Обычно, проснувшись, умывшись и позавтракав, владельцы
тотчас идут дозором по своим владениям и всюду, где надо,
ставят пометки.
Собаки, лисы и волки, которые, как известно,
объявляют о своем присутствии, поднимая задние
лапы на заборы, столбы, деревья и кусты, экономят
буквально каждую каплю мочи, чтобы хватило ее на все
«пограничные столбы».
Обезьяны ног не поднимают, а берут мочу на
ладонь и размазывают по веткам. «Я держал в клетке,—
рассказывает 3. Веселовский,— индомалайскую
полуобезьянку лори, котораяпосле каждой чистки
клетки лишь удваивала свои
усилия в употреблении
упомянутой жидкости».
Медведь тоже,
извалявшись в своей моче, трется
потом о деревья.
Зубры тоже, ободрав ро-
гами кору, валяются в сво-
ей моче и трутся потом о дерево.
И барсук трется о кусты,
и гиена, и соболь, и куница, и многие другие звери. А наш
старый знакомый, скунс, прогуливаясь по своим владениям,
время от времени прыскает на траву боевой жидкостью.
Бывают, так сказать, и визуальные, то есть зримые,
заявки на владения. Те же медведи, не довольствуясь запахом,
обдирают кору на стволах, которые после этого своей
белизной сигналят о правах собственности косолапого.
Многие хищные птицы долго кружат над полями и
лесами. А пустельга, облюбовав гнездо, пикирует над ним.
Некоторые лягушки и рыбы особыми движениями такие
же знаки подают соседям.
Но если соседей они не останавливают, и те, игнорируя
пограничные сигналы, слишком близко приближаются к
чужим владениям, то нахалам посылают здесь второе
серьезное предупреждение. Пантомимы, с которыми
некоторые животные выступают перед противником из своего
племени1 на границах охотничьих участков, зоологи так и
называют— «пограничные позы». Они часто очень забавны.
Колюшка грозит сопернику, посмевшему заплыть в ее
территориальные воды, исполняя некий танец на голове.
Если и этого мало, то кусает дно. Серебристые чайки рвут
траву. Бык рогами и копытами роет землю.
Петухи в такого рода конфликтах с азартом клюют друг
перед другом воображаемые зерна. Синицы поступают так
же. Скворцы и журавли демонстративно чистят свое
оперение перед самым носом врага, а шилоклювки и
кулики-сороки делают вид, что очень хотят спать: до того, видите ли,
им скучен и неинтересен вид этого нудного наглеца,
требующего доли в их владениях. Они суют голову под крыло
и приседают, имитируя позу, в которой обычно спят.
Действие это, конечно, инстинктивно и не выражает
истинного презрения, хотя по странной случайности и в самом
деле его напоминает.
Вся жизнь —игра
Если это так, то животные неплохо живут: они много
играют. И на воле и в неволе.
У некоторых есть даже площадки для игр. Зоолог Шлёт
две тысячи часов провел в седле, всюду поспевая за стадом
одичавших коров на юге Франции, в Камарге. Он видел,
как коровы, едва переступив границы игровых площадок—
на них обычно вся трава вытоптана и есть где
побегать,—сейчас же, «словно автоматически срабатывает какой-то
механизм, начинают играть. Бодаются, гоняются друг за другом,
кувыркаясь, катаются по земле... Телята с воплями восторга
скачут, задрав хвосты, и вертятся, пытаясь их поймать, что
они проделывают почти так же мило, как котята».
Обычно играет молодежь, но часто полувзрослые и взрос-
1 Территории обычно охраняются только от животных своего вида.
Аист, например, не разрешает другому аисту приближаться к гнезду, а
воробьев не гонит, и они поселяются прямо в стенках его гнезда. Но
бывают исключения, когда по ошибке, в азарте или по другим причинам
прогоняют и-безобидных или подозреваемых в злом умысле пришельцев.
