двор, она там может оказаться и номером два, и номером
пять, и еще похуже. И сразу ее гордая осанка обратится в
подобострастную.
Одна курица, побывав в пяти разных куриных
компаниях, занимала там такие места: 1, 5, 1, 5 и 6. А другая,
которая у себя на дворе была № 2, на других четырех дворах,
куда ее переводили, стала № 6, опять № 2, потом № 4 и № 7.
Достаточно курице в каждой группе бывать ежедневно
по часу, и ее тут не забудут и без ссор и драк сохранят за
ней то место, которое у нее было вначале (в каждой группе
свое!) «Как объяснить все это?» — спрашивает Реми Шовэн,
который лучше многих других изучил иерархию у
животных. И говорит: «На этот вопрос пока нет ответа».
Когда по разным дырам и щелям под полом бежит
самая главная мышь, все другие мыши ей уступают дорогу.
Крупу и всякую провизию, до которой мыши доберутся,
она первая хватает. Всех мышей кусает направо и налево,
и те терпят. Даже встают на задние лапки и покорно ей
живот подставляют — самое больное место.
А стоит главной мыши кому-нибудь хоть раз уступить,
сейчас же «генералом» будет другая, самая сильная мышь.
(Правда, первое время она на всякий случай держится
подальше от норки разжалованного «генерала».)
Хуже всех, как и у цыплят, живется мышке номер
последний. Ее все кусают, и иногда до смерти. Да если и не
забьют, все равно ей не сладко. От голода погибнет: ведь
есть ей приходится украдкой. Когда все другие наедятся.
И у коров, которых пастух утром на луг выгоняет, есть
«главные» и «подчиненные». Если коровы лижут друг другу
плечи, значит, они близки по рангам (разница между ними
обычно в три ранга). Коровы, далекие «по чину», как бы не
существуют друг для друга.
И у оленей есть ранги. Наверное, у всех животных,
которые живут стадами. Да и не только стадами...
Недавно открыли ранги у сверчков. Не у тех, что по
ночам за печкой трещат. А у полевых.
Если встретятся где-нибудь два сверчка, сразу затеют
драку: сцепятся усиками и давай толкаться. Если один
сверчок ниже рангом, он особенно и не сопротивляется:
скорее удирает поближе к своему дому. Там он хозяин.
А встретятся сверчки близких рангов, сверчок номер
один, например, и сверчок номер два,— тут уж не на шутку
драка начнется.
Чем сильнее и больше сверчок, тем он главнее. Ученые,
которые изучали сверчков, разные делали с ними опыты.
Замазывали, например, самому главному сверчку глаза
лаком, чтоб он ничего не видел. Обрезали усики, чтобы ему
нечем было драться. Вешали ему на грудь маленькую
картонку, чтобы его труднее было узнать.
Все равно все сверчки его боялись и уступали дорогу.
Но однажды случайно у сверчка-«генерала» обрубки
усиков обломились до самого основания. Стал он совсем
безусый. А видно, «генералы» у сверчков без усов не бывают.
И сразу все сверчки перестали безусого бояться. Другой
сверчок в этой округе стал самым главным.
Это иерархия, так сказать, простая, но бывает и
запутанная. Например, животное № 5 номера третьего не боится и
третирует его как может, но от номеров 1, 2 и 4 держится
подальше. Номера шестые, седьмые и так дальше (и четвертый,
как ни странно!) номеру третьему подчиняются, как и всем
другим, выше его стоящим. По-видимому, № 3 всех, кроме
двух первых, победил, но с № 5 почему-то не совладал, хотя
№ 4 с ним справился. Вот почему № 5 номера третьего не
боится.
