— Да, немного… не столько, какъ въ первый разъ.
— Гм! смерть однако поспѣшаетъ!
Онъ взялъ еще листъ бумаги и тѣмъ же перомъ написалъ: Графиня, я умираю христіаниномъ, хоть и прожилъ хвастуномъ; простите мнѣ все зло, которое я вамъ сдѣлалъ… Ввѣряю вамъ сына.
Онъ вздрогнулъ.
— Э! э! сказалъ онъ, вы правы: я чувствую, что смерть приходитъ!
И обратясь къ Джузеппе:
— Эти два письма отдай графинѣ де Монтестрюкъ, женѣ моей, а этотъ перстень — моему сыну.
Онъ опустился на солому, закрылъ глаза, сложилъ руки; губы его слабо шевелились. Джузеппе сталъ на колѣна и положилъ подлѣ графа его обнаженную шпагу. Всѣ молчали на дворѣ. Священникъ читалъ отходную.
Вдругъ графъ открылъ глаза и, взглянувъ на Джузеппе, сказалъ твердымъ голосомъ:
— До свиданья!
Дрожь пробѣжала по всему тѣлу съ головы до ногъ, и онъ окоченѣлъ.
— Пріими, Господи, душу его! произнесъ священникъ.
— Вотъ и второй! прошепталъ итальянецъ.
Джузеппе обернулъ тѣло господина въ плащъ и, положивъ его на носилки, направился къ замку Монтестрюкъ.
Шествіе двигалось медленно; Джузеппе ѣхалъ за нимъ верхомъ, держа лошадь графа въ поводу. Онъ спряталъ оба письма на груди, подъ полукафтанье, а перстень въ поясѣ. По временамъ у него кружилась голова, но онъ не поддавался:
— Все равно, доѣду.
Къ концу ночи онъ увидѣлъ стѣны Монтестрюка, выступающія изъ мрака.
— Кто идетъ? крикнулъ часовой, замѣтивъ толпу людей, подходившихъ къ воротамъ.
— Благородный графъ де Шаржполь, сиръ де Монтестрюкъ, мой господинъ, возвращается мертвымъ въ свой замокъ.
Подъемный мостъ опустился и процессія перешла ровъ и опускную рѣшетку.
Если бы Джузеппе, вмѣсто того, чтобъ войдти черезъ ворота, взялъ по тропинкѣ, шедшей подъ скалой, на которой возвышалась стѣна замка, онъ, можетъ быть, различилъ бы двѣ обнявшихся тѣни, смутно рисовавшіяся въ черной рамѣ окна, на верху большой башни. Графиня обнимала графа де Колиньи и не могла съ нимъ разстаться.
— Итакъ, насталъ часъ проститься, говорила она, и навсегда!
— Не навсегда, Луиза; я ворочусь.
Она качала головой и слезы текли по ея лицу.
— Вы отложили отъѣздъ на одинъ день… вы подарили мнѣ этотъ день, но и онъ прошелъ, какъ прочіе… теперь все кончено!
Онъ говорилъ ей о будущемъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! вы не вернетесь… Арманьякъ такъ далеко… а въ Парижѣ такъ хорошо!
Ее душили рыданія; сердце билось въ груди; ничто не могло успокоить ея отчаянья, ни клятвы, ни обѣщанія.
— Я чувствую, говорила она, что никогда ужъ васъ не увижу!
Блѣдный свѣтъ, предвѣстникъ утра, начиналъ показываться на горизонтѣ.
— Вотъ ужъ и день! сказала она, вздрогнувъ. И, обнявъ его въ послѣдній разъ, произнесла:
— Прощай!
Она прильнула губами къ его лбу и безмолвно указала на веревку, повѣшенную у окна. Графъ де Колиньи повисъ на ней.
— О! нѣтъ, нѣтъ! не сейчасъ! вскричала она.
Со стороны воротъ послышался шумъ, потомъ завизжали цѣпи подъемнаго моста въ пазахъ и раздался стукъ упавшаго помоста.
— Боже! сказала графиня, графъ де Монтестрюкъ, можетъ быть!… Ступайте! ступайте!