лые коровы не могут утерпеть и тоже скачут, потешая себя
возней. Телята часто играют в игру, которую иначе и не
назовешь, как «дочки-матери»: «один теленок делает вид,
что сосет другого», А тот не сердится, а делает вид, что
кормит его, как кормила его собственная мать-корова.
У гиббонов тоже есть свои излюбленные «игровые»
деревья, на которых они часами скачут и качаются, как на
турниках. Молодые обезьяны играют весь день с небольшим
перерывом, чтобы поесть. «Иногда, — говорит Р. Шовэн, —
совершенно так же, как бывает у детей, кто-нибудь слишком
разойдется и вызовет крик боли у своего товарища. Тогда,
тоже совсем как у людей, появляется взрослый самец, он
разнимает драчунов, награждает их несколькими шлепками,
и игра прекращается.
А у бабуинов дело заходит даже дальше. Создается
впечатление, что они специально приходят к своему вожаку,
чтобы поссориться и подраться перед ним, а тот выносит
приговор».
Как только новорожденная обезьянка вырастает из
младенчества, ее принимают в какую-нибудь группу молодых
обезьян. Там она играет с товарищами и там завязывает
дружбу с однолетками, которая годами связывает тесными
узами бывших товарищей по играм. С той поры обычно они
никогда не расстаются, кочуя вместе всюду, даже если и
обзаведутся семьями.
Карл Экли, который много раз бывал в Африке и
изготовил для американских музеев сотни «лучших в мире»
чучел животных — от слонов до зимородков,— видел, как
играли слонята в... футбол. Они скатали из ила большой шар и
гоняли его как мяч.
С мячом любят играть обезьяны, свиньи, выдры — когда
мяча нет, то со щепками и корнями; землеройки катают
и подбрасывают сухие листья и перья, каланы играют с
комком водорослей в воде, а тюлени — с камнями. Дельфины,
как мячом, играют морскими черепахами.
В наших лесах очень любят порезвиться речные выдры,
животные вообще очень милые и умные.
Они играют с рыбами в кошки-мышки, когда сыты и
когда хотят позабавиться. Отпустит выдра рыбешку, как
кошка мышку, и ждет: пусть подальше отплывет. А потом за
ней в погоню. Поймает и снова отпустит.
И из всех игр у выдр самая любимая — катание с гор.
Вот глинистый обрыв —
лучшее место для такого дела.
Внизу у воды выдры
расчищают берег. Уносят прочь ветки и
коряги, чтобы об них не
поцарапаться. Потом раскатывают
глиняную дорожку. Лезут на
обрыв и катятся вниз. Первый
раз трудновато, конечно.
Глина еще сухая, плохо по ней
скользить. Второй раз легче.
Кое-как сползет выдра в
воду— оставит на склоне
мокрый след. Еще раз сползет —
след еще мокрее. А потом уже
по обрыву как по маслу
можно кататься. От мокрого брюха
и хвоста такая скользкая
стала дорожка — что хоть куда.
Теперь и начинается самое
развлечение!
Взберется выдра на горку,
голову вытянет, передние
лапы под себя подожмет — и
вжжи-ик сверху вниз прямо вводу. Только одна в воду
плюхнется, а по глиняной дорожке уже другая выдра летит.
Третья из воды вылезает: спешит очередь не пропустить. Весело
им.
А зимой выдры устраивают для катания ледяные
дорожки.
Выдры и своих маленьких выдрят учат кататься с горок.
Со снежных гор любят кататься серны: вереницей друг
за другом, подогнув ноги.
Съехав, бегут на горку и опять катятся вниз. И барсы
ют с утеса на спине, в самом низу быстро переворачиваются
и всеми четырьмя лапами падают в сугроб.
«Песцы,— пишет Лоис Крайслер в умной и доброй
книге «Тропами карибу»,— поднялись на гребень берегового
ската, еще покрытый снегом, и один из них съехал по
крутизне вниз, присел по-кошачьи и с вызовом задрал мордочку
к тому, что стоял наверху. Тот бросился вниз, налетел на
первого, и они кубарем покатились по снегу. Потом один из
песцов помчался наверх с явным намерением снова
прокатиться».
