Мы могли ставить перед собой любые цели. Обезьянам решительно не было до них дела. Какие там гнезда! Относительная свобода так вскружила им головы, что нам оставалось только по мере сил сдерживать их буйную радость. Лада и Нева носились по лужайке, взбирались на деревья, раскачавшись на руках, перебрасывались — правда, довольно неуклюже — с ветки на ветку. В неописуемый восторг их привели зеленые яблоки. Не в тарелке — помытые и ошпаренные кипятком, а прямо на дереве. Обезьяны, встав во весь рост, подтягивали к себе ближайшие ветки и срывали яблоки, воровато оглядываясь по сторонам. Потом Нева залезла на яблоню и, свесившись вниз головой, лихо стала надкусывать подряд все висящие рядом яблоки. Потом они снова носились по поляне... Когда я попыталась унять расходившуюся Неву, она быстрым движением схватила мою руку и вцепилась в нее зубами. Случилось это неожиданно для всех и, по-моему, для самой Невы. Ведь она знала, что за такой проступок крепко наказывают. Потому в следующую же минуту она с воплем кинулась в сторону и скрылась в кустах. Дело принимало серьезный оборот — в парке, привлеченные необычным зрелищем, могли быть посторонние люди. Все бросились ловить Неву. Я осталась один на один с Ладой. Ей успели накинуть на ногу веревочную петлю, другой конец веревки с криком: «Держите, чтобы не убежала!..» — сунули мне в здоровую руку. Напуганная шумом, а может и видом крови, Лада рванулась в кусты. Я изо всех сил тянула веревку на себя, наматывая ее на здоровую кисть. Лада заметалась по поляне. Несколько раз она наклонялась к ноге, пытаясь освободиться от веревки. Распутать узел было не так-то просто. Проще было освободиться от меня. И здесь я получила великолепную возможность наблюдать шимпанзе в состоянии агрессии. Лада поднялась на дыбы, ссутулилась, распушилась и молча пошла на меня...
Все кончилось благополучно. Ладу усмирили. Неву поймали и наказали, чтобы в другой раз неповадно было кусаться. А когда я на следующий день появилась в лаборатории с перевязанной рукой, она подошла ко мне, заглянула в глаза, и, обхватив меня за плечи руками, прижалась головой к груди. Ну разве можно было сердиться на нее! Мир, конечно, мир.
Однажды утром со стороны изолятора донесся крик детеныша шимпанзе. Подавала голос новенькая. Обезьяны заволновались. Лабораторию заполнило уханье — характерный крик возбужденного шимпанзе. Обезьяны бегали по клетке, взбирались по решетке повыше, вытягивали шеи, пытаясь заглянуть в изолятор. Наконец срок карантина кончился, и пятилетняя Роза должна была встретиться со своими сородичами. Не знаю, кто волновался больше — обезьяны или сотрудники лаборатории. Как произойдет встреча? Не покусают, не обидят ли малышку старые обезьяны? Страхи оказались напрасными. У Рицы заговорил вдруг материнский инстинкт. Она заключила Розу в объятия, крепко прижала к себе и протяжно, прикрыв глаза, закричала. Это был совсем незнакомый нам, никогда не слышанный крик. После она долго осматривала, обнюхивала, обыскивала Розу, время от времени нежно прижимая ее к себе и негромко вскрикивая.
Год спустя в лаборатории появилось еще одно удивительно трогательное существо — двухлетний шимпанзенок Бодо.
Впервые я увидела его еще в Москве. Посреди комнаты Зооэкспорта стоял небольшой ящик с оконцем в верхнем углу. За решеткой поблескивали большие, полные человеческой грусти глаза. Ящик открыли. В углу его, ссутулившись сидел грязный и усталый шимпанзенок.
