ских островов,— пишут Кусто и Дюма,— мы напали на
город осьминогов. Мы едва верили своим глазам. Научные
данные, подтвержденные нашими собственными наблюдениями,
говорили о том, что спруты обитают в расщелинах скал и
рифов. Между тем мы обнаружили причудливые постройки,
явно сооруженные самими спрутами. Типичная конструкция
имела крышу в виде плоского камня полуметровой длины
весом около восьми килограммов. С одной стороны камень
возвышался над грунтом сантиметров на двадцать,
подпертый меньшим камнем и обломками строительного кирпича.
Внутри была сделана выемка в двенадцать сантиметров
глубиной. Перед навесом вытянулся небольшой вал из
всевозможного строительного мусора: крабьих панцирей,
устричных створок, глиняных черепков, камней, а также из
морских анемонов и ежей. Из жилища высовывалась длинная
рука, а над валом прямо на меня смотрели совиные глаза
осьминога. Едва я приблизился, как рука зашевелилась и
пододвинула весь барьер к входному отверстию. Дверь
закрылась. Этот «дом» мы засняли на цветную пленку. Тот
факт, что осьминог собирает стройматериал для своего дома,
а потом, приподняв каменную плиту, ставит под нее
подпорки, позволяет сделать вывод о высоком развитии его мозга».
Камень и палка были первыми орудиями в руках наших
предков. Мы видим, что и некоторые животные, добывая себе
пропитание или строя дома и гнезда, берут эти же предметы
в свои лапы, клювы, щупальца, хоботы — у кого что есть.
А слону камень заменяет скребок. Взяв его или палку
в хобот, он чешет спину или сдирает с ушей присосавшихся
пиявок.
Сухопутные пиявки безбожно тиранят жителей
тропических стран. Некоторых несчастных животных они
покрывают сплошь не только снаружи, но и изнутри, заползая в
глотку и пищевод. Слон, вооружившись камнем, лучше
других четвероногих обитателей тропиков защищается от
пиявок. Часто вместо камня слон берет в хобот палку и тогда
может дотянуться до любого места своего тела.
Палкой достает он и корм из-за решетки. Сорвав с дерева
большую ветку, обмахивается ею и отгоняет докучливых
комаров и мух, а затем отправляет зеленое опахало в рот.
Защищаясь от стаи осаждающих собак, слон иногда, как и
человек в таких случаях, вооружается палкой, которую берет
в хобот.
В пустынных и полупустынных местностях нашей
страны обитают забавные грызуны, похожие на крыс, но с
пушистыми хвостиками. Это песчанки.
Под землей они роют глубокие и сложные норы,
настоящие лабиринты. В подземных камерах, поближе к выходу,
у них «сеновалы». Сено запасают сами, подгрызая степные
и пустынные травы. Сушат его на солнце, а затем уносят под
землю.
В пустыне Кара-Кумы и прибалхашских степях, пишет
известный советский зоолог профессор А. Н. Формозов,
песчанки устраивают свои сеновалы и над землей. Складывают
хорошо просушенное сено в небольшие стожки около нор.
Чтобы степной ветер не развеял их запасов, песчанки
укрепляют стожки подпорками. Приносят в зубах веточки и
палочки и втыкают их в землю по краям стога.
Даже насекомые знают толк в орудиях. Иногда это
предметы их собственного производства.
Пауки давно прославились как первоклассные мастера
всяких паутинных хитросплетений, тенет и ловушек самых
мудреных конструкций.
В тропиках Америки, в Южной Африке и Австралии
живут пауки-арканщики. Все они охотятся по ночам, и у всех
одинаковые снасти. Только держат они их по-разному — кто
первой, кто второй, а кто и третьей лапкой. Австралийские
арканщики перед атакой раскачивают свое оружие, как
маятник, американские — нет. Но это все тактические, так
сказать, детали, суть дела не в этом.
Американец мастофора, или, по-местному, подадора,
держит и кидает свое лассо передней лапкой. Ему полюбились
виноградники, и когда подадора сидит неподвижно, трудно
его отличить от виноградных почек.