Морские львы и белые медведи, резвясь, съезжают с
мокрых скал прямо в море, а мартышки, как школьники по
перилам лестниц, любят кататься по голым сукам — сверху
вниз и часами качаются на лианах, словно на качелях.
Даже нелюдимые на вид и колючие — на самом деле! —
дикобразы катаются с гор. Неутомимый охотник за редкими
животными и отличный писатель Геральд Даррелл нашел в
Африке в одной пещере такую их горку, до блеска
отполированную колючими любителями острых ощущений.
«Дикобразы забирались на верхушку ската, съезжали по нему
вниз. Этой веселой игрой в пещере занимались, по-видимому,
уже многие поколения дикобразов, так как поверхность
склона блестела, словно стекло».
Любят поиграть и ежи. Ежиха первые дни ни на минуту
не отходит от ежат. Кормит их молоком. А ежата еще
слепые и глухие, а уже... играют. Боксируют друг с другом.
Кожа с иголками, которая наползает у ежей на лоб, очень
подвижная. Ежата быстро выдвигают ее вперед и, как
боксер кулаком, бьют этим колючим капюшоном своего
противника. Слабенький ежонок, как от хорошего нокаута,
летит от такого удара в сторону.
Мать-ежиха боксировать ежатам не мешает: эта возня
им вместо гимнастики. Сильнее будут.
И молодые кроты-норокопатели с упоением боксируют
друг с другом рылами, как на ринге.
«Однажды,— рассказывает Даррелл,— когда один из
хамелеонов издох, я принес его к обезьянам. Те почтительно
окружили меня и стали с большим интересом разглядывать
дохлого хамелеона. Набравшись смелости, старший из дри-
лов слегка коснулся лапой хамелеона, отдернул ее и стал
быстро вытирать о землю. Гвеноны так и не решились
подойти ближе к трупу хамелеона. Дрилы же постепенно рас-
храбрились, схватили хамелеона и стали пугать им гвенонов,
которые разбежались с пронзительными криками. Пришлось
прекратить эту игру, так как дрилы начали вести себя
неприлично, а гвеноны были уже основательно запуганы и
жалобными стонами выражали свои обиды».
Как играют кошки, собаки, белки, медведи, лисы,
лошади, коровы, олени и многие другие звери, все знают.
«Если дать бизону хорошую игрушку,— советует
директор Пражского зоопарка,— можно сэкономить значительную
сумму на ремонте заборов». Бизон, которому такую игрушку
дали, часами играл с бревном, подбрасывая его рогами, и
заборы больше не бодал.
А рядом в клетке шимпанзе весь день развлекала себя
куском тряпки и носком, которые ей подарили. Надевала их
на голову, руки, ноги, повязывала вокруг пояса, «в общем,
вела себя, как настоящая модница».
И хорошо, что такие тряпки могут надолго отвлечь
обезьян от дурных шуток, которыми им иногда приходит в голову
позабавить посетителей. Когда игрушки у них забирали,
«шимпанзе невинно сидели у решетки, и не было для них
большей радости, чем внезапно бросать в посетителей
опилки и еще худшие вещи. После каждого удачного броска
устраивались веселые танцы».
Леопарды тоже притворяются, что спят, растянувшись
у самой решетки. (А одну лапу просунут обязательно между
прутьями!) И ждут, когда кто-нибудь решит разбудить
«кошечку» ударом зонтика или шляпы: тут хватают, что
успеют схватить, и тянут к себе. «После трудных попыток,—
говорит 3. Веселовский,— мы возвращали владельцу лишь
остатки его собственности».
Молодой и очень симпатичный морж в Зоопарке в
Москве, которого вы, наверное, видели, часами играл камнями
и мячом. А когда ложился спать, все игрушки складывал в
уголок и возле них засыпал, как малое дитя.
