— О! мнѣ еще нѣтъ и двадцати, и однакожь…
Брискетта спохватилась и покраснѣла до ушей.
— И однакожъ? спросилъ Гуго.
— Нѣтъ, ничего! Это до васъ не касается… Ну, а теперь, такъ какъ вы меня любите и придумали сказать мнѣ объ этомъ, чтожъ вамъ нужно?
— Полюбите меня, какъ я васъ люблю.
Они ушли незамѣтно по дорожкѣ въ поле; была половина апрѣля; запахъ былъ восхитительный; изгороди и кустарники похожи были на огромныя гирлянды и букеты цвѣтовъ; среди шелеста листьевъ слышалось пѣніе птичекъ. Сквозь деревья блистало лучезарное небо; надъ головами у нихъ качались вѣтки. Брискетта, продолжая разговоръ, взяла за руку Гуго, который шелъ медленно.
— О! я-то! сказала она, это — другое дѣло!… я вѣдь не въ деревнѣ жила… я и родилась-то въ городѣ… и многое мнѣ представляется не такъ, какъ вамъ… Знаете-ли вы, что мнѣ нужно, чтобъ полюбить кого-нибудь такъ, какъ вы меня любите?
— Оттого-то я и спрашиваю, что не знаю.
— Хотя едва достаю головой до вашего плеча, графъ, а я горда, какъ герцогиня… я не поддамся, какъ прочія, на красивыя перья и на прекрасныя слова… сейчасъ я васъ выслушала… все, что вы сказали, было очень мило, и я бы солгала, еслибъ стала увѣрять васъ, что оно мнѣ не понравилось… это такъ пріятно щекочетъ за сердце… но чтобъ полюбить, мнѣ нужно гораздо больше!
— Чего же вамъ еще?
— Мнѣ нужно встрѣтитъ человѣка красиваго, статнаго, смѣлаго, щеголя, умнаго, искренняго.
— Ну, такъ что-же? спросилъ Гуго.
— Гм! вы очень красно разсказываете, графъ! Положимъ, это не мѣшаетъ, но надо еще, чтобъ и дѣла отвѣчали словамъ.
— Мнѣ не приходится слишкомъ хвалить себя, но мнѣ кажется, что послѣ того, что я сдѣлалъ въ Сен-Сави…
— Правда, вы вели себя отлично… Рыцарь изъ волшебныхъ сказокъ не поступилъ бы лучше. Но эту удаль вы показали только, защищая честь своего имени; а мнѣ… мнѣ бы хотѣлось такихъ же подвиговъ изъ за меня. Посмотрите на меня хорошенько: развѣ мнѣ не позволительно желать этого, скажите сами?
И она подставила ему къ самымъ глазамъ такое живое, хитрое и соблазнительное личико, что его такъ и ослѣпило.
— О! разумѣется! отвѣчалъ онъ.
— Отлично! продолжала она, вотъ это-такъ отвѣтъ: и взглядъ и выраженіе — все тутъ, какъ слѣдуетъ.
— Но какіе же вамъ нужны подвиги?
— И одного съ меня было бы довольно.
— Да укажите же мнѣ, что именно?
— А еслибъ и указала, вы бы неотступили?
— Нѣтъ, даю вамъ честное слово.
Брискетта шла все тише и тише, обламывая попадавшіяся на дорогѣ вѣточки. Глазки ея блестѣли какимъ-то дьявольскимъ огнемъ; улыбка играла на устахъ; по всему было ясно видно, что ею овладѣла какая то безумная фантазія:
— Ну, что-жь? повторилъ Гуго, который въ эту минуту не задумался бы сразиться со сказочнымъ дракономъ садовъ Гесперидскихъ, чтобъ только доказать свою любовь.
— Мнѣ всегда казалось, отвѣчала Брискетта, что еслибъ кто-нибудь рѣшилъ сдѣлать для меня тоже самое, что совершилъ когда-то испанскій рыцарь изъ одного хвастовства, то онъ могъ бы смѣло взобраться на балконъ домика Вербовой улицы.
— Вы тамъ живете, кажется?
Брискетта кивнула головой вмѣсто отвѣта.
— А чтожъ именно онъ сдѣлалъ, этотъ испанскій рыцарь? проговорилъ Гуго.