Графиня простояла, задыхаясь въ страхѣ, у окна, пока графъ де Колиньи спустился по веревкѣ и убѣжалъ въ лѣсъ. Дрожащей рукой она схватила веревку и, притянувъ ее наверхъ, спрятала въ сундукъ. Едва успѣла она затворить окно, какъ къ ней постучали въ дверь. Кровь бросилась ей въ голову.
— Что тамъ? спросила она глухимъ голосомъ.
— Это я — Джузеппе, вашъ слуга, съ порученіемъ къ графинѣ отъ графа де Монстрюкъ, моего господина.
Луиза пошла медленно къ двери, прислушиваясь. Галопъ лошади раздался вдали.
— Уѣхалъ! прошептала она.
Она отперла дверь — и Джузеппе, со шляпой въ рукѣ, блѣдный, разстроенный, вошелъ въ комнату.
— Графиня, сказалъ онъ, кланяясь:- вотъ письма, которыя графъ приказалъ мнѣ вручить вамъ. Кромѣ того, онъ передалъ мнѣ свой перстень для своего сына.
Графиня взяла у него изъ рукъ письма и перстень. Она смотрѣла на него съ ужасомъ и боялась спросить.
— Но самъ графъ? спросила она наконецъ.
— Графъ слѣдуетъ за мною. Извольте взглянуть.
Онъ раздвинулъ складки портьеры и показалъ графинѣ на носилкахъ тѣло графа, поставленное двумя служителями посрединѣ комнаты и окруженное четырьмя горящими свѣчами.
Изъ груди Луизы вырвался крикъ.
— Умеръ!
— Умеръ со шпагой въ рукѣ, какъ дворянинъ и какъ солдатъ. Вы видите, графиня, послѣдняя мысль его была объ васъ,
— Гдѣ, когда, какимъ образомъ? спросила она.
Въ нѣсколькихъ словахъ Джузеппе разсказалъ ей, какъ, проведя ночь за картами въ Лектурѣ, графъ отправился на разсвѣтѣ искать барона де Саккаро, и какъ, заставши его въ Сенъ-Жанъ-ле-Конталье, онъ напалъ на него и убилъ.
— Тогда графъ и написалъ письма, которыя я обѣщалъ доставить вамъ. Потомъ онъ скончался отъ ранъ, получивъ отпущеніе нашей святой церкви.
Луиза упала на колѣна, закрывъ лицо руками.
— Теперь, графиня, мое порученіе исполнено и я могу идти.
И Джузеппе тяжело опустился на полъ возлѣ своего господина.
— Вотъ наконецъ и третій! сказалъ онъ.
Служители, принесшіе носилки, тогда же ушли. Графиня осталась одна съ двумя трупами; кое-какъ она дотащилась до окна, ухватилась за него и съ трудомъ выпрямились. Вдали, по дорогѣ, при первыхъ лучахъ свѣта, неслось облако пыли, будто уносимое вѣтромъ.
— Ахъ! сказала она, вдова и одна!
Она подошла къ столу.
— Но я могу написать, продолжала она, послать къ нему верховаго, вернуть его…
Она уже готова была опустить перо въ чернила, но бросила его.
— Какъ! сказала она себѣ, я предложу ему руку и вмѣстѣ съ ней заботу о раззоренной женщинѣ!… Если графъ де Монтестрюкъ искалъ смерти, то я, зная давно его дѣла, могу догадаться, что у него ничего не осталось… Сдѣлаться бременемъ для него, послѣ того какъ была его счастьемъ, мнѣ!… ни за что. И кто знаетъ? можетъ быть еще онъ и откажется… О, нѣтъ! Я сохраню имя, которое ношу, и добьюсь, чтобы сынъ того, кого ужь нѣтъ больше въ живыхъ, носилъ это имя съ честью.
Она затворила окно и ужъ не смотрѣла на бѣлое облако, исчезавшее вдали.
— Теперь прошедшее умерло; надо думать только о будущемъ, продолжала она.
Графиня позвонила. Вошелъ слуга.
— Доложите графу Гуго де-Монтестрюку, что мать желаетъ его видѣть, сказала она.