Следующим летом, приехав в Колтуши, я не узнала Бодо. Передо мной был необыкновенно шустрый, проказливый и привлекательный малыш. Он долго не хотел признавать меня. Стоило войти в клетку, как он тотчас прыгал на трапецию, хватался за нее обеими руками, и, качнувшись несколько раз, с силой ударял меня в грудь ногами. Потом пулей летел под кровать и хитро поблескивал оттуда глазами: попробуй, мол, достань. Если в ходе опыта я наклонялась, чтобы положить в кормушку приманку, он так же стремительно подлетал ко мне, дергал за волосы и опять улепетывал под кровать. Ну, что с ним было делать! «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок»,— говорят немцы. И я разгадала одну маленькую слабость Бодо. Он любил теплое сладкое молоко. С некоторых пор приносить это лакомство в полдник вместо служительницы стала я. Первые дни Бодо брал у меня кружку осторожно, с опаской, уходил с ней в самый дальний угол клетки. Потом привык: садился рядышком, и я с удовольствием смотрела, как не отрываясь от кружки и часто моргая, он тянет молоко, сопя и покряхтывая,— совсем как ребенок.
Место среди прочих
Шимпанзе — один из самых интересных представителей семейства крупных человекообразных обезьян. Их апология, биология, особенности стадных взаимоотношений, психология вызывают наибольший интерес у специалистов, потому что из всех ныне живущих обезьян у шимпанзе больше, чем у кого-либо, оснований считаться ближайшим человеческим родственником. В этом убеждают сравнительно-анатомические данные, биохимические и иммуннологические исследования крови, данные гистологии, эмбриологии, цитологии...
У шимпанзе относительно крупный головной мозг, очень похожий по своему строению на человеческий. У них хорошо развито зрение (оно цветовое, объемное) и осязание. Ловкая пятипалая рука, которой обезьяна может совершать самые разнообразные, порою очень точные и тонкие движения. У них хорошо развит ориентировочно-исследовательский рефлекс. Они подвижны, эмоциональны, обладают незаурядными способностями к подражанию, легко обучаются, могут использовать, наподобие орудий, камни, палки и другие предметы. Многочисленные опыты подтверждают их сообразительность, умение решать достаточно сложные задачи, требующие элементарной способности к анализу.
Родина шимпанзе — Экваториальная Африка. Здесь в тропических и горных лесах они встречаются вплоть до трехкилометровой отметки над уровнем моря.
Шимпанзе — давний объект пристального внимания ученых и в различных приматологических центрах мира, и в лесах Африки, в естественных условиях обитания.
Это довольно крупные обезьяны. Не такие большие, как гориллы, но все же не маленькие. Рост взрослого самца достигает порой 170 сантиметров. Правда, такие экземпляры встречаются редко. Средний же рост самца 150—160, самки — 130 сантиметров. Соответственно и весят они по-разному. Матерые вожаки — до восьмидесяти килограммов, самки — килограммов по сорок — сорок пять.
Шимпанзе — крепкие, коренастые, приземистые существа. У них широкие плечи, узкий таз, руки свисают ниже колен, а ноги — короткие. Они очень сильны. Известные американские приматологи Роберт и Ада Йеркс пишут, что взрослый самец на ручном динамометре может выжать 66 килограммов, самка — 54. Зарегистрирован случай, когда шимпанзе весом в 59 килограммов на становом динамометре выжал 330 килограммов, а в одной из лабораторий разгневанная обезьяна так рванула ручку станового динамометра, что стрелка прыгнула далеко за 500 килограммов. Не знаю, какие рекорды могли бы установить мои колтушинские знакомцы, но Лада, зацепившись одной рукой за трапецию, свободно подтягивала другою Неву под самый потолок.
Пожалуй, самое выразительное на лице шимпанзе — глаза и губы. Глаза очень похожи на человеческие, только сидят они глубже и сверху, как козырьком, прикрыты надглазничным валиком. Шимпанзе кареглазы. Белки у них тоже коричневые. Но не всегда. Иногда встречаются экземпляры с белыми белками. Тогда обезьяна особенно становится похожей на человека.
Губы толстые, длинные, необычайно подвижные. Именно с их помощью шимпанзе могут демонстрировать эмоции, выражающие восторг, горе, радость, сомнение.
Что еще добавить к портрету?
Шимпанзе лопоухи и волосаты. Волосы у них, вернее, это шерсть без подшерстка, жесткие и не очень густые. Ими покрыто почти все тело. Только лицо, уши, ладони и подошвы — голые. Кстати — часто розового, телесного цвета. У самцов — бороды. К старости (шимпанзе живут лет до пятидесяти — шестидесяти) борода седеет. Седеет и голова. А иногда плечи и вся спина. Обычно же шерсть у шимпанзе черная, серая или коричневая. Изредка встречаются шимпанзе-блондины.