В Перу, Чили, Аргентине и Бразилии этого паука очень
боятся — так он ядовит. Если укусит палец, то палец, не
раздумывая, отрубают, иначе начнется некроз тканей,
всякие гангренозные осложнения и нередко — смерть.
Когда небо к ночи мрачнеет, подадора выбирает позицию
поудобнее и берет в лапку свое оружие — липкую капельку
ца тонкой паутинке длиной дюйм или полтора. (Капельку
он скатывает задними ножками из паутинного вещества еще
заранее, днем.)
Заметив комара или мотылька, паук замирает. Вот
жужжащая дичь совсем рядом; охотник, дернув лапкой,
бросает в нее клейкое лассо — и комар прилип к капельке. Даже
если и большому мотыльку в крыло попадет паук-снайпер,
то и к крылу прилипнет метательный снаряд, и мотылек
погиб. «Привязав» к веточке конец паутинки, который держал
в лапке, паук по шелковой ниточке, как по веревочной
лестнице, спускается вниз, где жужжит и дергается
заарканенный мотылек*
В Европе тоже есть свои пауки-снайперы. Они брызгают
в мух.., клейкой «слюной», которая превращается в сеть на
лету!
Сцитодес охотится под потолком и на камнях. Замерев,
ждет, когда беззаботная муха поближе подлетит. Тогда паук
быстро-быстро обрызгивает ее, что называется, с головы до
ног. Брызжет клейкой жидкостью из ядовитых крючьев —
хелицеров, и не как попало, а со смыслом: с боку на бок
качая «головой», все шесть мушиных ног и два крыла
пришпиливает клейкими зигзагами к потолку. Выброшенная
пауком жидкость сразу же, упав на муху, застывает и, как
веревкой, связывает ее по ногам и крыльям.
А у сцитодеса, что живет на Цейлоне, боевая жидкость
не только клейкая, но и ядовитая: коснувшись мухи, она ее
и связывает и убивает.
Один южноафриканский паук охотится на ночных
бабочек... с сачком! Он сам его плетет из паутиновых нитей
(размером с почтовую марку) и держит в лапах. Охотится
по ночам, притаившись в засаде. Когда неосторожный
мотылек подлетит слишком близко, паук быстро вытягивает
вперед длинные ноги и накрывает сачком «дичь».
Рабочие инструменты перепончатокрылых
Муравьи экофиллы живут на Яве, в Индии и на Цейлоне.
«Экофилла» по-гречески значит «дом из листьев». И это
чистая правда: именно из листьев строят экофиллы свои
дома. Не из мертвых, опавших, а из зеленых, живых,
связывая их прямо на дереве шелковыми нитями. Где же они
берут нити? Многие натуралисты задавали себе этот вопрос
и ответа не находили. Не раз под микроскопом внимательно
рассматривали муравьев, но паутинных желез у них, как
ни старались, не могли заметить. Личинки их тоже
окукливаются голыми, коконом себя не одевают, и тем не менее...
Тем не менее у личинок паутинные железы развиты очень
сильно.
Для чего?
Кажется, первым загадку эту разгадал полвека назад
Франц Дофлейн, известный немецкий исследователь Южной
Азии.
Он вскрыл однажды гнездо экофилл, чтобы посмотреть,
что делается внутри.
Большая часть муравьев бросилась на защиту гнезда. Они
выстроились вдоль поврежденного места и стали стучать по
листьям. Этот шум, похожий на треск гремучей змеи,— их
единственная защита. Одновременно от стаи муравьев
выделился небольшой отряд «саперов», которые тотчас же
принялись за починку разорванной стенки гнезда. Они
выстроились рядами у края листьев по одну сторону трещины. Как
по команде, муравьи разом перетянулись через трещину и
крепко схватили челюстями край противоположного листа.