Черезъ минуту вошелъ ребенокъ повидимому, лѣтъ семи или осьми; она взяла его за руку, подвела къ тѣлу графа Гедеона и сказала:
— Отецъ твой умеръ, сынъ мой; мы остались одни… Помолитесь за вашего отца, графъ.
Скоро зазвонили колокола капеллы и церкви и возвѣстили вассаламъ графа де Шаржполя о смерти господина. Со всѣхъ сторонъ сбѣжались они преклонить колѣна вокругъ гроба, покрытаго большимъ покровомъ изъ чернаго бархата съ фамильнымъ гербомъ, и окруженнаго сотнями свѣчей, горѣвшихъ въ дымѣ ладона. Но за толпою слугъ показались и жиды съ кривыми лицами, и жадные какъ волки ростовщики.
Графиня приняла ихъ сама и, указывая на длинные столы, поставленные на дворѣ, сказала имъ:
— Идите и ждите; завтра замокъ будетъ вашъ; сегодня онъ принадлежитъ смерти.
Черные значки развѣвались на верху башень и черные драпировки висѣли изъ оконъ. Похоронное пѣніе раздавалось подъ сводами капеллы, наполненной дымомъ ладона. Графиня пробыла въ ней цѣлые сутки, преклонивъ колѣна на голыхъ плитахъ, опустивъ покрытую вуалью голову, сложивъ руки въ молитвѣ, окруженная слугами замка, въ слезахъ.
Когда она вышла изъ капеллы, она была ужъ не та женщина, которая вошла туда. Лицо ея было блѣдно, какъ мраморъ, и въ заплаканныхъ глазахъ свѣтилась твердая рѣшимость. Кротость и мягкость выраженія исчезла и замѣнилась суровостью; вмѣсто огня молодости, появилась грустная покорность судьбѣ и взглядъ ея ручался, что у нея достанетъ силы воли, чтобы такою остаться уже на вѣки. Прежде она была изящной, теперь стала величественною.
Послѣ великолѣпныхъ похоронъ, на которые графиня отдала свои послѣднія деньги, желая, чтобъ они были приличны ея положенію и имени, она велѣла отворить настежь двери замка и позвать тѣхъ, кого удалила наканунѣ.
— Изъ всего, что здѣсь есть, мнѣ ничего больше не принадлежитъ, сказала она имъ, можете войдти; мой сынъ и я — мы уходимъ.
Взявъ съ собой стараго конюшаго и двухъ служителей, которые поклялись никогда не оставлять ее, вся въ черномъ и держа сына за руку, графиня прошла твердымъ и спокойнымъ шагомъ черезъ подъемный мостъ и, не оглядываясь на эти старыя стѣны, въ которыхъ оставляла столько воспоминаній, пошла по дорогѣ изгнанія.
Ребенокъ шелъ возлѣ матери, поглядывая на нее украдкой въ безпокойствѣ и смутно понимая, что случилось нѣчто необыкновенное. Въ первый разъ онъ почувствовалъ тяжесть смерти, вспоминая образъ отца, неподвижнаго и блѣднаго на парадномъ ложѣ. Когда исчезли изъ виду башни замка, онъ заплакалъ потихоньку.
Агриппа — такъ звали стараго конюшаго — не смѣлъ разспрашивать графиню, но говорилъ про себя, что не оставитъ ее, куда бы она ни пошла.
На поворотѣ торной дороги, которая вела изъ замка Монтестрюка въ окрестныя поля, ихъ ожидала запряженная сильной рабочей лошадью телѣга, приготовленная Агриппой по приказанію графини. Она сѣла въ нее съ сыномъ.
— Какъ, графиня! въ этой телѣгѣ, вы? сказалъ Агриппа въ негодованіи. Позвольте, я побѣгу въ замокъ и приведу…
— Не надо! сказала она, протягивая свою бѣлую руку… Развѣ я тебѣ не сказала, что все остающееся тамъ теперь ужь не мое? Слушайся же меня, какъ ты слушался своего господина.
Не возражая болѣе и подавивъ вздохъ, Агриппа взялъ лошадь за узду и спросилъ:
— Теперь же, куда прикажете везти васъ, графиня?
— Въ Лектуръ, къ герцогу де Мирпуа.
