Не все содержимое чернильного мешка выбрызгивается
за один раз. Обыкновенный осьминог может пускать
«дымовую завесу» шесть раз подряд, а через полчаса уже пол*
ностью восстанавливает весь израсходованный запас чернил.
Каракатица за пять секунд окрашивает извергнутыми
чернилами всю воду в баке вместимостью пять с половиной
тысяч литров. А гигантские кальмары извергают из воронки
столько чернильной жидкости, что морские волны мутнеют
на пространстве в сотню метров!
Головоногие моллюски рождаются с мешком,
наполненным чернилами.
Одна почти микроскопическая крошка каракатица, едва
выбравшись из оболочки яйца, тут же окрасила воду пятью
чернильными залпами.
И вот какое неожиданное открытие было сделано
биологами в последнее десятилетие. Оказалось, что традиционное
представление о «дымовой завесе» головоногих моллюсков
следует основательно пересмотреть. Наблюдения показали,
что выброшенные головоногими чернила растворяются не
сразу, не раньше, чем на что-нибудь наткнутся. Они долго,
до десяти минут и больше, висят в воде темной и компактной
каплей. Но самое поразительное, что форма капли
напоминает очертания выбросившего ее животного. Хищник вместо
убегающей жертвы хватает эту каплю. Вот тогда она
«взрывается» и окутывает врага темным облаком. Акула приходит
в полное замешательство, когда стайка кальмаров
одновременно, как из многоствольного миномета, выбрасывает
целую серию «чернильных бомб». Она мечется туда-сюда, хва-
тает одного мнимого кальмара за другим, и вскоре вся
скрывается в густом облаке рассеянных ею чернил.
В 1956 году доктор Д. Хэл опубликовал в английском
журнале «Нейчур» интересные наблюдения над маневрами,
к которым прибегает кальмар, подменяя себя чернильным
макетом.
Зоолог посадил кальмара в кадку и попытался поймать
его рукой. Когда его пальцы были уже в нескольких дюймах
от цели, кальмар внезапно потемнел и, как показалось Хэлу,
замер на месте. В следующее мгновение Хэл схватил
чернильный макет, который тут же растворился в воде.
Обманщик плавал в другом конце кадки.
Хэл повторил свою попытку, но теперь внимательно
следил за кальмаром. Когда его рука вновь приблизилась,
кальмар снова потемнел, выбросил «бомбу» и тут же стал
мертвенно-бледным, затем невидимкой метнулся в дальний
конец кадки.
До чего тонкий маневр! Кальмар ведь не просто оставил
вместо себя свое изображение. Нет, это сцена с
переодеванием. Сначала он резкой сменой окраски привлекает
внимание противника. Затем тут же подменяет себя другим
темным пятном — хищник автоматически фиксирует на нем
свой взгляд — и исчезает со сцены, переменив наряд.
Обратите внимание: теперь у него окраска не черная, а белая.
Хитра на выдумки природа.
Смерть мнимая и реальная
О том, что притворство часто спасает жизнь, много
говорить не нужно. Животные, у которых есть такой инстинкт,
выходят без вреда из очень опасных ситуаций. Каталепсия,
или акинеза,— это мнимая смерть, вернее, неподвижность,
имитирующая смерть. Пауки и жуки, прикидываясь
мертвыми, наверное, не раз разыгрывали перед вами
акинетические пантомимы.
Способны на такое и птицы — например, совы и воробьи.
А опоссум — артист, каких мало. Притворяясь мертвым, он
даже с дерева падает и лежит очень долго, как дохлый,
закатив глаза и высунув язык. Столько, сколько нужно, чтобы
обмануть человека или хищника, который не ест дохлятины.
Что неподвижность — хорошее средство от гибели,
доказывают факты. Куница или хорь, забравшись в курятник,
душат всех кур, кроме наседок, тихо сидящих ла яйцах;
замерев, они спасают свои шеи от острых зубов. Пойманный
кошкой воробей цепенеет. А как только заметит, что кошку
его притворство обмануло и она на секунду выпустила его из
когтей, тут же улетает.
Известный исследователь Африки Ливингстон однажды
попал в лапы ко льву. Лев играл с ним, как кошка с мышью.
От страха Ливингстон не мог шевельнуться. И зтот шок спас
ему жизнь: льву неподвижный «чурбан» вскоре наскучил
и он, зевнув, ушел разгонять свой сплин другим
развлечением.
В одном зоопарке случилось, что на сторожа напала
львица. Он замер, не шевелясь и не сопротивляясь. Она
катала его лапами, но не тронула. Единственное ранение
получил догадливый сторож — огнестрельное: полицейские,
которые сбежались к клетке, целясь в львицу, попали в него.
Карл Гагенбек ехал в одном вагоне с купленным им
львом. Ночью лев сломал клетку и, поздравляя себя с
удачей, направился прямо к Гагенбеку. Но тот испортил ему
аппетит, притворившись мертвым. Зверь обнюхал его,
подышал в самое лицо и ушел подальше от «мертвеца» в другой
угол вагона. Там уснул без обеда.