— А вы развѣ не знаете этой исторіи? Разъ какъ-то въ праздничный день, на виду у всѣхъ жителей, онъ храбро съѣхалъ верхомъ съ Пустерлей.
— А потомъ?
— Какъ, а потомъ? Вамъ кажется, что этого мало? Да онъ двадцать разъ могъ сломать себѣ шею, этотъ испанецъ.
— Да вѣдь не сломалъ-же?
— Исторія объ этомъ молчитъ.
— Ну, такъ вотъ что, Брискетта! на Пасху, въ полдень, я буду на городской площади и съѣду верхомъ съ большой Пустерли.
— Значитъ, въ будущее воскресенье?
— Да, въ будущее воскресенье.
— Мнѣ кажется, если такъ, то кавалеръ нашъ найдетъ въ тотъ же вечеръ открытымъ окно на балконѣ на Вербовой улицѣ.
Гуго хотѣлъ достать для этого случая красиваго коня, на которомъ было бы не стыдно сломать себѣ шею ради хорошенькой дѣвочки.
Дѣло было не очень то легкое. Куда обратиться, чтобъ достать коня, похожаго на Золотую Узду, знаменитую лошадь Роланда. или на славнаго Баярда, волшебнаго коня Ринальда де-Монтобана? Нѣсколько лѣтъ ужь, старый герцогъ де-Мирпуа отдалъ душу Богу; маркизъ де Сент-Эллисъ скакалъ повсюду за своей принцессой. А въ кошелькѣ у Агриппы сомнительно было, чтобъ нашлось довольно денегъ для покупки такого рѣдкаго коня, какой былъ нуженъ молодому графу Гуго де Монтестрюкъ.
Онъ задумался, какъ вдругъ замѣтилъ у городскихъ воротъ лакея въ ливреѣ маркиза. Удивляясь, зачѣмъ онъ тутъ шатается, Гуго позвалъ его. Лакей обернулся и подбѣжалъ съ радостнымъ лицомъ.
— Графъ, васъ то именно я и ищу! сказалъ онъ. У маркиза есть къ вамъ дѣло.
— Развѣ онъ возвратился?
— Да, графъ, только вчера. Онъ послалъ меня къ вамъ, а когда я ѣхалъ въ Тестеру, мнѣ кто-то сказалъ, что вы въ городѣ, - я и повернулъ сюда.
— Такъ маркизъ меня ждетъ?
— Въ замкѣ Сен-Сави. И чѣмъ скорѣй вы пожалуете, тѣмъ будетъ лучше. Я даже привелъ вамъ и лошадь съ конюшни маркиза, чтобъ вы скорѣй туда доѣхали.
— Само Небо посылаетъ тебя, любезный! Я сяду на эту лошадь, а свою ты отдай Коклико. Я самъ скажу обо всемъ маркизу, а за труды вотъ тебѣ экю, — ступай поужинать.
Черезъ пять минутъ Гуго скакалъ въ Сен-Сави, а вслѣдъ за нимъ и Коклико, не понимавшій, что это вдругъ за охота пришла графу такъ скакать.
— Отстань! говорилъ Гуго, въ волненьи посылая поцѣлуи на воздухъ; отстань: я ѣду искать средства исполнить такую затѣю, въ которой можно добыть себѣ славу или потерять жизнь.
— Хороша, должно быть, затѣя! возразилъ Коклико.
— Такъ ты не хочешь въ ней участвовать?
— Я порядочный болванъ, а все-таки у меня хватаетъ ума, чтобъ не пускаться на опасныя приключенія по своей доброй волѣ!…
Сойдя съ коня у дверей замка, Гуго встрѣтилъ маркиза, который его ждалъ и бросился къ нему въ объятія.
— Ахъ! мой дорогой Монтестрюкъ, вскричалъ маркизъ, подводя его къ накрытому столу, передъ тобой — несчастнѣйшій изъ смертныхъ!
— Такъ это, отъ несчастья-то ты сюда и вернулся?
— А ты не вѣришь? страшное несчастье! продолжалъ маркизъ разрѣзывая отличный пирогъ.
— Принцесса?…
— Ты попалъ въ самую рану, другъ мой… Ахъ! эта принцесса! А выпьемъ-ка за ея здоровье, хочешь?
