изолированы от себе подобных. Это странное явление
назвали эффектом группы.
Тараканы тоже лучше ориентируются, когда им
предлагают сделать правильный выбор пути в компании с дву-
мя-тремя другими тараканами, чем в одиночестве.
Морской червь процеродес легче переносит опреснение в группе
с другими такими же червями, нежели в изоляции. А у
золотых рыбок улучшается аппетит, когда они вместе. Но и
съедая одинаковое количество пищи, в стае они растут
быстрее, чем в одиночестве. Они, а также и другие рыбы —
гуппии, пескари — даже энергии расходуют меньше, когда в
стае. Об этом можно судить по потреблению кислорода:
одиночной рыбке его требуется заметно больше.
Эффект группы обнаружен также у шмелей, мух,
долгоносиков, саранчи, крыс и кур.
Лишь немногие киты кочуют по океанам в одиночестве
(ремнезубы, например). И стада у них бывали (порой
встречаются и сейчас) невероятных размеров. По северным
морям за косяками трески и сайры плывут нередко
десятитысячные стаи белух. Наши звероловы, случалось,
вылавливали в Черном море (аламанной сетью) до полутора тысяч
дельфинов зараз. А с самолета в одной дельфиньей стае
насчитали как-то сто тысяч голов!
По суше немногие звери бродят такими табунами.
Только некоторые грызуны и копытные топчут землю
многотысячными легионами.
У сухопутных животных широкий диапазон
всевозможных объединений. Каждой их разновидности дано научное
название.
Некоторые звери всегда живут в одиночестве. Таковы
хомяки и многие хищники: леопард, ягуар, оцелот, лисы.
Муравьед тоже аутсайдер, и трубкозуб, и опоссум.
Другие бродят парами: лесные и карликовые антилопы,
олень мунтжак, ящер панголин, из полуобезьян — долгопят
и галаго.
Семьями держатся бобры и гориллы — это называется
патрогинопедиумом. А если самец не живет с семьей, будет
просто гинопедиум, как, например, у медведей. Когда и
мать быстро покидает детей, а братья и сестры долго еще
ходят вместе (так в обычае у лам), получается симпедиум.
Сисимпедиум — это когда объединяются вместе
детеныши разных родителей или разных выводков. Например,
медвежата-сеголетки, которых у нас называют муравейниками,
и пестуны — их старшие братья от предыдущего, так
сказать, брака.
В хорчиных норах тоже находили разновозрастных хор-
чат.
Синхориум — животные только на ночь собираются
вместе (летучие мыши, например).
Сикпориум — кочевые объединения в очень большие
табуны, как у некоторых антилоп и северных оленей.
В стае или стаде обычно есть вожак — старый самец.
либо старая самка.
Неважно, какой пол у зверя, лишь бы был у него опыт,
и тогда станет он вожаком. Избирают не тайным и не
открытым голосованием, а просто каким-то интуитивным
чутьем признают его авторитет и подчиняются.
Но есть животные, у которых вожаки всегда только
самцы: кенгуру, ламы, антилопы канны, сайгаки,
мускусные быки, дикие и домашние лошади — либо только самки:
северные олени, жирафы, водяные козлы, муфлоны, серны,
зубры, дикие ослы.
А летучие мыши, грызуны и сумчатые, кроме кенгуру,
вообще обходятся без вожаков.
Интересно, как у разных зверей ведут себя на марше
вожаки.
Когда отправляется в далекий путь стадо слонов, во
главе его встает старая слониха, реже слон. Самки с
детенышами идут в середине, а взрослые самцы — по краям.
Буйволы выстраиваются полумесяцем. Сильные быки
охраняют фланги, а вожак, тоже обычно бык, идет в центре
полумесяца.
У оленей же вожак замыкает шествие, а у лошадей то
скачет вперед, то, обегая кругом табун, подгоняет отетаки
щих.
Старая жирафиха, опекая свое стадо, тоже постоянно
бегает — плавно так, словно плывет,— туда-сюда позади
табуна.
Чтобы не потерять друг друга и не отстать от стаи ночью
или в непогоду, животные перекрикиваются. В тумане,
созывая друг друга, мычат моржи. Обезьяны, когда скачут
в густой листве тропического леса, сигналят друг другу
криками.
А северные олени не утруждают голосовые связки:
сигнальная система у них работает «автоматически». Когда
мимо проходит оленье стадо, ясно слышится сухое
потрескивание. Это трутся сухожилия о кости ног оленей и звучат,
точно струны.
Зоологи называют стаи «открытыми» сообществами:
любой зверь, или птица, или рыба, или лягушка может
прийти в любую стаю своих соплеменников. (А нередко и в
стаю животных другого вида: синицы и утки часто кочуют
в смешанных стаях, зебры, страусы и антилопы гну тоже.)
Никто пришельца не прогонит и никто не станет его
удерживать, когда он захочет уйти. Животные в стаях, так
сказать, лично не знают друг друга. Это, говорит 3. Веселов-
ский, объединения анонимные. В них животные так же
относятся друг к другу, как человек к незнакомому человеку.
