боль, ни смертельные раны — ничто не может унять их
воинственный пыл. Они дерутся до последнего дыхания, пока
еще есть хоть какие-то силы. Только смерть сильнее их
страсти к боям.
Дерутся и клювом и шпорами. Удар бойцового петуха —
одно из самых быстрых движений в природе. Силу этого
удара физики могли бы рассчитать: одетую в сталь шпору
петух вонзает на полдюйма (на 12,5 миллиметра) в сухую
дубовую доску!
Древние греки — народ очень отважный, но и они брали
у петухов уроки храбрости и упорства в бою. Фемистокл,
знаменитый греческий полководец, отправившись на войну
против персов, включил в программу боевой подготовки и
петушиные бои, чтобы солдаты, глядя на них, учились
стойкости и отваге. А храбрые галлы, предки французов, от
которых вначале здорово доставалось римлянам, получили имя
свое от петухов (ведь «галл» — по-латыни «петух»).
Позднее, когда римляне расправились с галлами на свой
римский манер, но и сами погибли от германских,
славянских и турецких мечей, браконьеры добывали дичь в
заповедных лесах феодалов, напуская на фазанов бойцовых
петухов. Они забивали их до смерти. И в наши дни бойцовые
петухи (а их немало еще в разных странах Южной Азии и
Америки) храбро защищают дома своих хозяев от змей и
бродячих собак. Они не знают страха ни перед кем — так
уверяют те, кто о них пишет.
Ведь природа не создавала петуха для войны, а какой
отличный получился из него боец! Правильно говорят, что
сражения выигрывают не оружием, а силой духа.
Пример
петуха и колибри лишний разнас в этом убеждает. В бою
часто ярость побеждает силу;
это знает каждый, кто дрался.
Я видел однажды (по следам), как рысь не смогла
одолеть лису. Она нападала на
нее несколько раз. Но лиса
защищалась так отчаянно и храбро, что ушла израненная, но живая. Многие хищники пасуют перед энергичным сопротивлением и предпочитают нападать (это теперь доказано) на больных и слабых духомживотных. Аргентинцы говорят, что никакая пума не справится с ослом, рожденным в Америке. Потому что местные ослы страха перед зверем не знают. Они бьют его всеми четырьмя копытами, рвут зубами, отбиваются, катаясь по земле, ревут, как дьяволы, прыгают и сами нападают. Никогда не сдаются.
В общем, каждый защищается как может, вернее, как
приспособился. И нередко способами очень курьезными.
Одни непомерно раздуваются (шары-рыбы, некоторые
ящерицы и африканская кожистая черепаха). Другие, пугая,
шипят, фыркают.
Угрожающие позы животных нам хорошо знакомы. Это
вытянутые шеи гусей, прижатые уши лошадей и кошек,
оскал собачьей морды, косящий глаз и устрашающе
опущенные вниз рога быка. Почти у каждого зверя и птицы есть
своя угрожающая поза. Есть они и у некоторых рыб, у
многих ящериц и змей.
Кобра раздувает тарелкой шею. А гремучая змея
«гремит» погремушкой. Природа приделала ее на конце хвоста
змеи, похоже, с единственной целью: по старому доброму
обычаю («Иду на вы!») предупреждать всех вокруг о злых
намерениях ядовитой гадины.
Индейцы, впрочем, уверяют, что, если гремучая змея
замышляет недоброе, она не трещит, а нападает без
предупреждения.
А одна американская неядовитая змея, когда ее хотят
схватить, скручивает заднюю половину тела штопором, а
переднюю поворачивает красным брюхом вверх.
Поза у нее получается столь нелепая, что пропадает
всякая охота приближаться к эксцентричной рептилии на
расстояние, которое не может гарантировать надежной
безопасности.
Жабы жерлянки тоже, когда их беспокоят, изгибаясь
дугой, показывают красное брюхо.
