— Графъ де Монтестрюкъ, у васъ сердце дворянина, какъ и имя дворянина… Обнимемся.
— Вотъ это благородно!… вскричала принцесса, наблюдавшая: все время за маркизомъ. Поклянитесь мнѣ оба, что искренняя дружба будетъ отнынѣ оказываться другъ съ другомъ на вѣки.
— Ахъ! за себя клянусь вамъ! вскричалъ маркизъ съ удивленіемъ… Эта дружба будетъ такая-же глубокая и такая-же вѣчная, какъ и мое удивленіе передъ вами, прекрасная принцесса!
Она улыбнулась, краснѣя, а Гуго и маркизъ братски обнялись. Дворецкій, прибѣжавшій наконецъ съ людьми маркиза, и не понимая еще, что случилось тутъ безъ него, поднялъ руки къ небу при видѣ этихъ неожиданныхъ объятій. Маркизъ разсмѣялся и вскричалъ:
— Чортъ возьми! старикъ Самуилъ, еще и чего увидишь теперь! Узнай прежде всего, что этотъ молодой человѣкъ, протянувшій мнѣ руку, — другъ мой, лучшій изъ друзей, и я требую, чтобы онъ былъ полнымъ хозяиномъ въ Сен-Сави, какъ онъ хозяинъ у себя въ Тестерѣ: лошади, экипажи, люди — все здѣсь принадлежитъ ему!… И, клянуся чортомъ, мнѣ бы очень теперь хотѣлось, чтобъ онъ пожелалъ чего-нибудь такого, чѣмъ я особенно дорожу, чтобъ я могъ тотчасъ же отдать ему и доказать этимъ, какъ высоко я цѣню его дружбу!
Въ эту минуту взоръ его упалъ на араба, который все еще стоялъ въ сторонѣ, неподвижный и молчаливый. Вдругъ лицо маркиза измѣнилось и онъ вскричалъ:
— А! а ты, невѣрный, измѣняешь своему господину! ну, пришла теперь и твоя очередь!… Плетей, Самуилъ, плетей!… пусть четверо схватятъ этого чернокожаго разбойника и забьютъ его до смерти!…
Самуилъ съ четырьмя слугами ужь протянулъ-было руку къ арабу, когда Гуго вмѣшался:
— Вы сейчасъ сказали, маркизъ, что охотно пожертвуете всѣмъ, чтобъ доказать мнѣ вашу дружбу?
— Сказалъ и еще разъ повторяю… говори… чего ты хочешь?…
Гуго показалъ пальцемъ на араба:
— Кто этотъ человѣкъ, котораго зовутъ Кадуромъ?
— Дикій, проклятый невольникъ, взятый у корсаровъ африканскихъ… Мнѣ подарилъ его двоюродный братъ, кавалеръ Мальтійскаго ордена.
— Отдай его мнѣ!
— Бери. Когда Сент-Эллисъ что-нибудь обѣщалъ, онъ всегда держитъ слово.
Гуго подошелъ къ Кадуру и, положивъ ему руку на плечо, сказалъ:
— Ты свободенъ.
— Сегодня меньше, чѣмъ вчера, отвѣчалъ арабъ.
И, взявъ въ свою очередь руку графа де Монтестрюкъ и положивъ ее себѣ на голову, онъ продолжалъ цвѣтистымъ языкомъ Востока:
— Ты обвилъ мое сердце цѣпью крѣпче желѣзной… я не въ силахъ разорвать ее… Отъ Самого Бога она получила имя — благодарности… Куда ты ни пойдешь, и я пойду, и такъ буду всегда ходить въ тѣни твоей.
— Когда такъ, то пойдемъ же со мной! отвѣчалъ Гуго.
IX
Безумный шагъ изъ любви
Слухъ объ этомъ приключеніи распространился въ окрестностяхъ и сильно поднялъ репутацію сына мадамъ Луизы, какъ называли тамъ вдову графа де Монтестрюкъ. Одни удивлялись его ловкости, другіе хвалили его храбрость; всѣ отдавали справедливость его великодушію.
— Онъ такъ легко могъ бы убить дерзкаго маркиза, говорили тѣ, у кого нравъ былъ мстительный.