Иное дело (увидим дальше) в семьях животных: там все
знают друг друга «в лицо».
Птичьи колонии и базары — это тоже, по существу, стаи,
и часто смешанные. На подходящем месте здесь гнездятся
многие семьи пернатых. Но у каждой пары своя
территория. Стоит придвинуть одно гнездо к другому на несколько
сантиметров, как начнется драка.
Но когда в колонию приходят незваные гости, все птицы
забывают о распрях с соседями и дружно атакуют врагов.
Любовь сближает не только людей
Самое простое объединение животных — это пара, союз
самца и самки ради продления рода. После появления
потомства самцы и самки могут и разойтись на время или
навсегда. Так поступают тетерева, глухари, олени, медведи,
соболи и многие другие.
Но бывают и более прочные союзы, когда самцы и
самки долго живут друг с другом и не расстаются, даже
выкормив и воспитав детей. Они хорошо знают друг друга, и
чувства, их связывающие, более романтичны, чем простая
взаимопомощь ради общего дела. Если один из них
погибнет, другой, бывает, надолго или навсегда остается вдовцом.
Их влечет привязанность, которую люди называют — когда
речь идет о них самих — любовью. Такие отношения нельзя
назвать иначе, как супружеством, хотя оно и не
зарегистрировано. Лебеди, гуси, вороны, волки и, по-видимому,
бобры — животные именно такого типа.
Семья — более высокая и, так сказать, прогрессивная
социальная категория, чем временный брачный союз или
обильный женами гарем (как у котиков, диких лошадей,
кабанов, обезьян, слонов или кур).
Семья там, где оба родителя не бросают икру, яйца или
детенышей (едва выкормив их) на произвол судьбы, а забо-
тятся о них, охраняют и учат разным премудростям
жизни.
Некоторые зоологи называют семьей и союзы, где хотя
бы один из родителей выполняет все эти обязанности.
Тогда говорят о родительской семье, когда отец и мать
остаются с детьми (гуси, лебеди, кулики, чайки, лисы,
волки). О материнской — если мать одна воспитывает детей
(многие звери, утки, тетерева, фазаны, скорпионы и
некоторые пауки). Интересно, что даже такие близкие по крови
звери, как зайцы и кролики, живут разными семьями: отцы-
зайцы ревностно заботятся о своих зайчатах, а кролики нет.
Об отцовских семьях я уже рассказывал: вспомните
куликов плавунчиков, колюшку, страусов эму и нанду.
Семьи прочно связывает, кроме личной привязанности,
общая территория, которую все члены семьи, и особенно
самец, бдительно охраняют. Чужака даже и своего вида
узнают сразу и немедленно и дружно изгоняют. Иногда
поднимается такая катавасия, что в свалке свои, бывает, кусают
и клюют своих. Но, конечно, по ошибке и в боевом азарте.
Семья—«закрытое» объединение животных: чужих здесь
не принимают.
Организация некоторых звериных семей более сложная,
чем привыкли обычно представлять себе люди. Дружную
жизнь «больших семей» волков и крыс ученые сумели
разгадать только в последнее время.
Весной крыса-самец, облюбовав местечко, роет нору,
приводит в нее самку, и там скоро уже копошатся крысята.
Растут они быстро и через год, переженившись между
собой, сами обзаводятся детенышами. Тут же — в этой норе с
отнорками. Скоро крысиный дом переполняется
разновозрастными жильцами, и получается «большая семья».
Но всем места уже мало, и пары, одна за другой,
выселяются на новую жилплощадь. Случается обычно это два
раза в году: весной и осенью.
«Большая семья» волков еще больше. Волки — звери
очень умные, и организация всех дел у них образцовая.
Молодых воспитывают и оберегают не только волк с
волчицей, но и «дяди» и «тети», старшие братья и сестры.
Мужая, сильные молодые волки, двухлетки и трехлетки,
выбрав по вкусу подругу — часто на всю жизнь,— уходят
весной из стаи и заводят свою семью. Слабые же их
сверстники менее счастливы и своим домом обычно не живут, суп-
ружества не знают (если в округе есть волки сильные). Они
«нанимаются», что называется, няньками в семьи к своим
братьям. Такова их волчья доля.
Когда у волчицы родятся волчата, она первые недели
лежит с ними в логове. Потом, принюхиваясь, осторожно
вылезает из норы, но далеко не уходит — лишь метров за
сто—двести. Сюда все члены «большой семьи» приносят ей
добычу, всё, что поймали. Лишь позже она и сама ходит
на охоту. И вот тут-то няньки «нянчат» волчат: пока она
рыщет по полям и лесам, ее «тетки», сестры или старшие
дети, рожденные год назад, остаются с волчатами. Кормят
их, отрыгивая проглоченное на охоте мясо, и, конечно,
несут бдительный караул.
Волк-отец тоже долг свой не забывает. Он всегда рядом,
если не ушел с волчицей за добычей, и тоже кормит волчат
извергнутым из желудка мясом.
А осенью, когда детишки подрастут, волчья «большая
семья» охотится стаей, и молодые учатся у старых законам
джунглей.