Затем начали медленно и осторожно пятиться назад, бережно
переставляя одну ножку за другой. Края листьев
постепенно сближались. Тут появился еще один отряд строителей,
который принялся удалять с краев листьев остатки старой
ткани. Они впивались челюстями в листья и теребили их до
тех пор, пока все засохшие лоскутки не отлетели прочь.
Мусор муравьи волокли на какое-нибудь открытое место и
сбрасывали вниз. Муравьи разом раскрывали челюсти, и
листок летел по ветру.
За полчаса дружной работы муравьям удалось сблизить
края разрыва. И вот тогда началось самое интересное: из
гнезда выбежали муравьи-склейщики: каждый держал во
рту по личинке. Муравьи с личинками направились прямо
к пролому в стене. Видно было, как они пробирались между
рядами рабочих муравьев, крепко держащих края листьев.
Приложив на секунду личинку передним узким концом к
краю одного листа, муравьи^склейщики переходили через
трещину на другую сторону разрыва и там прижимали к
листу головки личинок. Переползая с одной стороны
трещины на другую, они всю ее покрыли липкой паутиной. Мало-
помалу щель стала затягиваться тонкой шелковой тканью.
Строя новые гнезда, экофиллы тоже склеивают листья
паутинными нитями, которые в изобилии изрыгают их
личинки.
Разные виды экофиллов (а также рода полирахис)
сооружают муравейники, сворачивая один лист либо соединяя
вместе соседние листья. Если расстояние между ними велико
и муравьи, как ни тянутся, достать до соседнего листа не
могут, они строят тогда над бездной висячий мост из своих
сцепившихся гуськом тел. Иногда даже семь-восемь
муравьев, цепляясь друг за дружку, перекидываются цепочкой с
листа на лист. Потом, пятясь, сближают постепенно их края,
пока те не сомкнутся. Тогда их «сшивают» шелковыми
нитями личинок.
С помощью «тюбиков с клеем» экофиллы склеивают и
загоны для «домашнего скота» — листовых тлей, которых
доят, получая от них сладкий сок. «Хлевы» для тлей — это
зеленые шары до полуметра в поперечнике. Экофиллы строят
и «кладовые» — навесы из листьев, натянутые в виде
палаток над ветками и листьями деревьев, из которых вытекает
сладкий сок.
Муравьи вообще хозяйственные насекомые. Их
земледельческие плантации, грибные сады, многочисленные «породы
домашних животных» и подземные «элеваторы» для
хранения зерна вызывают восхищение у людей.
В подземных складах муравьев хранится не только
зерно. В Америке, на юге США и в Мексике водятся
медоносные муравьи: они сосут сок сахарного дуба и запасают
его впрок.
Когда первые исследователи разрыли их гнезда, они были
поражены. Под сводами большой полукруглой камеры в
центре муравейника висели круглые, величиной с
виноградную ягоду «бочки» с медом. «Бочки» были живые! Они
неуклюже пытались уползти подальше в темный угол.
Муравьи по ночам промышляют мед. Находят его на
галлах дуба, съедают сколько могут и возвращаются в гнездо
заметно пополневшими. Принесенный в зобу мед изо рта в
рот передают своим собратьям—«живым сосудам».
Желудок этих замечательных муравьев может растягиваться
точно резиновый. Муравьи-бочки глотают так много меда, что
их брюшко раздувается до невероятных размеров! Как
перезрелые виноградины, висят они, прицепившись лапками к
потолку продуктового склада — самой обширной комнаты
в муравейнике. Местные жители их так и называют —
земляной виноград. Выжатый из муравьев мед напоминает
пчелиный и очень приятен на вкус. Мексиканцы разоряют
гнезда медоносных муравьев: из тысячи муравьев-бочек
можно выжать фунт прекрасного меда.
Медом муравьи кормят личинок. В голодное время и
взрослые муравьи забегают в погребок, чтобы получить
несколько сладких капелек изо рта муравья-бочки.
