— Но вы же меня так настойчиво приглашали к себе! Мы же хотели вместе позавтракать!
— Завтракайте, где, когда и с кем захотите, только не у меня!
— Но напали не на вас, а на меня.
— Вначале да, но вы плохо знаете этих людей. Вы приговорены к смерти, а значит, та же участь ждет и всех ваших друзей и вообще каждого, кто с вами встречается. Ни одна партия не щадит другую. Как можно быстрее убирайтесь отсюда. Я не могу больше с вами иметь ничего общего.
— Хорошо, я уйду. Но нет ли рядом с вами кого-то, кто мог бы помочь мне доставить бандита в полицию?
— Что вы надумали! Это было бы самой большой глупостью, которую я только мог совершить. Да будь у меня и тысяча слуг, я не отдал бы в ваше распоряжение ни одного из них. Оставьте его, пусть он лежит… Слава Богу, женушка моя идет! Она несет свечу, со мной теперь ничего больше не случится. Бегите, бегите! Это самое лучшее, что вы можете сделать!
За дверной решеткой блеснул свет, и я услышал женский ворчливый голос. Органист скрылся. Его сейчас ласково пожурят за нарушенный ночной покой. Я нагнулся к бандиту.
И, признаться, сделал глупость. Бандит, лежавший якобы без сознания, внезапно вскочил и бросился за ножом. Мне удалось опередить его, я схватил нож и одновременно протянул другую руку к нему. Он отпрянул, поэтому мне не удалось его схватить. Остановившись в нескольких шагах от меня, он угрожающе поднял кулак и заорал:
— Ну, ты еще пожалеешь об этом!
И скрылся, но не в переулке, по которому подкрадывался, он бежал в сторону пустыря.
Взяв нож, я пошел в переулок, медленно, внимательно высматривая, нет ли там еще кого-нибудь. Но никого там не было. Я повернулся налево, в сторону виллы Тупидо.
Достигнув цели, я спрятал нож в карман. Я стоял перед калиткой узкого палисадника, за которым располагалась вилла. Справа я увидел ручку звонка, а слева — латунную табличку, надпись на которой подтверждала, что это владение Тупидо. Я позвонил.
— Кто там? — раздался голос из дома.
Я назвал свое имя, вышел слуга и открыл мне. Не произнеся ни слова, он провел меня в дом и отворил дверь, за которой находилась небольшая, но уютная, хорошо обставленная комната. На софе восседал Тупидо, куривший сигару. Он поднялся, протянул мне руку и сказал очень любезным тоном:
— Наконец-то! Вы прибыли почти на четверть часа позже, чем я ожидал, сеньор. Поскольку я рад вас видеть, то сожалею, конечно, что потерял столько времени!
— А я прошу у вас прощения. Мне помешало одно ничтожное, но не терпевшее отлагательства дело, затеянное не по моей вине. Надеюсь, вы не станете сердиться на меня за это?
— Ни в коей мере, — улыбнулся он. — По счастью, ужин еще не начался. Следовательно, вам придется еще несколько минут провести вместе со мной. Устраивайтесь поудобнее, закуривайте!
Он усадил меня рядом с собой на софу и подал коробку и огниво. Я закурил. Когда моя сигара разгорелась, он доверительно положил свою ладонь на мою руку и сказал:
— Хочу вам признаться, что весьма благодарен моему компаньону, адресовавшему вас ко мне. Во-первых, я вообще очень люблю все немецкое, и потом, вас мне охарактеризовали как человека, наделенного самыми обширными познаниями и богатым опытом. Итак, я вдвойне рад приветствовать вас, сеньор.
Он явно переусердствовал в своей любезности. Стало быть, он считал меня простаком, если полагал, что может достичь своей цели столь грубой лестью. Потому я ответил ему очень спокойно:
— Мне, право, жаль, что содержание сего письма дало вам повод ошибочно судить обо мне. Я путешествую, чтобы учиться, но не чтобы поучать. Для этого мне не хватает некоторых качеств. Расточая мне такие незаслуженные похвалы, вы не столько льстите мне, сколько, наоборот, ставите в неловкое положение, а к этому я не вполне готов.