Скорпион угрожает, раскачивая над собой хвост с
ядовитым «наконечником», а пауки вздымают вверх одну или
две пары передних лап и разевают пошире крючья — хели-
церы, на которых внушительно дрожат капли яда. Иногда
они делают небольшой скачок навстречу врагу.
А саранча стреляет из бедра кровью, выжимая ее силой
мускулов из крошечной поры между первым и вторым
сочленением ноги, которая, как амбразура, открывается
перед боем. Едкая саранчиная кровь выстреливает с такой
силой, что летит полметра!
Морская улитка долиум в своих недругов плюет смесью
соляной и серной кислот.
Черношеие кобры Африки плюют ядом. Ядовитый цле-
вок летит метров пять. Змеи целятся прямо в глаза и метко
попадают.
Во рту кобр-снайперов яд смешивается со слюной. Они
выбрызгивают эту дьявольскую смесь через маленькое
отверстие в челюсти, через то самое, в которое змеи
поминутно высовывают свое «жало» — раздвоенный язык.
Стреляя, кобра поднимает голову и делает небольшой выпад
вперед.
Чешский ученый Зденек Фогель говорит, что не только
африканские, но и азиатские кобры — даже наша очковая
змея — тоже плюют ядом. Но выбрасывают они его не
струей, а мелкими капельками, как из пульверизатора. На
стеклах террариумов, в которых содержатся очковые змеи,
видны желтовато-белые пятна — застывшие капельки яда,
которые выплюнули раздраженные кобры в любопытных
посетителей.
Плюют в недругов верблюды и ламы. Плевок у лам
нешуточный. Летит метров десять и ударяет, как хорошая
оплеуха. Одна лама испортила некоторым английским
аристократам их костюмы: выяснилось позднее, что она
невзлюбила цилиндры; как видела их, так плевала.
Говорят, что джентльмены в цилиндрах, здраво оценив
ситуацию, потеряли на некоторое время всякую охоту
глазеть на животных в зоопарках. Случилось это давно, но и до
сих пор ламы так дурно воспитаны, что, нисколько не
стесняясь, готовы на всех наплевать.
Но самых знаменитых плевак и стрелков-оригиналов
своеобразием оружия превзошла голотурия стихопус. Она
стреляет своими внутренностями! Кишечником и водяным
легким. Пока хищник с аппетитом их пожирает, голотурия
удирает. Дней через десять — двенадцать принесенная в
жертву «требуха» снова у голотурии вырастет.
Вооруженные тылы
Жук-бомбардир — настоящий артиллерист. Он стреляет
едкой жидкостью, которая, словно снаряд из миниатюрной
пушки, вылетает из заднего конца его брюшка и в воздухе
мгновенно превращается в небольшой клуб ядовитого
«дыма» — точно шрапнель разорвалась. Когда несколько таких
красно-синих гренадеров открывают огонь, то вся сцена
напоминает поле битвы с птичьего полета. Отстреливаясь от
преследующей его жужелицы, жук-бомбардир выпускает
быстро друг за другом 10—12 химических снарядов. Как
только смолкнут последние залпы мини-канонады, жука уже
нет: он исчез, куда-то спрятался, прикрыв свой тыл
разрывами ядовитого газа.
На поле боя только контуженая жужелица растерянно
«протирает» глаза.
Некоторые лесные клопы обороняются от врагов, подобно
жуку-бомбардиру. Но всем им далеко до него. Только
американец скунс, пушистый зверек из породы куниц, в
стрельбе химическими снарядами достиг не меньшего мастерства,
чем шестиногий бомбардир. Он так уверен в себе, что не
стреляет без предупреждения. Его угрожающая поза очень
забавна. Правда, она вызывает улыбки только у тех, кто не
испытал на себе его оружия.