Маркизъ налилъ два стакана, выпилъ свой залпомъ и продолжалъ:
— Славное Кипрское вино; рекомендую его тебѣ для печальныхъ случаевъ. Итакъ, я былъ въ Ажакѣ и окружалъ ее самымъ предупредительнымъ вниманіемъ, какъ вдругъ одинъ мѣстный дворянинъ позволилъ себѣ взглянуть на нее слишкомъ близко. Я послалъ вызовъ наглецу и мы сошлись на мѣстѣ. Должно быть, я еще плохо оправился отъ нанесенной тобой раны въ руку: съ перваго же удара разбойникъ прокололъ мнѣ плечо, а вечеромъ я ужь лежалъ въ постели, въ лихорадкѣ и съ фельдшеромъ для компаніи.
— Непріятное общество!
— Вотъ! ты отлично это сказалъ съ перваго же слова; а можешь-ли сказать еще, что случилось на другой день?
— Еще-бы! само собой разумѣется! Принцесса, тронутая этимъ несчастьемъ и навлекшею его ревностью, поспѣшила тайкомъ къ постели…
— Принцесса уѣхала и не возвращалась!
Гуго расхохотался.
Маркизъ стукнулъ сильно кулакомъ по столу.
— Какъ, ты смѣешься, бездѣльникъ! вскричалъ онъ. Мнѣ сильно хочется вызвать тебя немедленно, чтобъ ты меня ужь доконалъ совсѣмъ… Посмотримъ, будешь-ли ты смѣяться, когда я умру!…
— Ну, отвѣчалъ Гуго, съ большимъ трудомъ принимая серьезный видъ; еще неизвѣстно, кто изъ насъ умретъ скорѣй!… Ты вернулся какъ разъ во время, чтобы помочь мнѣ въ такой затѣѣ, изъ которой я, можетъ быть, живымъ и не выйду…
— Ну, ужь навѣрное не помогу, чтобъ отъучить тебя смѣяться, животное, надъ несчастьемъ ближняго… Что тамъ за затѣя?
— Я поклялся съѣхать верхомъ съ большой Пустерли, сверху внизъ.
Маркизъ подскочилъ на стулъ.
— Да вѣдь это сумасшествіе! вскричалъ онъ.
— Знаю, и потому-то именно я и взялся за это.
— Ручаюсь, что тутъ замѣшана женщина?
— Разумѣется.
— Ну, такъ я поберегу на будущее убѣдительныя рѣчи, которыми хотѣлъ-было тебя огорчить… А для кого же эта безумная затѣя?
— Для Брискетты.
— Хорошенькой дѣвочки изъ Вербовой улицы? Ну, пріятель, у тебя вкусъ недуренъ! Я не могу смотрѣть на нее, чтобъ не позавидовать счастью того негодяя, котораго она полюбитъ… У нея такіе глаза, что она кого хочетъ сведетъ въ адъ и станетъ еще увѣрять, что это рай… Было время, что я, какъ только прійдутъ черныя мысли, шелъ прямо въ лавку къ ея отцу… Бывало, посмотритъ, какъ она ходитъ туда и сюда, да послушаешь, какъ поетъ, что твой жаворонокъ… ну, и горе пройдетъ прежде, чѣмъ она кончитъ — бывало свою пѣсенку.
— Значитъ, ты находишь, что я правъ?
— Еще бы! я и самъ съѣхалъ бы внизъ со всѣхъ большихъ и малыхъ Пустерлей, и опять наверхъ бы взъѣхалъ, еслибъ только принцесса Маміани…
Маркизъ остановился, вздохнулъ и, положивъ руку на плечо товарищу, продолжалъ:
— А чѣмъ же я могу услужить твоей милости въ этомъ дѣлѣ?
— Мнѣ казалось, что нужно къ этому дню, а именно къ Пасхѣ, добраго коня, чтобы и красивъ былъ, и достоинъ той, которая задала мнѣ такую задачу… я надѣялся на тебя…
— И отлично вздумалъ! Выбирай у меня на конюшнѣ любого испанскаго жеребца… есть тамъ темно-гнѣдой; ноги — какъ у дикой козы, а крестецъ — будто стальной. Онъ запляшетъ на камняхъ Пустерли, какъ на ровномъ лугу, на травкѣ… Его зовутъ Овсяной Соломенкой.