— Я ожидал от вас чего-то подобного. Я прекрасно знаю немцев, ценю их скромность. Но оставим лучше эту тему и поговорим о целях вашего нынешнего путешествия. Я полагаю, что они либо меркантильного, либо естествоведческого характера.
— Ни то, ни другое, сеньор. Я путешествую, чтобы путешествовать. Я не поднаторел ни в одной науке, не сведущ и в торговле. Причина, по которой я путешествую, та же, что у человека, совершающею обычную прогулку. Поэтому я прошу вас внести соответствующую поправку в неверное представление, сложившееся у вас обо мне!
Моя реакция на его любезность подействовала на него остужающе.
— Но как же можно предпринимать такие далекие путешествия без какой-либо серьезной цели? Поистине немцы — в высшей степени народ идеалистов! Вы говорите, что вы совершаете прогулку. И ради этого выбираете край, где можно найти все, только не повод для променада. Вы ведь наверняка должны были слышать о том, что путешествие по западным провинциям — дело нелегкое?
— Я наводил справки, конечно, насколько это можно было сделать, пребывая так далеко от цели моего путешествия, но никакой причины отказаться от однажды задуманного я не увидел.
— Вы меня поражаете!
— Вы хотите сказать, что вас потешает неопытность, с какой я взялся за дело, от которого на моем месте отказался бы любой другой. Но как иначе набраться опыта?
Он покачал головой, видимо, это означало, что я кажусь ему еще глупее, чем он до сих пор считал. Почти с состраданием он спросил меня:
— И у вас действительно хватит смелости добраться до Сантьяго или даже до Тукумана? Вы знаете, как у нас обстоят дела? В настоящее время идет борьба множества политических партий, причем в ход идут все средства и никого не волнует, нравственно это или безнравственно. Именно те края, по которым вы собираетесь путешествовать, стали небезопасны вследствие этих смут. Вы очень сильно рискуете, может быть, даже жизнью. Я решительно не советую вам упорствовать.
Он старался выглядеть как человек воспитанный и приличный. Я ответил ему:
— Я не имею привычки отказываться от однажды принятого и хорошо продуманного решения. И здесь как раз тот самый случай.
— Ну что ж, я исполнил свой долг — предупредил вас, а кроме того, готов облегчить вам путешествие, насколько это в моих силах. Конечно, при условии, что вас это устроит.
— Я с огромной благодарностью приму вашу помощь, сеньор.
— Прекрасно. Тогда я постараюсь дать вам один совет. Задуманное вами путешествие обычно начинают из Буэнос-Айреса, куда вы, стало быть, намерены отправиться. К сожалению, вам придется проехать по местам, которые небезопасны из-за распоясавшихся вооруженных банд. По этой причине я предложу вам другой маршрут, который хотя и выглядит непривычно, зато гораздо менее опасен. Вы пересекаете Уругвай и провинцию Энтре-Риос вплоть до Параны и Санта-Фе [46]. Оттуда через Кордову вам легче всего попасть в Сантьяго и Тукуман.
— Спасибо, сеньор! Я полагаю, ваш совет мне очень пригодится.
— Если вы ему последуете — это было бы самое лучшее для вас. Я мог бы снабдить вас рекомендательным письмом к одному очень влиятельному высокопоставленному офицеру, в чьей власти устранить препятствия с вашего пути. Это — Лопес Хордан, приемный сын бывшего президента Уркисы. Вы слышали о нем?
— Мне говорили, что он располагает очень солидными связями.
— Более чем связями. Есть все основания считать, что он находится на пути к высшему посту в государстве. Я горжусь близким знакомством, даже почти дружбой с ним и убежден, что моя рекомендация, адресованная этому человеку, окажется очень выгодной для вас. Поскольку вас рекомендовали мне, то моя обязанность позаботиться о вас. Об ответной услуге не нужно беспокоиться. Значит, вы принимаете мое предложение касательно рекомендации?
— Конечно. Было бы очень неблагоразумно отвергать ее.
— Есть причина, которая могла бы надолго задержать вас здесь, в Монтевидео?