Побѣдитель маркиза де Сент-Эллиса сдѣлался чуть не героемъ, а то обстоятельство, что молодой хозяинъ Тестеры былъ сыномъ графа Гедеона, придавало ему еще больше важности. Хорошенькія женщины начинали дѣлать ему глазки.
Встрѣча съ принцессой Маміани представлялась ему какимъ-то видѣніемъ. Ея красота, великолѣпный нарядъ, величественный видъ — напоминали ему принцессъ изъ рыцарскихъ романовъ, созданныхъ феями на счастье королевскихъ сыновей. Ему снились ея свѣтлый образъ и бархатное, вышитое золотомъ платье.
Какъ счастливъ маркизъ де Сент-Эллисъ, что она живетъ у него въ замкѣ Сен-Сави!
Разъ какъ-то утромъ, нѣсколько дней спустя послѣ своего приключенія, гуляя по полямъ, Гуго увидѣлъ на дорогѣ, верхомъ на отличномъ конѣ прекрасную принцессу, которая съ такой благосклонной улыбкой говорила ему о дворѣ и ожидающихъ его тамъ успѣхахъ.
Она сидѣла гордо на соловомъ иноходцѣ, затянутая въ парчевое платье; на сѣрой шляпѣ были приколоты красныя перья. На устахъ играла улыбка, лицо румянилось отъ легкаго вѣтерка, ласкавшаго ея черныя кудри. Гуго перескочилъ на самый края дороги и сталъ пристально смотрѣть. Она его замѣтила.
Проѣзжая мимо него шагомъ, она оторвала перо со шляпы и, бросивъ его прямо въ лицо молодому человѣку съ кокетливымъ жестомъ, сказала:
— До свиданья, графъ!
И, давъ поводья горячему коню, принцесса Леонора поскакала дальше.
Смущенный Гуго, съ краснымъ перомъ въ рукѣ, еще слѣдилъ за нею глазами, какъ вдругъ на дорогѣ показалось облако пыли и онъ узналъ маркиза, скачущаго во весь каррьеръ вслѣдъ за принцессой.
— Куда она; туда и я! крикнулъ онъ ему на скаку и исчезъ въ золотой пыли.
— Счастливецъ маркизъ! подумалъ Гуго, прикованный бѣдностью къ мѣсту своего рожденья.
Куда это ѣхала она, прекрасная, молодая, блестящая, свободная принцесса, вдругъ показавшаяся какъ метеоръ на небѣ его жизни? Въ Парижъ, должно быть, въ Компьенъ, въ Фонтенебло, гдѣ составлялся дворъ короля на зарѣ его царствованія… Она сказала ему: до свиданья, и какимъ тономъ, съ какой увлекательной улыбкой! Цѣлый міръ мыслей пробуждался въ немъ. Тамъ, въ самомъ концѣ дороги, по которой она поскакала, тамъ — жизнь; а здѣсь напротивъ не говорило-ли ему все о паденіи его дома?
Сынъ графа Гедеона прицѣпилъ красное перо къ своей шапкѣ и пошелъ въ самую глубь полей. Это кокетливое перо, обладая какъ будто даромъ волшебства, поднимало въ молодой головѣ его цѣлую бурю мыслей, проносившихъ мимо него видѣнія празднествъ, замковъ, сраженій, балконовъ, кавалькадъ, и повсюду горѣли какъ уголья зеленые глаза принцессы. При свѣтѣ этихъ глазъ, онъ вглядывался въ таинственную даль, полную чудесъ и очарованія. Своимъ жестомъ, своимъ призывомъ не указывала-ли она ему пути туда?
Гуго вернулся задумчивый въ Тестеру, гдѣ графиня прижала его къ сердцу въ самый день побѣды надъ маркизомъ. Удивляясь его молчанью, тогда какъ всѣ вокругъ разсыпались въ похвалахъ ему, она спросила стараго Агриппу, котораго не разъ заставала въ длинныхъ разговорахъ съ воспитанникомъ. Онъ владѣлъ его полной довѣренностью, — значитъ, долженъ былъ знать, что съ нимъ происходитъ. Вѣрный оруженосецъ улыбнулся.
— Это молодость машетъ крыломъ, сказалъ онъ.
— Какъ! вскричала графиня, вздрогнувъ, ты полагаешь, что Гуго ужь думаетъ меня покинуть?