Играть животным в зоопарках просто необходимо. Не
только потому, что им тут, в неволе, и делать-то, собственно,
нечего. Доказано, что когда у свободного существа отнимают
свободу, а с ней простор, силу и быстроту движений, в его
организме что-то словно бы ломается. В эндокринных
железах и в мозгу нормальные процессы нарушаются, и
животное часто гибнет от малейшего, как говорят психологи,
стресса, то есть от какого-нибудь переживания, испуга.
Даже такой, казалось бы, пустяк, как перевод в новую клетку,
может зверя убить одним лишь ужасом: психика не
выдерживает, и животное умирает от нервного шока.
Игры разряжают, так сказать, душевное напряжение.
Они хорошая гимнастика и для мышц.
Шиллер, немецкий поэт, утверждал: «Человек играет
только тогда, когда он Человек в полном смысле этого
слова, и только тогда он Человек, когда играет». Нечто
подобное можно сказать и про животных. Тоскующее, больное,
обездоленное животное никогда не играет. А когда играет,
веселится и радуется, легче ему переносить все невзгоды.
Игра и развлекает, и закаляет, учит ловкости и умению
защищаться и охотиться.
Играют друг с другом не только выросшие вместе
сверстники и товарищи по стаям и стадам, но и животные разных
видов: в зоопарках, на площадках молодняка, например. Но
бывает, что и дикие животные разных видов, встречаясь где-
нибудь в лесу, у водопоя или на пастбище, вдруг начинают
играть: страусы с зебрами и антилопами; например, видели,
как олень играл с лисой, белки с кроликами, а заяц с
черным дроздом. Одна дружелюбная парочка, белый кролик и
черная ворона, жить друг без друга не могли: так любили
играть вместе.
Я уже рассказывал о токовых «танцах» птиц. Нечто по-
добное — ритуальные, тоже, по-видимому, «токовые»
танцы — есть и у зверей.
Давно уже ходят слухи о загадочных танцах индийских
диких слонов, на которые они собираются в самой глуши
джунглей.
Танцуют и козлы серн перед молодыми козлами и
козами : скачут, выгнув головы в ложной угрозе, встают на дыбы
в замысловатых каприолях и вообще многие «па»
проделывают на задних ногах. Антилопы топи кружатся каруселью,
вереницей друг за другом, вокруг дерева или нескольких
деревьев. Другие стоят в стороне и смотрят, а потом,
насмотревшись, входят в круг играющих и тоже «танцуют».
Антилопы импалы хороводы водят не около деревьев, а вокруг
своих самок: с блеяньем, задрав головы и хвосты, бегают
вокруг них, а самки стоят в середине, опустив головы.
Но самые впечатляющие танцы у шимпанзе. Одна
группа шимпанзе на научной станции в Тенерифе прославилась
танцами, почти человеческими по манере. Когда этих
обезьян привезли в Европу, они еще некоторое время танцевали
и там, и доктор Крумбигель, большой знаток зверей, видел
эти танцы. Самцы становились в круг и, ударяя в ладоши,
более или менее ритмично топали ногами, словно
«утрамбовывали» ее. Одна нога много раз, но легко касалась сверху
другой ноги — такое еще «па» было в обезьяньем танце.
Самки же только кружились: достаточно неуклюже, но не без
кокетства.
Похоже, говорит Крумбигель, танцуют иногда и гориллы.
Но чаще развлекают они себя ритуалом «биения в грудь».
Георг Шаллер, который, как я уже говорил, много дней жил
бок о бок с дикими гориллами в лесах Африки, заметил, что
в этом их танце девять разных «па», которые исполняются
по отдельности или в различных комбинациях.
Хотя молодые гориллы, прожив на свете лишь три-четыре
месяца, уже пробуют по частям разучить этот ритуал,
привилегия на его полное исполнение принадлежит старым,
матерым самцам с седыми спинами. Представление начинается