И еще более сложную замечали в стадах и стаях иерар-
хию, о которой я здесь говорить не буду. Например,
коллективную, когда несколько самцов дерутся всегда вместе
против одного более сильного. Или когда самка и ее детеныш
сразу из номера последнего или предпоследнего переходит в
первый разряд, лишь только ее полюбит вожак и сделает
своей первой, или второй, или третьей любимой женой. Или
когда детеныши перворазрядных самок усваивают их
надменные манеры и копируют воинственные позы вожаков, с
которыми живут бок о бок, ближе всех сверстников в стаде,
и как бы по наследству, «без драки попадают в большие
забияки», то есть в высокий ранг, ими не заслуженный.
Бывает иерархия внутривидовая и межвидовая —
например, в смешанных стаях синиц все большие синицы рангом
выше лазоревок, а лазоревки — черноголовых гаичек,—
относительная и абсолютная, временная и постоянная,
линейная и прерывистая, деспотическая и «демократическая»
и т. д. Это уже детали, и часто спорные. Важен сам факт,
который теперь твердо установлен: у животных есть ранги.
А зачем они им? В них большой смысл. В природе все
время идет борьба за существование. Больные гибнут,
здоровые выживают. Так совершенствует мир эволюция.
Так вот, чтобы лишних драк не было, чтобы не было
лишнего кровопролития и грызни, у животных ранги и
образовались. Один раз передрались — и все знают, кто кого
сильнее. Без драки знают и уступают сильному первое место.
Соблюдают дисциплину, и мир царит, насколько это
возможно, в курином и мышином царстве.
Ну, а если сильный вожак заболел, плох стал или
слишком стар, тогда его место занимает второй по рангу зверь.
А первый идет на второе место. Там тоже командует, там его
опыт тоже может пригодиться. А первое место зря не
занимает. Разве не разумно?
Как животные старшим „по званию"
честь отдают
Чтобы там, где силы уже измерены и ранги установлены,
не случались лишние недоразумения и драки, животные,
выясняя отношения, улаживают конфликты мирными де-
монстрациями. Стоит вожаку принять угрожающую позу,
как его подчиненные сейчас же успокаивают его,
демонстрируя свои «позы
подчинения». Позы эти разные уразных видов. Колюшка,
например, угрожая, встает в воде
вниз головой, а подчиняясь —
вверх! Карп, капитулируя,
прижимает плавники. Волки,
которые драться не хотят,
приседают, поджав хвост, перед
сильнейшим волком и
подставляют ему свое горло. И если
это сделано, он в него никогда
не вцепится. Таков закон
природы, нарушить который даже волк не смеет.
Мыши, мы уже знаем, сдаются, встав на задние лапки и
открыв для укусов, которых обычно тоже не бывает,
незащищенный живот — самое уязвимое свое место. Галки и
вороны поворачивают к сородичу высокого ранга, признавая
его силу без боя, затылок. Чайки приседают и трепещут
крыльями, копируя молодых чаек. Иногда и раскрывают
клюв, словно просят их покормить (тоже как птенцы).
Первое предупреждение вожак павианов посылает
взглядом: смотрит пристально на провинившихся. Взгляд его
обладает какой-то телепатической силой: даже дерущиеся
обезьяны, в свалке и гвалте, сразу чувствуют его и
смиренно прекращают возню. Чтобы этот телеуправляющий взгляд
был лучше заметен, природа подчеркнула его издалека
видными знаками. У самцов некоторых павианов веки словно
белилами подведенные: яркие белые пятна украшают их.
А гелады, когда гневаются, еще и выворачивают свои веки
наизнанку: это и страшно и сразу понятно. Уж так понятно,
что провинившиеся подчиненные сейчас же спешат заявить
о своей лояльности и поворачивают к разгневанному
вожаку свой голый зад \
Поза, на наш взгляд, нахальная. Поэтому люди в
зоопарках часто расценивают ее как непристойный жест, и в
молодого павиана, который проявил к высшим существам
1 Есть у павианов и другие позы покорности.
свое лучшее расположение и любезность, летят нередко
арбузные корки и камни. «Разозленные посетители,—
возмущается директор Пражского зоопарка 3. Веселовский,—
обвиняют потом нас в злоумышленности, аморальности и
других грехах, которым мы якобы учим обезьян. И все это
только потому, что у нас «хорошо воспитанные» павианы».