Песчаная оса аммофила личинок своих кормит не медом,
а парализованными гусеницами. Значение этих ос в жизни
планеты и в сельском хозяйстве многих стран мира очень
Еелико. Аммофилы не живут по обычаям других ос
большими сообществами. В полном одиночестве, один на один, ведут
они борьбу с превратностями судьбы.
Пойманную гусеницу аммофила парализует, нанося
острым жалом уколы в нервные центры. Затем затаскивает
свою жертву в норку, вырытую в песке. Там откладывает на
теле гусеницы яички. Гусеница хорошо законсервирована, а
потому не портится.
Потом оса засыцает норку песком. Взяв в челюсти
маленький камешек, аммофила методично и тщательно
утрамбовывает им насыпанный поверх гнезда песок, пока он не
сровняется с землей, и вход в норку даже самый хищный и
опытный взгляд не сможет заметить.
Другая аммофила вместо камня берет в челюсти кусочек
дерева и плотно прижимает его к земле, потом поднимает и
опять прижимает, и так несколько раз.
Аммофилы водятся и в Европе, и в Америке. Но странно:
американские виды владеют «орудиями» лучше.
Европейские аммофилы, по-видимому, не все и не всегда
утрамбовывают камнями засыпанные норки.
Взрослый муравьиный лев — похожее на стрекозу
насекомое, бесцветное и не примечательное. Но его личинка
блещет многими талантами. Это хищник из хищников.
Муравьинольвиная личинка (на вид — большой клещ с
челюстями как сабли; у нее нет рта) для своих жертв —
мелких членистоногих и муравьев — роет ловчие ямы и на
дне их прячется. Сначала она ввинчивает голову в песок и
толстым брюшком, словно циркулем, описывает вокруг себя
глубокую борозду. Потом лапкой кидает землю на свою
широкую, как лопата, голову, а головой бросает ее вверх. При
этом методично поворачивается вокруг, разбрасывая песок
во все стороны. Мало-помалу образуется в земле воронка,
на дно которой погружается землероющая личинка.
Погрузившись, прячется там в песке и ждет, выставив наружу
лишь раскрытые клещи челюстей. Ждет день, два, неделю,
месяц. Ждет терпеливо и вот дожидается \
Муравьи отлично знают, где логово их недруга, и обегают
его сторонкой. А если в суматохе или обманутые
муравьиным запахом безротого льва, бывает, и подбегут слишком
близко к краю коварной ямы и — не приведи бог! —
свалятся туда, тотчас спешат поскорее выбраться из нее. Вот
тогда-то хищная личинка и обстреливает их песком. Кидает
его, подбрасывая широкой головой. И кидает так метко, что
почти всегда попадает в муравья и сбивает его. Он падает
вниз, скользя по склону воронки, отчаянно цепляется
ножками за сыпучий песок. А тогда муравьиный лев еще и
подкапывает снизу муравья, земля под ним совсем осыпается,
и он падает, бедняга, прямо в челюсти-сабли своего
недруга.
1 А если так ничего и не дождется, ползет в песке у самой
поверхности задом вперед, на новое место, выбрасывая вверх песчаные
фонтанчики.
«Дальше,— говорит П. И. Мариковский',— происходит
необычное. Муравьиный лев не тащит, как все, добычу под
землю. У него совсем другой прием. Ухватив муравья за
брюшко, он бьет его о стенки ловушки, и так быстро, что
глаза едва успевают заметить резкие взмахи. Удары следуют
один за другим. Я считаю: сто двадцать ударов в минуту.
Избитый муравей прекращает сопротивление. Он умирает и,
как это печально, слабеющими движениями последний раз
чистит передними ногами свои запыленные усики. Вот он
совсем замер. И только тогда коварный хищник прячет свою
добычу под землю. Сейчас же он там с аппетитом
принимается за еду».
А ест муравьиный лев по-особенному: у него наружное
пищеварение.
Пернатые мастера
Британский натуралист Джон Гуэлд, путешествуя по
Австралии более ста лет назад, услышал от местных
охотников интересные истории о черногрудом коршуне.