Маркизъ взялъ бутылку мальвазіи и, наливъ свой стаканъ, сказалъ:
— Когда подумаю, что у каждаго изъ насъ есть своя принцесса, мнѣ такъ пріятно становится. За здоровье Брискетты!
Онъ осушилъ стаканъ и налилъ опять:
— За твое здоровье, любезный графъ; нельзя знать, что случится… Если ты умрешь… я ничего не пожалѣю, чтобъ утѣшить твою богиню…
— Спасибо, сказалъ Гуго, какой же ты добрый!
Темно-гнѣдого въ тотъ же вечеръ привели въ Тестеру. Его маленькія копыта оставляли едва замѣтный слѣдъ на пескѣ. У него была гибкость кошки и легкость птицы. Агриппа вертѣлся вокругъ него въ восторгѣ отъ безупречныхъ статей животнаго; но когда ему сказали, для чего назначается этотъ чудесный конь, онъ измѣнился въ лицѣ.
— Боже милостивый! и зачѣмъ это я сказалъ вамъ, что вы влюблены! вскричалъ онъ. Да что она, совсѣмъ полоумная, что-ли, эта Брискетта?…
— Нѣтъ, мой другъ, но она прехорошенькая.
Коклико и Кадуръ тоже узнали, въ чемъ дѣло. Коклико нашелъ, что это безуміе, а Кадуръ — что это очень простая вещь.
— А если онъ убьется! сказалъ Коклико.
— Двухъ смертей не бываетъ, возразилъ арабъ.
Однакожь рѣшено было ничего не говорить графинѣ де Монтестрюкъ.
Разставшись съ Гуго у самыхъ городскихъ воротъ, Брискетта была въ восторгѣ. Ея влюбленный былъ настоящій рыцарь и притомъ молоденькій, какъ пажъ. Ужь не въ первый разъ говорили Брискеттѣ о любви. Много дворянъ ходили въ лавку къ ея отцу, который былъ первымъ оружейникомъ въ городѣ, и она часто слышала эти сладкія рѣчи; но никто еще доселѣ не казался ей такимъ привлекательнымъ, какъ Гуго. Все, что онъ ни говорилъ еи, дышало какой-то новой прелестью.
— А впрочемъ, говорила она себѣ въ раздумьѣ, все это почти всегда одно и то-же!
Такая опытность могла бы показаться странною въ такой молоденькой дѣвочкѣ, но хроника гласила, что Брискетта не безъ удовольствія слушала уже рѣчи одного господина, у котораго былъ замокъ съ высокими башнями въ окрестностяхъ Миранды, и кромѣ того, не разъ видѣли, какъ вокругъ лавки оружейника, въ такіе часы, когда она бывала заперта, бродилъ португальскій господчикъ, будто-бы поджидая, чтобы показался свѣтъ за окномъ маленькаго балкона. Отъ этого-то самаго, прибавляла хроника, Брискетта и не выходила замужъ, несмотря на хорошенькое личико и на собранныя отцомъ деньги.
Мысль, что такой красавецъ, да еще и графъ, сдѣлаетъ такую безумную выходку, и для нея одной, — приводила ее просто въ восторгъ. Она думала, какъ станутъ сердиться прекрасныя дамы и ревновать ея подруги. На устахъ ея такъ и летали веселыя пѣсни. Когда она шла по улицѣ, легкая, проворная, разряженная въ пухъ, то ея походка, живой взглядъ, свѣтлая улыбка такъ и говорили, казалось:
— Никого во всемъ Ошѣ такъ не обожаютъ, какъ меня!
Однако она вздрагивала каждый разъ, когда вспоминала, какой опасности подвергается графъ де Монтестрюкъ изъ любви къ ней. Что, если онъ въ самомъ дѣлѣ убьется въ этой безумной попыткѣ? Наканунѣ назначеннаго дня она пошла къ Пустерлямъ и остановилась на вершинѣ самой большой. Взглянувъ на эту кручу, падавшую съ вершинъ города къ берегу Жера, будто каменная лѣстница, она вздрогнула. Развѣ оттого только, что она ни разу не видѣла этой кручи, она и могла потребовать, чтобы Гуго спустился съ ней верхомъ. Гдѣ же тутъ лошади поставить ногу на этомъ обрывѣ, усѣянномъ еще гладкими, будто отполированными голышами? Навѣрное, тутъ всякій сломитъ себѣ шею. Разсказъ объ испанцѣ очевидно — басня. Дрожа, она прошла вдоль домовъ, высокія стѣны которыхъ еще больше омрачали эту глубокую улицу, показываемую всѣмъ пріѣзжимъ, какъ одинъ изъ предметовъ любопытства въ Ошѣ; внизу протекала рѣка.