В лес — к обезьянам, с обезьянами — в лес
Еще в конце прошлого и в начале нынешнего века некоторые ученые пытались подсмотреть жизнь шимпанзе на воле. Однако существенно пополнить уже имеющиеся к тому времени сведения не удалось. Тропические леса не зоопарк, где все открыто на обозрение всем. Истинный переворот в представлениях о жизни шимпанзе в естественных условиях произвели первые сообщения Джейн Гудолл. Джейн ван Лавик Гудолл — англичанка, зоолог. В 1962 году она приехала в Африку изучать шимпанзе, живущих в естественных условиях на территории заказника Гомбе-Стрим.
Лагерь разбили в пятнадцати километрах севернее Кигомы, небольшого порта на берегу озера Танганьика. В этих местах шимпанзе, странствуя в поисках пищи, появлялись на ровных, хорошо просматриваемых пространствах. Это было первое условие, обеспечившее успех затеянного дела. Дальше. Удачна была сама идея: не к себе привезти шимпанзе, а надолго уйти к ним, в лес. И наконец — снаряжение экспедиции. Первоклассные фото- и кинокамеры, магнитофоны и... бездна бананов. В конце концов, именно бананы решили исход дела.
...Первым осмелился крупный самец, которого исследовательница назвала Давид. Он пришел в лагерь, взял банан прямо из рук Джейн и с достоинством удалился. На следующий день он привел с собой приятеля. Гудолл назвала его Голиаф. Потом появилась старая самка — ее назвали Фло — в окружении свиты из пятнадцати самцов. Бананы пришлись всем по вкусу, и скоро вокруг лагеря стало слоняться еще десятка два шимпанзе. Исследователи поняли, что если начать регулярно подкармливать обезьян, то можно получать информацию о шимпанзе прямо с доставкой на дом. Так, в конце концов, и получилось. Результаты, полученные Гудолл, высоко оценены приматологами. Они существенно пополнили наши знания о жизни и поведении шимпанзе на воле.
Если Джейн Гудолл сама отправилась к обезьянам в лес, то ленинградские ученые под руководством Л. А. Фирсова в 1972 году предприняли экспедицию прямо противоположного свойства. Взяв трех шимпанзе — Боя, Тараса и Гамму,— до того времени живших в сугубо лабораторных условиях, они летом отправились на Псковщину и там на одном из островов озера Ушо выпустили обезьян в лес. А сами решили понаблюдать, как освоятся обезьяны на воле и как будут вести себя в природе.
На долю исследователей выпало немало тревожных дней и ночей. Об организационных хлопотах и говорить не приходится. Но вот — переезд. Путь до пристани, откуда клетки с обезьянами должны были переправить водой на остров, шимпанзе перенесли сносно. Они даже не утратили привычной бодрости духа и с любопытством, столь свойственным их племени, поглядывали на новых людей, на незнакомые предметы, с особым вниманием — на гладь озера. Все благодушие с них мигом сошло, едва обезьяны почувствовали под собой зыбкую палубу катера. Над спокойным северным озером понеслись отчаянные вопли перепуганных шимпанзе. Обезьяны не переставая вопили, пока катер не ткнулся носом в прибрежный песок острова. Клетки перенесли на берег и открыли. Обезьяны опасливо вышли на волю и... Нет. Они не ринулись в заросли высокой травы, не полезли с радостными криками на деревья. Они остались возле клеток. Одна несколько раз входила в клетку и выходила, снова возвращалась в нее с обиженной и растерянной физиономией и снова выбиралась наружу. Потом обезьяны уселись на берегу, обнялись и пригорюнились.
В первый день животных словно подменили, они перестали брать лакомства, подходить к людям, отзываться на клички и все время прятались в густой высокой траве. Но когда люди погрузились в лодки, чтобы перебраться на соседний островок — в свой лагерь, шимпанзе с раздирающими душу воплями бросились к своим покровителям. С уплывающей лодки долго были видны обезьяны — они стояли на берегу, протягивали руки и истошно кричали...
Через десять дней новоявленные робинзоны освоились настолько, что уже затевали шумные игры в кронах высоких деревьев, уверенно набивали брюхо никогда не виданными ими раньше листьями ольхи, рябины и различными травами. Единственное, к чему они долго не могли привыкнуть, была вода, окружавшая остров. Обезьяны испытывали перед ней истинный ужас, особенно когда на озере поднимались волны. И, даже мучаясь от жажды, не спускались на берег напиться. Между прочим, выпущенные на острова в последующие годы, шимпанзе преодолели этот страх. А некоторые даже входили в студеную воду во время опытов.