Латинские историки рассказывают о случае, еще более
удивительном. Один римлянин попал в плен к галлам, и они
потребовали, чтобы он выдал разные военные секреты. Тогда
пленный, чтобы под пытками случайно не проговориться, не
притворился, а натурально сделал себя мертвым. Попросил
три минуты на раздумье, сел в угол палатки и, задержав
силой воли дыхание, умер ровно через три минуты.
Не берусь утверждать, было ли это на самом деле или
только легенда и способен ли человек вообще на такое
самоубийство. Другими способами, часто очень
фантастическими, он мастер убивать себя, когда для него жизнь хуже
смерти.
Животные в такую беду, когда лучше умереть, чем жить,
тоже попадают нередко. Как у них с самоубийством?
«Употребляют» ли они его как средство на крайний случай, когда
уже все потеряно?
Нет, никогда! Хотя разных рассказов и легенд о само-
убийстве животных много, особенно в книгах
художественных и исторических. Но наука такими фактами не
располагает. Да это и невозможно, потому что о смерти животные
ничего не знают. Знают безотчетный врожденный страх
перед врагом, перед всем, что непонятно и пугает. Но чем
грозит им этот страх, о дороге в никуда, которая начинается
по ту сторону жизни, они понятия не имеют.
Было время, когда даже серьезные исследователи писали
о самоубийстве животных. Аристотель первым рассказывал
забавную басню о коне, который, совершив неблаговидный
поступок, бросился с горя со скалы.
Через две тысячи лет Наполеон после победы при
Аустерлице получил донесение о лошадином самоубийстве.
Объезжая поле битвы, он заметил коня, который в позе
невыразимого страдания стоял над трупом убитого хозяина. Он
приказал следить за животным и обо всем замеченном
докладывать ему. И вот наутро ему подали рапорт: «Лошадь
простояла всю ночь перед трупом своего господина. С
восходом солнца она начала рассматривать его, обнюхивать
со всех сторон, издала тяжелые вздохи, затем помчалась
к Дунаю и утопилась».
Много подобных историй было рассказано и о других
животных — обезьянах, кошках, собаках, овцах, даже о
птицах. О лебедях, например, которые будто бы, потеряв
подругу, с горя убивали себя, падая на землю.
Некоторые охотники уверяют, что раненые утки ныряют
под воду и, чтобы не попасть живьем в руки своего убийцы,
хватаются там клювом за водоросли.
Правда, случаются иногда странные происшествия,
которые на первый взгляд, может быть, и выглядят как
сознательное стремление животного к гибели.
Белки и лемминги, когда переселяются на новые места,
тысячами тонут в реках и фиордах. Но это не стремление
к гибели, а просто незнание, где гибель.
Однажды двухтысячное стадо полудиких быков и коров,
которое паслось в прериях Аргентины, без всякой
видимой причины вдруг бросилось в реку Парану и утонуло.
Там ясе, в Южной Америке, случилось и такое: сотни
крокодилов дружно покинули гостеприимное устье Амазонки и.
поплыли в открытое море на верную гибель.
Видели и слонов в море, далеко от берега (слоны
отличные пловцы). На одного слона-мореплавателя напали акулы
и разорвали его. Бегемоты и дикие свиньи, переплывшие
пролив между Африкой и Мадагаскаром, счастливо избежали
акульих зубов и акклиматизировались в новой стране
(позднее бегемоты на Мадагаскаре все вымерли).
Эти странные «выходки», это непонятное влечение
сухопутных зверей к морским путешествиям биологи объясняют
так: у многих животных есть врожденное побуждение к
расселению на новые земли, расширение мест своего обитания
во все стороны, куда только возможно. В некоторое время —
когда, например, где-нибудь их слишком много расплодилось
и есть стало нечего,— и у некоторых особенно непоседливых
из них страсть к переселению побеждает все другие чувства,
даже инстинкт самосохранения. И тогда звери без ластов
и плавников храбро и безотчетно бросаются в море, чтобы
вплавь добраться до тучных пастбищ, которые чудятся им
за горизонтом, или плывут на авось: куда-нибудь да
прибьет течение. Едва ли животные, пускаясь в рискованные
вояжи, о чем-нибудь рассуждают, скорее, всемогущий
инстинкт гонит их на поиски новых земель без всяких
раздумий об удачах и неудачах, которые их ждут.
Есть и такая гипотеза: кочующие белки и лемминги
ведут себя как чумовые — гибнут в городах, попавшихся на
пути, тонут в реках. Они одержимы помешательством, все
обезумели от каких-то не известных нам пока причин,
может быть, от паразитов в мозгу — как овцы от иных
глистов или от какого-нибудь вируса,— так утверждают
сторонники теории «роковых миграций». Но поскольку никто
еще не установил, что это за «помешательство», когда и
отчего оно случается, признать его за истину нельзя.
Много всевозможных басен рассказано о самоубийстве
скорпионов. Многие это видели и может увидеть каждый,
кто хочет. Нужно только окружить скорпиона горячими
углями. Он бросится в одну сторону, в другую — выхода
нет. И, не желая умирать в муках, убьет себя уколом
жала.