Скунс — миловидный зверек. Но не вздумайте его
приласкать. Эволюция наделила скунса оружием столь же
необычным, как и эффективным: он, разворачиваясь тылом,
брызжет желтой маслянистой жидкостью, которая пахнет
так отвратительно, как ни одна вещь на земле! Плотная
струя летит четыре-пять метров и метко попадает в цель, хотя
скунс стреляет, что называется, не глядя, потому что
химические железы находятся у него под хвостом. Чтобы дать
залп, он вынужден повернуться к мишени задом. Иногда это,
как говорят военные, одиночный выстрел, а иногда и
автоматная очередь из полдюжины залпов, которые поражают
цель за несколько секунд.
Основное вещество в химическом оружии скунса — этил-
меркаптан. Человек чувствует его (самый отвратительный
на свете!) запах, даже если вдохнет 0,000 000 000002
грамма.
Меркаптановая струя разъедает даже шерсть и кожаную
обувь!
Если попала в глаза, они слепнут тут же, если в горло
и легкие, кровоизлияния поражают их. Снова хорошо видеть
и обонять несчастная мишень скунсовой атаки сможет лишь
дня через два.
Но запах... запах хуже всякой отравы! Это дьявольская
смесь: в ней и «ароматы» аммиака, и сероуглерода, и серной
кислоты, и, конечно, меркаптана, и грязной псарни. По
ветру этот запах можно почувствовать за полмили. А из
помещения, в котором скунс «разрядился», «злой дух» не
выветривается месяцами.
Тот, в кого попала хоть капля скунсовой струи, не
рискнет несколько дней показываться на людях, даже если
хорошенько вымоется и переменит платье. Такой это стойкий
запах. Ничем его нельзя заглушить.
А собаки (слишком уж «нежное» у них обоняние!),
обстрелянные скунсом, падают в обморок! И даже заболевают
после этого: наступает отравление, правда временное, как
после газовой атаки.
Надежно защищенный от злых недругов, скунс никогда
и никуда не спешит. Даже если его преследует стая
неопытных гончих, он не ускоряет шага. Как только псы
приблизятся до черты, дальше которой их подпускать уже
небезопасно, скунс внезапно поворачивается к ним мордой и дает
первый предупредительный сигнал: топает ногами. Потом
поднимает хвост, но конец его еще полусогнут. Боевой
«флаг» полуспущен.
Третий, и последний, сигнал обычно предшествует
газовой атаке — хвост трубой поднимается к небу,
взъерошивается весь. Это означает: «Беги скорее, стреляю!» Затем
следует быстрый разворот и залп.
Малый, или пятнистый, скунс последний сигнал подает
совсем необычно: встает на передние лапы — головой вниз,
задними ногами вверх — и наблюдает, приподняв голову,
какое впечатление произвел на противника его акробатический
номер...
Древнейшие средства страхования жизни
Попробуйте схватить ящерицу за хвост — хвост
останется у вас в руках (он еще час извивается), а ящерица юркнет
в щель в старом пне. Хвост у ящерицы скоро снова
вырастет '.
Схватите кузнечика за ножку-ходулю — он оторвет ее
и ускачет на одной ноге.
Голотурия, спасаясь бегством, оставит в ваших руках ту
половину, за которую вы успели схватить. А голотурии сти-
хопусы выбрасывают через рот, словно из катапульты, свой
кишечник.
У зайца нет длинного хвоста, как у ящерицы, с которым
он мог бы при необходимости расстаться. Не может он
пожертвовать и ногой, как кузнечик. Ведь быстрые ноги — его
единственное спасение.
Другое дело оставить в пасти хищника клок шерсти... Вот
почему у зайца шкура тонкая. Схватит лисица зайчишку за
бок, он рванется и убежит. Не была б у него кожа тонкая,
как пергамент, не рвалась бы легко, и косой так дешево не
отделался бы.
Легко расстаются со своей шубкой и другие зверьки.
Садовая соня, маленькая, похожая на белочку зверюшка,
«выскакивает» из своего хвостика, если хищник схватит за него.
Пушистая шкурка легко лопается, и соня убегает с голым
хвостиком, но живая.
Суслики, бурундуки, хомяки и мыши поступают так же.