Каждый сверчок знает свой шесток
«В Чикагском университете шел коллоквиум,
посвященный поведению обезьян,— рассказывает в своей
интересной книге французский зоолог Реми Шовэн.— Здесь
присутствовал и Фриш, автор известных работ по биологии
обезьян, который к тому же владеет — чрезвычайная
редкость— японским языком. На одной из полок библиотеки
внимание Фриша привлекло несколько японских книг и
журнал, уже покрытые слоем пыли — видно, никто никогда
не брал их в руки. И вот он уже перелистывает нетронутые
страницы. Удивление его безгранично: перед ним
раскрывается картина поразительно глубоких и лучше чем где бы
то ни было поставленных исследований. Большая группа
японских ученых на протяжении ряда лет вела наблюдения,
а о них даже никто не слыхал! И тема — именно поведение
обезьян».
Японские биологи изучали жизнь макак, которые
местами еще уцелели на их островах. Методы у них были те же,
что и у других этологов: по разным приметам надо запом-
нить «в лицо» всех обезьян, пронумеровать их и следить за
поведением каждой. Исследователи расписали время дежурств и все, что
видели и слышали, записывали в журнал и на магнитофон. И так —
восемь лет подряд—день за днем, час за часом.
И вот что узнали ученые: у обезьян есть ранги!
Одна стая макак жила на горе Такасакияма, «отрезанной от мира
с трех сторон морем, а с четвертой— горными хребтами». На горе
этой обезьяны сидели и ходили по
ней не как попало, а в строгомпорядке и в зависимости от «чина»
каждой обезьяны. В центре всегда
были самцы и самки самого
высокого ранга. Только малышам
разрешалось здесь «обезьянничать». На
Такасакияме жило шестнадцать
взрослых самцов, но лишь шестеро
из них, «самые крупные и
сильные», владели прерогативами столь
высокими, что могли гулять «по
центру». Всем другим вход был воспрещен. Они, тоже строго
по чину, «прозябали» в провинции — то есть с краю,
располагаясь кругами вокруг привилегированного центра.
Порядок был такой: первую круговую орбиту, ближайшую к
вожакам в середке, занимали самки более низкого ранга.
А вторую за ней — молодые и слабые самцы. Только совсем
молоденьким обезьянкам разрешалось переходить как
угодно границы всех рангов, «и они широко использовали эту
возможность».
Вечером обезьяны идут спать. Впереди, конечно, самцы-
вожаки, с ними самки высшего разряда с детенышами. Как
только покинут они свою центральную резиденцию на
холме, туда уже без страха приходят подчиненные им самцы и
уводят самок чином пониже. Процессию замыкает
молодежь, которая обычно задерживается, чтобы порезвиться у
«трона» вождей.
Когда все обезьяны уйдут, откуда-то появляются самцы-
отшельники, которые весь день созерцали мир в
одиночестве, вдали от стада, и подбирают оставленные на горе
объедки.
Утром обезьяний караван возвращается на гору и
располагается, так сказать, концентрически, распределяя места
строго по сферам влияния.
В этой обезьяньей иерархии интересно не то, что есть
вожаки и им подчиненные, а то, что подчинение
соблюдено последовательно и без исключения сверху донизу.
Буквально каждому животному точно определено его место
в стае, которое, если внимательно к нему присмотреться,
можно обозначить порядковым номером или буквами
алфавита от первой до последней, что часто и делают
наблюдатели. Открытие это, которое вначале многие оспаривали,
сделано было недавно. И когда попытались исследовать его
детальнее, неожиданно выяснилось, что иерархия и ранги,
иначе и назвать нельзя, существуют почти у всех
животных, каких брали под наблюдение (довольно
беспорядочно, переходя от обезьян к курам, от кур к волкам,
от волков к сверчкам, от сверчков к оленям, от оленей
к мышам, от мышей к коровам и шмелям, а от тех к треске
и дальше в этом роде). В каждой стае, и не только в стае,
есть животное № 1, № 2, № 3 и так дальше. Причем
соподчинение устанавливают между собой и самцы и самки.
А иногда даже и детеныши (например, у кур).
Среди цыплят есть свой цыпленок-«генерал», который
всех клюет, а его никто. (Это установили, точно подсчитав
все раздаваемые направо и налево удары клювом на птичьем
дворе.)
Есть и «полковник», и «подполковник» и так дальше, до
рядового, которому живется хуже всех, так как все
отовсюду его гонят и клюют, а он все терпит, как стоик, у
которого, кроме сомнительной философии, ничего нет. Молодые
петушки выясняют свои отношения — кто кого главнее —
примерно к седьмой неделе после появления на свет из
яйца, а курочки чуть позже — к девятой.
Когда цыплята подрастут, рангами могут поменяться:
ведь силы и опыт набирают они неравномерно: кто
больше, а кто меньше. Но ранги у них остаются.
Курица № 1 ходит по двору как царица. Голову держит
высоко. Ноги ставит прямо, с достоинством. А другие куры
изъявляют ей свою покорность. Когда она пожелает их
клюнуть, без сопротивления приседают, крылья опускают.
Сразу видно: подчиняются. А переведите курицу № 1 в другой