V
Воспитаніе молодаго графа Монтестрюка
Подъ вечеръ телѣга, поднявшись на склонъ горы, по которому графъ де Монтестрюкъ проѣзжалъ за три дня, остановилась у дверей того самого отеля, въ который и онъ тогда постучался. Герцогъ де Мирпуа былъ дома.
— Хорошо, сказала графиня слугѣ, котораго вызвалъ Агриппа, доложите герцогу.
Взявъ въ руки запечатанное гербомъ графа письмо, на которомъ она прочла адресъ уважаемаго старика, она вошла въ ту самую большую комнату, гдѣ онъ принималъ графа Гедеона. При видѣ женщины въ траурѣ и при ней ребенка, герцогъ де Мирпуа подошелъ къ графинѣ и серьезнымъ и ласковымъ голосомъ пригласилъ ее сѣсть.
— Нѣтъ еще, сказала она, прочтите прежде это письмо, герцогъ. Она подала письмо, герцогъ де Мирпуа распечаталъ его и громко прочиталъ слѣдующее:
«Герцогъ!
Я убилъ барона де Саккаро и сдержалъ свою клятву; не стану напоминать обѣщаніе человѣку вашего рода. Умираю, оставляя вашему покровительству графиню де Монтестрюкъ, жену мою, и моего сына, Гуго.
«Гедеонъ-Поль де Монтестрюкъ, графъ де Шаржполь»
Тогда графиня подняла свой вуаль и сказала:
— Я та, о комъ пишетъ графъ де Монтестрюкъ, а это — сынъ мой, Гуго.
— Графиня, не угодно-ли вамъ сѣсть? отвѣчалъ герцогъ; мой домъ — къ вашимъ услугамъ.
Она погладила сына по головѣ и, указывая ему на аллеи и лужайки сада, виднѣвшіяся въ большія стекляныя двери, сказала ему:
— Ступай, сынъ мой; герцогъ и я будемъ говорить о такихъ вещахъ, которыя ты узнаешь со временемъ.
Гуго поцѣловалъ руку матери и вышелъ. Онъ былъ мальчикъ крѣпкій и ловкій; лицо его дышало откровенностью и рѣшительностью.
Когда графиня де Монтестрюкъ сѣла на большое почетное кресло, герцогъ помѣстился противъ нея и, поклонившись, сказалъ:
— Говорите, графиня; чего-бы вы ни пожелали, все будетъ исполнено. Еслибъ даже я и не далъ слова вашему мужу, еслибъ онъ и не погибъ изъ-за меня, то вы одиноки, и я въ полномъ вашемъ распоряженіи.
— Что мнѣ нужно, герцогъ, такъ незначительно, что, я увѣрена, вы мнѣ не откажете.
— У меня нѣсколько замковъ; выберите любой и поселитесь въ немъ. У меня нѣтъ больше дочери, и я брожу одинокій по своимъ обширнымъ владѣніямъ. Что касается до лошадей и экипажей молодаго графа — это ужъ мое дѣло.
— Совсѣмъ не то… Все это совершенно лишнее. Мнѣ нужно только пристанище, гдѣ я могла бы жить въ уединеніи, съ двумя-тремя слугами, и скромныя средства для содержанія меня съ сыномъ.
Герцогъ де Мирпуа посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ.
— Я объяснюсь, продолжала графиня. Вы знаете, какъ умеръ графъ де Монтестрюкъ; вы знаете, какъ онъ жилъ. Когда онъ просилъ моей руки, онъ уже былъ вдовцомъ послѣ первой жены, не оставившей ему дѣтей; репутація его была уже извѣстна. Меня хотѣли отдать въ монастырь, а монастырь меня пугалъ. Мой отецъ, маркизъ де Новель, былъ не богатъ. Онъ сказалъ мнѣ о сватовствѣ графа де Шаржполя. Я приняла предложеніе, графъ увезъ меня въ Монтестрюкъ, и черезъ годъ Фу меня родился сынъ. Я готова была посвятить себя человѣку, имя котораго носила, но не было возможности сладить съ его неукротимымъ нравомъ. Богатство, полученное имъ въ колыбели, свело его съ ума. Вѣчно въ разъѣздахъ, вѣчно на праздникахъ, онъ переѣзжалъ изъ Бордо въ Тулузу, изъ Монтестрюка ко двору, воевалъ съ наслажденьемъ, когда представлялся случай, а, сложивъ оружіе, игралъ съ такимъ же жаромъ; едва-ли сотню разъ я его видѣла во всѣ десять лѣтъ.