— Нет, сеньор. Меня не связывает ни личный, ни деловой интерес, и я в любое время могу отправиться в путь. В этом городе мне не найти ничего нового для себя или диковинного. Я хочу попасть в глубь страны, и у меня вообще нет причин засиживаться здесь на побережье.
— Хорошо, сеньор. Мне пока еще известно, куда адресовать рекомендательное письмо, но позднее я не буду этого знать, потому что Лопес Хордан в ближайшее время отправится в официальную поездку по провинциям. Чем скорее вы прибудете к нему, тем лучше для вас. По всей вероятности, вы могли бы присоединиться к нему, так как он намерен поехать в те самые места, куда стремитесь и вы. Конечно, вам нет нужды здесь находиться; может быть, уже завтра вам следовало бы уехать отсюда.
Он произнес это таким проникновенным и заботливым тоном, что я наверняка клюнул бы на эту наживку, если бы содержание письма не было мне известно. Поэтому я сделал вид, что согласен с его словами:
— Учитывая эти обстоятельства, я готов отправиться в путь уже завтра утром.
— Прекрасно! Итак, я снабжаю вас рекомендацией. Откровенно говоря, я уже днем думал об этом, поскольку был почти уверен, что вы последуете моему совету, и потому письмо я уже изготовил. Сейчас Лопес Хордан находится в Паране. Кратчайший путь туда пролег бы через Мерседес [47], реку Уругвай и Вильягуай [48]. Каким образом вы путешествуете?
Я пожал плечами.
— Я так мало знаком со здешними условиями, что хотел бы посоветоваться с вами и об этом.
— Я советую вам ехать в дилижансе. Путешествие в нем обойдется вам недорого и будет настолько приятно и удобно, насколько можно предположить в здешних условиях. Я знаю, что завтра в первой половине дня дилижанс отправится в нужном вам направлении. Таким образом, письмо я мог бы вручить вам прямо сейчас. Мне надо лишь надписать на нем адрес. Извините меня!
Он подошел к конторке, находившейся в углу. Тут дверь распахнулась, и вбежали двое мальчишек примерно десяти-двенадцати лет.
Я уже успел заметить, что воспитанием детей в странах Ла-Платы занимаются очень плохо, и сейчас нашел тому еще одно подтверждение. Оба мальчишки, наряженные, как куклы, остановились передо мной и нахально на меня уставились.
— Папа, — спросил один синьора Тупидо, — это немец?
— Да, сынок, — ответил отец, надписывая адрес на конверте. Он был нисколько не обеспокоен поведением своих любимцев. Спрашивавший мальчик обратился ко мне:
— Ты что, в самом деле дурак?
Но его брат поспешил ответить вместо меня:
— Нет, он — тупой немецкий чурбан.
— Кто это сказал? — быстро спросил я.
— Отец, — прозвучал ответ. — Он говорил это матери.
Тут отец повернулся и в гневном смущении воскликнул:
— Чушь! Я имел в виду не этого-сеньора, а совсем другого человека, немецкого рабочего, который неправильно выполнил поручение.
Но старший из мальчиков сказал:
— И тогда ты пригласил его на ужин!
— Да замолчи же ты! — приказал Тупидо. — Сеньор, не позволяйте этим детям сбивать вас с толку! Вот вам письмо. Содержание его удовлетворит вас в высшей степени.
Он подал мне письмо, в средних размеров конверте, заклеенном камедью. Конверт был очень объемистым, так как содержал по меньшей мере три листа — само письмо и оба контракта. Я взвесил его на ладони и молвил:
— Разве у вас не принято давать рекомендательные письма в незапечатанном виде?
— Нет, здесь у нас такое не принято. А еще у нас часто к письму прилагают деловую записку, предназначенную лишь для адресата.
— В данном случае вы, наверное, поступили так же?
— Разумеется.
— Тогда эта записка уж очень пространная! И я честно признаюсь, что, по мне, было бы лучше, если бы вы решились отделить одно от другого.
— Сеньор, — сказал он, — я никогда не отступаю от своих привычек и думаю, что вы позволите мне и сейчас настоять на одной из них!
— Гм! Один раз вы уже отступили от одной такой привычки, отказавшись сегодня от принятого у вас вычета процентов. