
высокоорганизованных млекопитающих цветового зрения нет.
Исключая, как я уже говорил, обезьяну и человека.
Этот факт противоречит одному из законов развития
животного мира. Этот закон, правило Долло, утверждает, что
эволюция не идет вспять, и если какой-нибудь орган был
утерян предками, то у потомков он снова не может появиться:
у эволюционных потомков, а обезьяны как раз и есть такие
потомки низших млекопитающих, у которых цветового
зрения исследователи не нашли.
Может быть, решили некоторые биологи, методы,
которыми исследовалось зрение зверей, не достаточно были точны?
Стали снова в последние годы разными способами выяснять,
видят ли звери цвета.
И нашли: кошки видят красное, оранжевое, желтое,
зеленое, голубое и фиолетовое. Такие же краски видят
крысы и горбатые коровы зебу.
Лошади видят желтый, зеленый, синий, розовый цвета,
отличают двадцать семь оттенков серого.
Но собаки... собаки по-прежнему упорно не хотели
замечать и запоминать никакие цвета. Может быть, именно в
запоминании все дело? Может быть, собака цвета различает,
если показывать их одновременно, но не запоминает каждый
в отдельности, так как у нее, возможно, нет абсолютного зре-
ния, как у нас? Вот слух у собаки абсолютный. Это значит,
что она способна запомнить высоту тона без сравнения с
другими тонами. Не многие из людей это могут сделать:
только 0,1 процента всего человечества.
У кого где уши
У кузнечика и сверчка — в передних ножках; у саранчи
уши в брюшке, в том месте, откуда растут задние
ноги-ходули ; у бабочек и мух — в основании крыльев; у мотыльков —
в конце груди, начале брюшка; у муравьев, по-видимому,—
в усиках; у некоторых жуков — тоже; у других и у
личинок комаров — в брюшке, как у саранчи.
А слышат ли осьминоги?
Наверное, немного слышат, если крикнуть им в самое
ухо. Впрочем, сделать это не просто: снаружи осьминожье
«ухо» найти нелегко. Никаких внешних признаков, которые
указывали бы на его существование, нет. Но если разрежем
хрящевой череп осьминога, внутри найдем два пузырька с
заключенными в них кристалликами извести. Это статоци-
сты — органы слуха и равновесия. Удары звуковых волн —
но только, пожалуй, лишь сильные удары — колеблют
известковые камешки, они касаются чувствительных стенок
пузырька, и животное воспринимает звук, очевидно, как
неясный гул.
Кристаллики извести сообщают осьминогу также о
положении его тела в пространстве. Осьминоги с вырезанными
статоцистами теряют ориентировку: плавают спиной вниз,
чего в нормальном состоянии они никогда не делают,
вертятся волчком, путают верх и низ бассейна.
У человека и его братьев позвоночных — рыб, лягушек,
змей, птиц и зверей — уши в голове.
Из всех позвоночных, пожалуй, только змеи глухие. Но
герпетологи1 говорят: все тело змеи — ее ухо. (В таком
случае, ухо у нее самое длинное!) Это странное утверждение
означает, что змея «слышит» шаги и колебания почвы всем
своим телом, касающимся земли. У многих черепах уши, как
Зоологи, изучающие змей.
у змей, недоразвиты. Но некоторые из них — из рода тесту-
до—слышат звуки, колеблющиеся с частотой около 110 герц
(110 колебаний в секунду)1. Крокодилы же и ящерицы—до
3—5 тысяч герц.
Птицам доступен диапазон звуков примерно такой же?
как и человеку. Только вот нижняя его граница у них лежит
выше: 40—100 герц. Это значит, что низкие голоса многие
из них не слышат. Бесполезно, например, звать утку басом:
он для нее совсем не звучит. (У домашних уток вообще слух
очень ограниченный: от 300 и немногим больше 8000 герц.)
Поэтому птичницы, даже басовитые, зовут уток и кур
высокими голосами: «Утя-утя!», «Цып-цып-цып!»
И зяблик о басе понятия не имеет. Но попугай и филин
его слышат.