Такая же история и с собаками: человек думает, что пес
хочет его лизнуть именно в лицо от великой любви. На
самом деле он просто «отдает честь старшему по званию»
существу по заведенному у собак обычаю. Ведь когда
встречаются две собаки, старшая приветствует младшую высоко
поднятой головой, а та заявляет о своей покорности,
приседая и подсовывая снизу свой нос к морде «командира».
Своего хозяина всякий пес считает «собакой» высшего
ранга (так же ошибаются часто и люди, очеловечивая
животных). А так как «особаченное» собакой существо
высокое и в самом деле, то псу, отдавая честь, приходится
прыгать, чтобы достать до человеческой головы.
Гориллы угрожают пристальным взглядом, сурово
сдвинув брови и сжав губы. Если вы его выдержали и глаз не
отвели, значит, приняли вызов. И тогда — о ужас! —
горилла бросается на вас. Черная, взъерошенная, страшная, как
дьявол, быстрая, как ветер, и сильная, как лев! Бежит, ломая
сучья, и вдруг... не добежав трех метров, останавливается,
колотя в бешенстве кулаками себя в грудь. Она гудит, как
большой барабан. Либо пыхтя и сопя горилла проносится
мимо. Ведь это только угроза, а не нападение (которого
обычно и не бывает). Храбрые охотники на горилл, цепенея от
страха, не выдерживали демонстрации силы лохматого
гиганта и метко стреляли в «нападающую» гориллу. А потом
в выражениях, леденящих кровь, расписывали пережитые
«опасности».
Но гориллы, которых гнев их вожака совсем не
развлекает, не подвергают свои нервы таким испытаниям. Они,
рассказывает Георг Шаллер \ под пристальным взглядом во-
1 Американец Георг Шаллер провел два года в безлюдных джунглях
Африки на склонах вулкана Вирунга в заповеднике Альберта, изучая
жизнь горилл на воле. Шаллер шел всюду буквально по пятам за
гориллами. Он никогда не смотрел им прямо в глаза, и они его не трогали. Он
стал совсем «своим» в их стаде (спал даже рядом с самцами!) и доказал,
что гориллы свирепы только с виду, на самом деле это очень
добродушные и гостеприимные создания. Позднее Шаллер жил бок о бок с
тиграми в джунглях Индии, изучая их повадки, и со львами в Африке.
жака, покорно отводят в сторону глаза. И даже голову
поворачивают вбок, чтобы уже никаких сомнений не было, что
ему в глаза они не смотрят, драться не хотят и подчиняются.
Если этого мало, кивают головой. Кивок — вообще
дружелюбное приветствие у горилл (и у людей ведь тоже!).
Есть у горилл повадки совсем уж «человеческие»: когда
горилла низкого ранга хочет выразить
«высокопоставленной» горилле полную свою подчиненность, она падает перед
ней на живот и лежит на земле, положив одну руку на
затылок, а другую (и ногу тоже) скрючивает под собой. Такая
сверхпокорность ярость вожака сразу ликвидирует, и он
великодушно прощает провинившемуся его слабости.
Греческие историки уверяют, что персидский царь Кир
был первым, перед кем люди ползали на брюхе. С тех пор эта
милая традиция будто бы и повелась. Но
«верноподданнические» нравы горилл бесспорно доказывают, что такой
метод выражения покорности практиковался и до Кира.
Другие человеческие приветствия — рукопожатие и
объятия— тоже, по-видимому, древнее самых древних людей.
Одновременно с Шаллером англичанка Д. Джейн Гудолл
«гостила» в Африке у шимпанзе, изучая их жизнь.
Она рассказывает удивительные вещи! «Шимпанзе, как
и люди, обычно приветствуют друг друга после разлуки.
Некоторые их приветствия до изумления сходны с нашими.