— Графу ужь двадцать лѣтъ… а у орлятъ рано растутъ перья. Графу Гедеону было столько же именно, когда онъ уѣхалъ изъ дому на добромъ боевомъ конѣ. Притомъ же вашъ сынъ встрѣтился съ прекрасной, какъ день, принцессой, и глаза его смотрятъ теперь гораздо дальше.
— Да, да, прошептала графиня со вздохомъ, та же самая кровь, которая жгла сердце отца, кипитъ и въ жилахъ сына!… Да будетъ воля Господня!
И гордо поднявъ, голову, удерживая слезы, она продолжала:
— Чтобы ни случилось, совѣсть ни въ чемъ не будетъ упрекать меня: изъ ребенка, оставленнаго мнѣ графомъ Гедеономъ, я сдѣлала человѣка… мой долгъ исполненъ.
Немного спустя, разъ какъ-то Гуго, бодро приближавшійся къ совершеннолѣтію, встрѣтилъ подъ горой, на которой построенъ городъ Ошъ, красивую дѣвушку; она придерживала обѣими руками полы длиннаго плаща, въ который былъ закутанъ ея тонкій станъ, и смотрѣла испуганными глазами на лужи грязной воды и на глубокія рытвины дороги, по которой ей нужно было идти: ночью пошелъ сильный дождь и превратилъ эту дорогу въ настоящее болото. Хорошенькая дѣвушка сердилась и стучала щегольски обутой ножкой по камню, на которомъ она держалась какъ птичка.,
Привлеченный ея красивымъ личикомъ, Гуго подошолъ къ ней и, желая помочь, спросилъ:
— Что это съ вами? вы, кажется, въ большомъ затрудненіи?
Дѣвушка обратила на него блестящіе и веселые каріе глаза и, сдѣлавъ гримасу, какъ дитя, которому не даютъ конфетки, отвѣчала:
— Да, и есть отчего!… Меня ждутъ въ той сторонѣ, тамъ будутъ танцовать… Я нарядилась въ новенькое платье, а тутъ такая дрянная дорога… ямы, да грязь на каждомъ шагу! Ну, какъ же мнѣ пройдти?… Не знаешь, куда и ногу поставить. Просто, хоть плачь!
— Ну плакать тутъ еще нечего… вотъ сами увидите.
И прежде, чѣмъ хорошенькая дѣвушка догадалась, что онъ хочетъ сдѣлать, Гуго схватилъ ее на руки и зашагалъ медленно черезъ лужи.
— Но послушайте, что же это вы дѣлаете? вскричала она, стараясь освободиться, съ которыхъ это поръ носятъ людей такимъ образомъ?
Гуго забавлялся шуткой, остановился середи дороги весело и, взглянувъ на хорошенькое личико, краснѣвшее рядомъ съ его лицемъ, спросилъ:
— Прикажете опустить васъ здѣсь?
— Какъ можно! подумайте сами!
— Значитъ, вы сами видите, что надо тихонько оставаться у меня на рукахъ и довѣриться моему усердію.
— Тихонько! тихонько! вы думаете, можетъ быть, что такъ удобно? продолжала она, оправляя руками складки своего измятаго плаща… Хоть-бы ужъ вы не теряли попустому времени на разговоры.
— А вы хотите, чтобъ я шелъ поскорѣй? Извольте. Но если мы упадемъ, то вы будете сами виноваты.
Онъ нарочно споткнулся, она слабо вскрикнула и уже больше не двигалась.
— Вотъ вы стали умницей… и я тоже стану осторожнѣй. Вѣдь я хлопочу для васъ же, чтобть не вышло бѣды съ этими вотъ хорошенькими ножками.
Гуго прижалъ къ себѣ немножко сильнѣй незнакомку и лукаво доставилъ себѣ удовольствіе пройдти черезъ дорогу, не слишкомъ спѣша. Перейдя на другую сторону, онъ осторожно опустилъ дѣвушку на сухое мѣсто, гдѣ уже былъ мелкій песокъ. — Вотъ и все, сказалъ онъ, кланяясь.
Хорошенькая дѣвочка была совсѣмъ красная и невольно разсмѣялась.
— Однако, вы — порядочный оригиналъ!… Схватили меня по просту, даже и не зная, кто я такая!