Совы слышат раз в пятьдесят лучше уток и даже лучше
человека. Из птиц только у совы есть ушные раковины —
куски отогнутой кожи вокруг уха, на которых растут особые
твердые перья. Кроме того, звуки «загоняют» в уши и перья,
распушенные веером вокруг глаз совы.
О том, какой тонкий инструмент совиный слух,
рассказывает один биолог, который наблюдал за слепым сычом.
Сыч слышал даже шум тихо сгибаемых пальцев, сокращение
мышц!
У птиц абсолютный слух, который у людей ценится как
редкий музыкальный дар. Разницу лишь в 0,003—0,007
тона попугаи и певчие птицы уже замечают.
Птицы и оглохнув отлично поют! Певец-человек в такой
беде навсегда должен забыть о сцене. (Бетховен, впрочем,
сочинял музыку и глухой.)
Слон — певец неважный, но и он отлично различает
двенадцать чистых тонов. И даже через год после тренировки
на эти тона он узнавал девять из них.
Собака «музыкальна» не меньше слона: опознать на слух
Vie тона для нее не проблема. Диапазон звуков, ласкающих
собачьи уши, минимум впятеро шире, чем у человека (до
100 килогерц). А чувствительность этих ушей в восемь раз
выше: пес слышит за 24 метра слабый шум, к которому
человек и за три-четыре метра безнадежно глух.
1 Человек слышит звуки с частотой от 16 до 20 тысяч герц. Более
частые колебания называют ультразвуком. Многие живые организмы—
кузнечики, мотыльки, рыбы, летучие мыши, дельфины — слышат и
ультразвуки.
У собаки не только слух абсолютный, но, похоже, и
«абсолютная» слуховая память: прослушав серию ударов
метронома—100 в минуту,— она даже через сутки не спутает с
ней серию совершенно таких же звуков, в которой, однако,
не 100, а 96 ударов!
Нюх—третий чувственный страж
У насекомых очень хорошее обоняние. Некоторые ночные
бабочки находят самок по запаху, даже если те сидят на
расстоянии около мили.
У бабочек-шелкопрядов в небольшом карманчике на
брюшке есть душистая желёзка. Мы ее запах не чувствуем,
а самцы-шелкопряды распознают его издалека. Стоит самке
лишь приоткрыть свой карман, как они слетаются к ней со
всей округи. Она не зовет их ни криком, ни блеском наряда,
только запахом. Недаром ведь говорят на Востоке: «У кого
в кармане мускус, тому не нужно кричать об этом».
Самцов-шелкопрядов совсем не интересует внешность
дамы. Только запах влечет их. Экспериментаторы вырезали у
бабочки пахучую железу и клали рядом с ней. Самцы,
слетаясь на запах, не обращали никакого внимания на бабочку,
но окружали толпой железу.
После многолетних трудов химикам удалось получить из
железы бабочки тутового шелкопряда вещество,
распространяющее этот столь привлекательный для кавалеров из ее
рода запах. Железа выделяет очень немного пахучей
жидкости: чтобы получить 12 миллиграммов ее чистого экстракта,
пришлось анатомировать 500 тысяч бабочек!
Вещество оказалось всего-навсего ненасыщенным
алкоголем.
Недавно американские биологи Уилсон и Боссарт
определили форму и размеры пахучего «пятна» самки шелкопряда.
Оно имеет форму эллипсоида, длина которого при
умеренном ветре несколько километров! А его поперечная ось,
параллельная земле, превышает двести метров.
Жан Фабр, известный французский натуралист, был
поражен, как издалека самцы бабочек прилетают на зов своих
подруг. Он никак не хотел поверить, что зовут они их толь-
ко запахом, поскольку, писал Фабр, «в равной мере можно
было бы надеяться окрасить озеро каплей кармина».
«Теперь мы знаем,— говорит Уилсон,— что вывод Фабра
был ошибочен, но аналогия, которую он приводил, точна»..
Чувство обоняния у самца-шелкопряда настолько тонкое, что
он чует «каплю» запаха в «озере» атмосферы.