Когда приближается великий Майк, все спешат ему
навстречу, чтобы отдать дань уважения, кланяясь или протягивая к
нему руки. Майк или небрежно прикасается к ним, или
просто сидит и таращит глаза.
Приветственный «поцелуй» мы впервые увидели, когда
Фиган еще подростком возвратился к матери после дневной
отлучки. Он подошел к Фло с обычной для него
самоуверенностью и прикоснулся губами к ее лицу. Как это походило
на тот небрежный поцелуй в щеку, которым часто
одаривают матерей повзрослевшие сыновья!
Пожалуй, самое эффектное из приветствий — это
объятия двух шимпанзе. Гуго и я наблюдали однажды
классическую встречу, продемонстрированную Давидом и Голиафом.
Голиаф сидел, когда появился Давид. Он устало брел по
тропе. Увидев друг друга, приятели побежали навстречу
один другому. Они постояли лицом к лицу, слегка
переминаясь с ноги на ногу, а затем обнялись, тихонько
вскрикивая от удовольствия. Это было восхитительное зрелище!»
Рукопожатие стало первым дружелюбным приветствием
и у людей. И очень давно. Когда в диких лесах встречались
два диких наших предка, то, если драться они не хотели,
шли навстречу друг другу с протянутыми руками, чтобы
видно было: в них нет оружия. А сойдясь, еще и
ощупывали руки: не спрятал ли кто камень в ладонях. Так, говорят,
родилось рукопожатие. Но обезьяньи приветствия,
увиденные Джейн Гудолл, не доказывают ли, что этот жест
выражал добрые намерения наших предков еще задолго до того,
как обезьяны научились драться камнями?
Другие наши приветствия более позднего
происхождения : им не больше тысячи лет.
В средневековой Европе был неписаный закон: когда
рыцарь с мирными намерениями входил в чужой замок, он
снимал шлем, чтобы обнажить голову. Если он задумал
недоброе, его без шлема легко будет бить по голове. Шлемов
на головах у нас давно нет, но шляпы, входя в дом и
приветствуя друзей, мы снимаем и до сих пор.
Моду «козырять» тоже ввели рыцари. Одно время они
любили странствовать и, когда где-нибудь в безлюдном лесу
встречали подобную себе фигуру в железном футляре,
всякий раз, как и нашим диким предкам, им приходилось
решать мучительную дилемму: друг или враг, нападет или не
нападет? Подъедешь к нему, а он тебя копьем треснет...
И тогда, как и дикие предки, рыцари осторожно
сближались и, если мир им сейчас был желаннее драки, правой
рукой поднимали забрала у шлемов. Это был знак мирных
настроений.
Позднее забрал у шлемов не стало, но старый жест
поднесения руки к тому месту на голове, где они были, остался.
Военные люди его, так сказать, увековечили в армейских
уставах всех стран.
Разными способами и животные, как мы видели, отдают
друг другу «честь». Смысл этих звериных повадок не совсем
тот, что у людей, но их доисторические корни тесно
переплетены в биологической почве природы.
Это и приветствие, это и знак добрых намерений, и поза
подчинения. Польза получается большая: конфликты,
которые могли привести к войне, решаются мирно. Драк нет.
Если животные дерутся, можете быть уверены, что они
близки по рангам, и либо не установили еще точно, кто кого
сильнее, либо заново пересматривают свои отношения.
Но и тогда дерутся они «гуманно», так, чтобы
лишних увечий не наносить.
Я уже рассказывал об этом.
Здесь упомяну еще раз, потому что у многих людей
неверное мнение, будто животные дерутся как «звери» и
сильные слабых калечат безбожно (да ведь и наука
лишь недавно, внимательнее исследовав «войны» в
природе, отказалась от прежнего ложного
представления).
Жирафа, например, обороняется от льва и леопарда
пинком, сила которого такова, что может разбить череп
зверя, как глиняный горшок. И потому жирафа