— Это былъ лучшій способъ познакомиться, а теперь, такъ какъ мы уже знакомы, можно и еще разъ повторить то же самое.
— Кого жь я должна благодарить?
— Гуго де Монтестрюка.
— Какъ! это вы — графъ де Шаржполь? тотъ самый, что надѣлалъ столько хлопотъ маркизу де Сент-Эллису въ его замкѣ Сен-Сави?
— Тотъ самый.
— Поздравляю, графъ!… Теперь ужь я не удивляюсь больше, что у васъ такая легкая и такая сильная рука!
Она смотрѣла на него ласково, качая головой, какъ птичка.
— Я вамъ сказалъ, кто я; могу теперь узнать и ваше имя? спросилъ Гуго.
— О! у меня имя совсѣмъ не знатное, а самое скромное — меня зовутъ Брискетта.
— Прехорошенькое имя… А нельзя-ли будетъ поскорѣй опять встрѣтиться съ владѣтельницей этого имени?
— Вотъ ужь и любопытство! Ну, что жь? Поищите сами, и если ужь очень захочется найдти, такъ и найдете: дѣвушка въ Ошѣ вѣдь не то, что зябликъ въ лѣсу.
За тѣмъ она низко присѣла и ушла, переступая на кончики пальцевъ, какъ куропатка въ бороздѣ на полѣ. Сдѣлавъ шаговъ тридцать, увѣренная, что онъ еще слѣдитъ за ней глазами, она обернулась, улыбнулась и кивнула головкой.
Разумѣется, у Брискетты не было ни величественнаго стана, ни важнаго вида принцессы Леоноры, ни сверкающихъ глазъ ея, ни бѣлыхъ длинныхъ рукъ: никто бы и не принялъ ее за королеву; но ея свѣжія губы алѣли какъ вишни, длинныя загнутыя рѣсницы оттѣняли темной бахрамой веселые глаза; вся маленькая фигурка ея дышала граціей, а стройная ножка кокетливо несла эту фигурку. Эти ножки, касавшіяся до Гуго, пока онъ несъ ее на рукахъ, не выходили у него изъ головы. Щечки ея цвѣтомъ и свѣжестью напоминали спѣлый персикъ; такъ и хотѣлось укусить ихъ.
Кровь Гуго волновалась и онъ продлилъ свою прогулку, преслѣдуемый воспоминаніемъ о Брискеттѣ: ея живая и легкая фигура, казалось ему, все еще идетъ рядомъ. Задумчивый вернулся онъ въ Тестеру. Нѣсколько дней потомъ онъ бродилъ по темнымъ угламъ, Агриппа спросилъ; что съ нимъ; Гуго разсказалъ ему приключеніе на городской дорогѣ.
— Съ этой минуты, прибавилъ онъ, куда бы я ни пошелъ, повсюду мнѣ чудятся въ кустахъ два карихъ глаза, такъ на меня и смотрятъ… Ночью они блестятъ мнѣ въ темной комнатѣ… Когда вѣтерокъ шелеститъ листьями, мнѣ слышится ея голосъ, смѣхъ ея звучитъ у меня въ ушахъ… Должно быть, я боленъ…
— Нѣтъ, вы просто влюблены.
— Влюбленъ? спросилъ Гуго.
— Послушайте, графъ, вотъ вы ужь и покраснѣли, какъ піонъ. Это болѣзнь — не рѣдкость въ ваши лѣта, хоть она и кажется вамъ странною… А хотите убѣдиться, что я не ошибаюсь?
— Разумѣется! Я, Богъ знаетъ, что бы далъ за это!
— Давать ничего не нужно, а только дѣлайте, что я скажу.
— Говори.
— Вы послѣ видѣлись съ вашимъ предметомъ?
— Нѣтъ… Ты самъ знаешь, что она мнѣ отвѣчала.
— И она сказала правду! а чтобъ ей доказать, что и вы тоже догадливы, ступайте-ка въ воскресенье въ городской соборъ, къ поздней обѣднѣ: хорошенькія дѣвочки всегда ходятъ къ обѣднѣ, потому что тамъ бываетъ много народу. Когда служба кончится, станьте у дверей и какъ только ее увидите, подайте ей святой воды… И тогда замѣчайте хорошенько… Если у васъ забьется сердце, когда ея тонкіе пальчики встрѣтятся съ вашими, — значитъ, вы влюблены.