Натуралисты прошлого века полагали, что скорпион
жалит себя в мозг потому, что от яркого света углей болят
его глаза. А скорпион привык жалить все, что причиняет
ему боль. Другие говорят, что скорпион жалит себя
нечаянно, когда мечется в панике, ища выхода из огненного
кольца. А третьи уверяют, будто он, окруженный углями, и не
умирает вовсе, а от шока, как Ливингстон в когтях льва,
цепенеет в каталепсии. Если набраться терпения и
час-другой посидеть у «мертвого» скорпиона, то можно якобы
увидеть, как он очнется и бросится наутек.
Профессор П. И. Мариковский в своей интересной книге
«Неутомимые охотники» рассказал об опытах, которые
доказали, что яд скорпиона безвреден для него самого.
Значит, скорпион погибает не от самоукуса, а, по-видимому, от
теплового удара и ожогов, которые получает, пытаясь
прорваться сквозь угли. Это, пожалуй, самое правильное
объяснение мнимого самоубийства скорпиона.
Зоологи не раз находили в лесу бурундуков, полевок,
обезьян и даже оленей, застрявших головой в развилке
дерева, словно повесившихся. Птицы тоже часто гибнут,
попадая случайно головой в петли бельевых, крепежных и
прочих веревок. Один пестрый дятел умер, вонзив клюв в
лесной орех. А любопытная сорока засунула клюв в мяч для
игры в гольф и не смогла вытащить его. Некая треска
прославилась тем, что удавилась, всунув голову в пряжку от
пояса, упавшую в море. Есть фотографии акулы, которая
погибла, завязнув в баллоне от автомобильного колеса.
Нелегко, наверное, ей было найти в океане это «смертоносное»
орудие, чтобы так оригинально покончить с собой!
Все эти поразительные случаи мнимого самоубийства
говорят лишь о том, что и животные часто неосторожны.
Самые ловкие бывают неловкими. Несчастный случай —
вот единственная причина их гибели.
Скорее в стаю
Как только морские рыбки платазусы заметят опасность,
сразу бросаются друг к другу и, плотно прижавшись,
образуют фигуру, похожую на колючего морского ежа, съесть
которого мало найдется охотников.
Соколу, атакующему скворцов, очень не нравится,
когда они тесно смыкаются и стая их густеет. Нападая, он
падает из поднебесья со скоростью двести и триста
километров в час и может свернуть себе шею, если врежется в гущу
птичьих тел. И северные олени смыкают перед волком свои
ряды. Но часто ищут спасение в противоволчьем оборони-
тельном ряду мускусных быков, которые-, выставив рога наружу,
несокрушимой фалангой встречают волков.
Животные в больших стаях несут меньшие потери от хищников,
чем в малых стаях или одиночки.
Это экспериментально проверено на таких непохожих созданиях, как
рачки дафнии, гусеницы и скворцы.
И дело тут не только в умноженной бдительности, которой, безусловно,
обладают соединенные в стаи животные, но и еще в каком-то особом
психологическом свойстве коллектива, приводящем атакующего
врага в замешательство. Это свойство
назвали эффектом замешательства.Очень многие животные объединяются в стаи. И не потому только,
что в куче теплее. Когда они все
вместе и кочуют, и ночуют, и
добывают пищу, то получают много
разных выгод от объединения. Сотни
зорких глаз быстрее заметят врага,
чем одна пара, и охотиться вместе
удобнее. Значит, в стае безопаснее.
В стае можно и поиграть друг с
другом.
Лисицы — известные отшельники в собачьем роду
(они не живут стаями), но и то зимой, когда го-
лодно, собираются, бывает, вместе и атакуют сообща
косуль.
Волки в стае и на людей, случалось, нападали. Шакалы
объединенными силами загрызают оленей, а гиены — даже
старых львов.
Львы и сами охотятся стаей: ее называют прайдом. Это
несколько объединенных вместе семей с детишками,
молодыми и старыми львами. Но холостые или молодые еще
львицы часто организуют свой отдельный женский, так
сказать, прайд. Зоологи обозначают эту их склонность к
уединению с себе подобными сложным словом «синейпелиум*.
В кошачьей породе стая — большая редкость. Львы да
еще эйры, длиннотелые бразильские кошки, подвержены
этой «слабости». Больше, кажется, никто.
Косатки, хищные родичи дельфинов, нападая целым
кланом, даже китов разрывают на куски.
Некоторые животные охотятся в одиночку, а спать
собираются вместе. Пример — летучие мыши и лесные белки
в мороз.
Нарвалы — киты с длинными, как рапиры, бивнями, в
сильные холода сбиваются в большие стада и плавают все
в одном месте, ныряют без конца, баламутят воду: не дают
ей замерзнуть. Если в арктических льдах, среди которых
они живут, не останется ни одной большой полыньи, то
нарвалы рискуют задохнуться.
Бобры объединяются вместе, чтобы сообща строить
жилища.
Кроме явных выгод, которые приобретают животные,
объединяясь со своими сородичами в одно сообщество, есть
еще загадочные, пока малоизученные, но достаточно
очевидные преимущества коллективного образа жизни.
Заметили, например, что муравьи и термиты более
активны и лучше работают, когда их много, чем когда они