Пчелы и муравьи, жуки-могильщики и «осы» наездники
чуют запахи не хуже собаки.
А рыбы? Рыбы, пишет известный биолог Карл Фриш,
«если лишить их зрения, могут находить пищу и
распознавать особей своего вида исключительно с помощью
обоняния». Угорь самый, пожалуй, тонкий дегустатор запахов з
подводном мире. «По своему обонянию он стоит наравне с
собакой». И акула тоже: на запах крови она приплывает
издалека, хотя некоторые биологи считают, что акула плывет
не на запах, а на ультракрики раненых рыб.
Карл Фриш, исследуя однажды органы слуха пескарей,
приучил стайку этих рыбешек собираться в определенном
месте у берега. Кормил их тут. Затем он решил пометить
одного пескаря: поймал его и легонько поцарапал иглой
мышцу, после разрушения которой у рыбки темнеет хвост.
Он выпустил пескаря в воду, и, как только тот подплыл
к стае, «произошло нечто неожиданное». Пескари в панике
бросились врассыпную и попрятались на дне, зарывшись в
песок. Потом снова сбились в стайку и уплыли подальше от
этого места. Долго они здесь не появлялись, как их ни
подманивали. Не сразу снова привыкли и стали собираться на
кормежки.
Этот случай заставил ученых задуматься: «Мог ли
раненый пескарь рассказать собратьям о своем неприятном
переживании? Очевидно, не мог». Тогда что же их испугало?
Может быть, раненый кричал от боли? Теперь ведь уже ни
для кого не секрет, что рыбы умеют кричать.
Поймали еще одного пескаря. Разрезали его на куски и
бросили в воду. Пескари опять в панике разбежались.
Может быть, напугал их вид мертвого тела? Ведь все в
природе бывает...
Еще одного пескаря разрезали на куски, растерли их в
ступке, профильтровали сок и вылили его по каплям в воду.
Паника была, как во время пожара в театре. Все пескари
попрятались.
Так было установлено, что кожа (именно кожа, позднее
это удалось выяснить) пескарей и многих родственных им
речных рыб, если поранить ее, выделяет какие-то вещества,
почуяв которые другие рыбы обращаются в паническое
бегство. У морских рыб такие вещества пока не обнаружены.
Биологический смысл этого удивительного приспособления
вполне ясен. Если щука поймает рыбешку, она обязательно
поцарапает зубами ее кожу. И кожа пошлет «прощальный
предупредительный сигнал» собратьям. Получив его, они
вовремя успеют попрятаться.
Заметили также, что химический сигнал тревоги,
поданный, скажем, пескарем, пугает и других родственных ему
рыб. Голавлей, например, или подустов. Чем дальше родство
между рыбами, тем хуже они «понимают» друг друга.
Продолжая исследования, установили, что пескари
отлично различают запахи пятнадцати видов рыб. «Нюхом»
они узнают даже разных рыбешек своей стаи. Понятно,
что запах щуки пескари изучили лучше всякого
другого.
Если затянуть пипеткой немного воды из бака, в котором
сидит щука, и капнуть в аквариум с пескарями, то эти
несколько капель влаги произведут эффект разорвавшейся
бомбы. Пескари, сраженные ужасом, попадают на дно и
замрут здесь словно неживые. Их странная реакция вполне
объяснима : ведь щука бросается в погоню за всем, что движет*
ся и блестит, но мало обращает внимания на предметы
неподвижные.
Осьминоги тоже врагов распознают нюхом. Мак-Гинити,
американский океанолог, выпустил из пипетки около спрута
капельку воды: он засосал ее в другом аквариуме
поблизости от зубастой мурены — злейшего врага осьминогов.
Спрут поступил соответственно имитированной
ситуации: испугался, побагровел и пустился наутек...
И змеи нюхают
Вы это не раз видели: змеи (и ящерицы) все время
«мигают» своим языком. Он то выскакивает у них изо рта, то
снова прячется в рот. Так они обнюхивают все вокруг. На нёбе
у змей — небольшая слизистая ямка. Это обонятельный, так