А маленькая коричневая ящерица, что живет на островах
Палау в Тихом океане, моментально выскакивает из своей
кожи, если вы накроете ее рукой. В руке останется тонкая
шкурка, а голенькая ящерица юркнет под камень.
Некоторые певчие птицы, голуби и куры, как только враг
их настигнет, роняют перья из хвоста. Это называют
«линькой от испуга». Смысл ее тот же: отвлечь потерянными
перьями внимание неприятеля.
Безжалостное, но спасительное самокалечение ученые
называют автотомией — саморазрезанием. Многие животные
прибегают к этой операции, чтобы избежать неминуемой
гибели.
1 Но шилохвостая ящерица, которая живет в Африке, бережет свой
хвост: он у нее колючий. Заметив врага, она тут же зарывается в
землю, а хвостом затыкает вход в нору.
Автотомия — древнейшее средство страхования жизни —
есть в арсенале защитных приспособлений и у осьминога.
Восемь длинных рук, которые исследуют каждую пядь
незнакомого пространства, когда осьминог выходит на добычу,
чаще других частей тела подвергаются опасности.
Щупальца прочные — ухватившись за одно, можно всего
осьминога вытащить из норы. Вот тут спрут «автотомирует»
себя: мышцы попавшего в плен щупальца спазматически
сокращаются. Сокращаются с такой силой, что сами себя
разрывают. Щупальце отваливается, словно ножом
отрезанное. Хищник получает его в виде выкупа за жизнь.
Осьминог Octopus defilippi в совершенстве постиг
искусство автотомирования. Схваченный за руку, он тотчас
расстается с ней. Щупальце отчаянно извивается — это ложный
маневр, враг бросается на него и упускает главную цель.
Отверженное щупальце долго еще дергается и, если
отпустить его на свободу, пытается даже ползти и может
присасываться.
Осьминог отбрасывает обычно около 4/s всей руки, хотя
может оторвать щупальце и в любом другом месте. Ящерица
не обладает такой свободой действия: она переламывает свой
хвост только в строго определенной точке по заранее
намеченной природой линии.
Рана на месте оторванного щупальца не кровоточит,
кровеносные сосуды сильно сокращены и тем самым как бы
сами себя зажимают. Кожа на конце обрубка начинает быстро
нарастать на рану и затягивает ее почти всю.
Приблизительно через шесть часов после автотомии кровеносные сосуды
расширяются и из пораненных тканей начинает слабо
струиться кровь, которая плотным сгустком, словно тампоном,
закрывает не затянутую еще кожей оперированную
поверхность щупальца. На вторые сутки рана полностью заживает,
и на месте утерянного начинает расти новое щупальце. Через
полтора месяца оно уже на одну треть приближается к
своему нормальному размеру.
Хотя автотомия и достаточно надежный способ
страхования жизни, однако способ этот очень расточителен. А есть
ли какой-нибудь менее болезненный и более экономный
заменитель самокалечения? Есть.
Головоногие моллюски, то есть осьминоги, каракатицы
и кальмары, эволюционируя, приобрели уникальнейшее
чудо-оружие — чернильную бомбу. Вместо куска живой плоти
кальмар выбрасывает перед раскрытой, чтобы сожрать его,
пастью грубую подделку собственной персоны. Он как бы
раздваивается на глазах у недруга и оставляет ему своего
бесплотного двойника, а сам быстро исчезает.
Чернила у моллюсков вырабатывает особый орган —
грушевидный вырост прямой кишки. Его называют чернильным
мешком. Это плотный пузырек, разделенный перегородкой
на две части. Верхняя половина отведена под запасной
резервуар, в нем хранятся чернила; нижняя — заполнена
тканями самой железы. Ее клетки набиты зернами черной краски*
Старые кл§тки постепенно разрушаются, их краска
растворяется в соках железы — получаются чернила. Они
поступают на «склад» — перекачиваются в верхний пузырек, где
хранятся до первой тревоги.