— Если онъ заберется сюда, подумала она, онъ живой не выйдетъ… И я сама…
Бѣдная Брискетта поблѣднѣла и вернулась домой, твердо рѣшившись снять съ графа его обѣщанье.
Между тѣмъ затѣя эта надѣлала шуму; разсказывалъ объ ней маркизъ, похвасталась и Брискетта своимъ пріятельницамъ, и слухъ быстро разошелся изъ города въ предмѣстья, а тамъ и въ окрестныя деревни, возбудивъ всеобщее любопытство. Всѣ хотѣли быть на этомъ представленіи и когда наступила Пасха, съ утра всѣ, кто только могъ двигаться въ городѣ и въ окрестностяхъ, пошли къ тому мѣсту, куда графъ де Монтестрюкъ поклялся явиться въ назначенный часъ и однакожь, какъ думали многіе, не явится.
День былъ праздничный и солнце блистало на безоблачномъ небѣ. Скоро на площади передъ соборомъ собралась несмѣтная толпа. Повременамъ поднимался сильный шумъ; охотники держали между собой пари. Каждый разъ, какъ показывался вдали верховой, эта масса народа волновалась, какъ море отъ вѣтра.
Дамы помѣстились на своихъ балконахъ, чтобъ видѣть, какъ пріѣдетъ Гуго.
— Если онъ пріѣдетъ, то онъ — просто сумасшедшій! говорили люди разсудительные.
— Нѣтъ, онъ влюбленъ, говорили другіе, и навѣрное пріѣдетъ.
— Давайте же дорогу! крикнулъ одинъ насмѣшникъ, расталкивая локтями толпу: сумасшествіе — вещь священная!
При первомъ ударѣ колокола въ полдень, всѣ головы обратились ко въѣзду на площадь. При двѣнадцатомъ — показался графъ де Монтестрюкъ на своемъ испанскомъ жеребцѣ, а за нимъ Коклико и Кадуръ. Хорошенькія дѣвушки чуть не захлопали. Маркизъ де Сент-Эллисъ, уже съ четверть часа постукивавшій ногой отъ нетерпѣнья, подъѣхалъ къ Гуго и обнялъ его; потомъ онъ сошелъ съ коня, чтобъ хорошенько осмотрѣть своими глазами, все-ли исправно: узда, удила, цѣпочка у мундштука, подпруга. Брискетга, едва удерживаясь отъ слезъ, раздвинула толпу и, положивъ ручку на шею Овсяной Соломенки, который билъ копытомъ отъ нетерпѣнья, сказала графу:
— Я была не права; останьтесь пожалуйста.
Гуго покачалъ головой. Брискетта поднялась на цыпочки и, схвативъ Гуго за руку, шепнула:
— Останьтесь, кто знаетъ! можетъ случиться, что окно отворится и само собой!
— Нѣтъ, Брискетта! что бы вы сами подумали о человѣкѣ, который принялъ бы милость, не заслуживъ ея?
— А если я васъ сама освобождаю отъ вашего обѣщанья? Если я вамъ скажу, что я умираю отъ страха… что у меня сердце разрывается на части?
— Я въ восторгѣ, милая Брискетта: это мнѣ доказываетъ, что я побѣдилъ сердце, прежде чѣмъ выигралъ пари, къ несчастью, разъ даннаго мною слова вы не въ силахъ мнѣ возвратить… Я далъ его самому себѣ и не хочу, чтобы весь этотъ собравшійся народъ имѣлъ право сказать когда-нибудь, что графъ де Монтестрюкъ отступилъ хоть одинъ шагъ назадъ.
Брискетта печально сняла руку и чувствуя, что слезы душатъ ее, спрятала личико въ мантилью.