Луиза отерла платкомъ дрожащія губы.
— Ахъ! сколько несчастій можно бы отвратить, если-бъ онъ только самъ захотѣлъ! прибавила она, глубоко вздохнувъ.
Она скоро оправилась и продолжала:
— Я не хотѣла бы, чтобы сынъ мой испыталъ страсти, владѣвшія отцомъ. У Гуго тѣ же инстинкты, тотъ же огонь въ крови. Что погубило отца, можетъ погубить и сына. Однимъ воспитаніемъ можно побѣдить и смирить его. Вотъ почему я хочу воспитать моего сына въ бѣдности, въ нуждѣ, чтобъ онъ узналъ, какъ можно сдѣлаться человѣкомъ.
— Вы, можетъ быть, и правы, графиня.
— Да, я права, сердце говоритъ мнѣ, что я права. Куда бы я ни поѣхала, въ какой бы нуждѣ я ни принуждена была жить, у меня есть два преданныхъ существа, которыя меня не покинутъ: женщина, которая меня выкормила, и старый солдатъ, который сопровождалъ графа въ походахъ и ходилъ за его оружіемъ и лошадьми. Онъ любитъ Гуго, какъ своего собственнаго ребенка. Къ этимъ двумъ преданнымъ слугамъ прибавьте бѣднаго малаго, котораго я пріютила и у котораго только и хватаетъ смыслу на черную работу, — и вотъ весь мой штатъ.
— Хорошо, графиня, а я же что буду дѣлать?
— Если вамъ угодно будетъ указать мнѣ домъ, гдѣ бы никто меня не зналъ и гдѣ бы я могла поселиться одна съ сыномъ, я буду вамъ вѣчно благодарна.
— Что вы говорите о благодарности!… Графъ де Монтестрюкъ омылъ въ крови мерзавца обиду, нанесенную моему имени… Я вашъ должникъ… Все-ли вы сказали?
— Въ этомъ домѣ мнѣ нужно помѣщеніе для пяти душъ; дайте мнѣ еще средства, какія сами найдете достаточными для скромной жизни, безъ нужды, но особенно — безъ роскоши.
— У меня есть именно такой домъ, графиня, и вы хоть завтра можете туда ѣхать, если вамъ угодно. На эту ночь я васъ попрошу сдѣлать мнѣ честь остаться здѣсь въ отелѣ.
Графиня де Монтестрюкъ поклонилась.
— Этотъ домъ называется Тестера, продолжалъ герцогъ. Это маленькое имѣнье, доставшееся мнѣ по наслѣдству. Въ немъ приличная мебель, при немъ есть дворъ, башенка, ровъ, до половины полный воды, и службы. Не возражайте! Это каменная раковина, которую графъ де Монтестрюкъ разломалъ бы просто локтями. При домѣ есть клочокъ земли и небольшой лѣсъ, дающіе полторы тысячи ливровъ въ годъ доходу, и кромѣ того, кое какія сборы виномъ, хлѣбомъ, сѣномъ и овощами.
— Да это великолѣпно!
— Семьѣ мелкихъ дворянчиковъ этого показалось бы мало! Завтра я пошлю человѣка въ Тестеру съ приказаніемъ все тамъ вычистить, хорошенько осмотрѣть, все ли есть въ комнатахъ, и, если вамъ угодно, завтра же вечеромъ вы можете туда переѣхать. Само собой разумѣется, что съ той минуты, какъ вы войдете въ Тестеру, домъ и имѣніе будутъ ваши. Если я пріѣду когда-нибудь туда узнать о вашемъ здоровьѣ, вы, въ свою очередь, пріютите меня на ночку.
— Я принимаю, сказала графиня, подавая руку герцогу де Мирпуа. Было бы странно съ моей стороны отказаться отъ того, что мнѣ такъ чистосердечно предлагаютъ.