— Хорошо! этотъ опытъ я намѣренъ произнести не дальше, какъ въ будущее же воскресенье.
И дѣйствительно, въ первое воскресенье Гуго отправился въ Ошъ въ сопровожденіи Коклико, который, какъ мы ужь говорили, всюду за нимъ слѣдовалъ. Они подошли къ собору въ ту самую минуту, когда колокольный звонъ призывалъ вѣрующихъ. У паперти тѣснилась густая толпа. Когда Гуго вошелъ въ церковь, она была наполнена наполовину, а скоро совсѣмъ наполнилась. Обѣдня должна была тотчасъ начаться. Гуго сталъ искать глазами, и между множествомъ черныхъ капоровъ отъискалъ одинъ, отъ котораго ужь не могъ отвести взора: что-то говорило ему, что подъ этимъ именно капоромъ улыбается Брискетта.
Когда начали выходить изъ церкви, Гуго помѣстился у самыхъ дверей и сталъ ждать. Онъ потерялъ-было свой капоръ изъ виду, когда двинулась толпа, какъ волнуемое вѣтромъ поле колосьевъ; но скоро увидѣлъ подходящую Брискетту. Лукавая улыбка освѣщала ея лицо. Графъ де Монтестрюкъ обмочилъ пальцы въ святой водѣ и протянулъ Брискеттѣ. Какъ только они коснулись другъ друга, сердце его забилось.
— Агриппа, видно, правъ, подумалъ онъ.
Онъ подождалъ, пока Брискетта вышла изъ дверей на площадь, и, пробравшись вслѣдъ за нею, сказалъ ей:
— Брискетта, мнѣ нужно вамъ что-то сказать… Подарите мнѣ одну минуту.
Она прикусила лукаво губки и, взглянувъ на него украдкой, отвѣчала:
— Никому не запрещается гулять по берегу Жера… Если и вы туда пойдете, то черезъ четверть часа, можетъ быть, и меня тамъ встрѣтите.
Гуго сказалъ Коклико, чтобъ онъ подождалъ его въ гостинницѣ, и пошелъ на берегъ.
Вѣтеръ шелестилъ листьями, солнце весело играло въ водѣ, погода была ясная и тихая. Черезъ минуту онъ увидѣлъ подходящую Брискетту съ букетомъ цвѣтовъ въ рукѣ.
— Ну, графъ! что же вы хотѣли мнѣ передать? спросила она, слегка покусывая цвѣты.
— Брискетта, отвѣчалъ Гуго, мнѣ сказали, что я влюбленъ въ васъ… Сейчасъ я убѣдился, что мнѣ сказали правду… и подумалъ, что честь велитъ мнѣ сказать вамъ объ этомъ.
Брискетта разсмѣялась молодымъ и свѣжимъ смѣхомъ.
— У васъ какъ-то идутъ рядомъ такія слова, которыя обыкновенно не ладятся вмѣстѣ, сказала она. Короче сказать, вы меня любите?
— Ее знаю…
— Какъ, не знаете?
— Не знаю!… Съ утра до вечера я думаю объ васъ, о вашей милой улыбкѣ, о вашихъ блестящихъ глазкахъ, объ этой ямочкѣ на подбородкѣ, куда, такъ и кажется, что поцѣлуй спрячется, какъ въ гнѣздышко, о вашемъ гибкомъ какъ тростникъ станѣ, о вашемъ личикѣ похожемъ на розу, о вашихъ ножкахъ, которыя я бы такъ и обхватилъ одной рукой, о вашемъ ротикѣ, аломъ какъ земляника; ночью я вижу васъ во снѣ… и я такъ счастливъ, что васъ вижу… мнѣ бы такъ хотѣлось, чтобъ это продолжалось вѣчно… Если все это — значитъ любить… ясно, что я васъ люблю…
— Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ кажется, что такъ… И вамъ нужно было столько времени, чтобъ это замѣтить?… Значитъ, эта милая бѣда случается съ вами въ первый разъ?
— Да, въ первый разъ.
— Какъ! воскликнула она, взглянувъ на него съ удивленьемъ, вы такъ еще молоды въ ваши лѣта?…
— Мнѣ будетъ двадцать одинъ годъ на св. Губерта.