Можно себе представить, какой рискованной представлялась поначалу всем экспедиция. Еще бы! Обезьяны, в присутствии которых в лаборатории и чихнуть-то было не дозволено во избежание инфекций, должны были оставаться в незнакомых условиях, под открытым небом, испытать все капризы северной погоды, после строгой лабораторной диеты есть все, что только они найдут для себя съедобного. Никто не знал, чем кончится эксперимент. Институт рисковал ценными животными, ученые — в случае неудачи — своим престижем. А главное, никто не мог с уверенностью сказать, будут ли в результате этого смелого опыта добыты такие сведения, которые оправдали бы риск, пополнили наши знания о шимпанзе. Теперь после нескольких таких экспедиций, когда подготовлены научные отчеты, опубликованы статьи и книги, стало ясно: да, уникальный эксперимент дал уникальные сведения.
О больших способностях шимпанзе по части приспособления к необычным условиям севера, об особенностях их питания, гнездостроения, стадных взаимоотношениях, способах общения, умственных способностях этих животных. Сведения, полученные Л. А. Фирсовым, так же как наблюдения Джейн Гудолл и других исследователей, вошли в золотой фонд наших знаний о шимпанзе.
Племя кочевников
Шимпанзе — прирожденные кочевники. В поисках пищи они скитаются по своим владениям, совершая иногда в день многокилометровые переходы. Они не очень разборчивы в еде, но из всего растительного многообразия тропического леса включили в свое меню, по данным Гудолл, только 28 видов плодов, 3 вида побегов, 2 сорта цветов и 1 сорт листьев. Косматые робинзоны Л. А. Фирсова оказались куда более смелыми экспериментаторами. Быстро освоившись среди даров русского леса, они составили свой рацион из листьев, побегов, ягод, плодов и цветов 73-х видов растений. Они ели листья ольхи, липы, черемухи и осины. Обдирали кору и лакомились лубом дубов и сосен. Лакомились семенами ели, орехами лещины, малиной, земляникой, костяникой, черной смородиной. Ели васильки и репейники (очистив предварительно их стебли от шершавой или колючей кожицы), щавель и тимофеевку, клевер и зверобой, ромашки и одуванчики. С нескрываемым аппетитом жевали предложенные им людьми корни цикория, валерианы и тростника, хотя сами никогда не пытались выкопать их из земли. Какой-то неведомый, но верный инстинкт подсказал им, впервые оказавшимся среди растительного богатства северного леса, не брать в рот ядовитые растения. Ботаник, работавший в экспедиции, установил, что большой популярностью у обезьян пользовались лекарственные растения, издавна применяющиеся в народной медицине как слабительные, закрепляющие, глистогонные, желчегонные, противовоспалительные средства.
Возможно, именно поэтому обезьяны на острове поздоровели, шерсть у них стала лосниться (первый признак здорового животного), раны и ссадины заживали на них в одночасье. Конечно, сыграли роль и свежий воздух, и здоровый, полный движений и физических нагрузок образ жизни.
Шимпанзе — полудревесные, полуназемные обезьяны. Они чувствуют себя одинаково уютно и на горных склонах, и на равнинах, поросших травой, и среди ветвей деревьев, хотя предпочитают две трети своего времени проводить все-таки на земле. В сущности, на деревьях они только ночуют, да иногда днем во время кормежки влезают на них, чтобы достать плоды и побеги. К такому образу жизни у шимпанзе приспособлено решительно все. В том числе и манера передвигаться.
По земле они ходят на четвереньках, опираются при этом на костяшки согнутых пальцев рук и на внешнюю часть ступни. Если случится, что руки заняты, ходят по-человечьи, на двух ногах. Неуклюже, вперевалку, но ходят. А на деревьях они акробаты. Сильные, ловкие. У них цепкие руки, цепкие ноги, отличный глазомер, великолепно развитое чувство равновесия. Поэтому пройтись по гибкой ветви или переброситься с одного дерева на другое, раскачавшись на собственных руках, как на качелях, для шимпанзе сущая безделица.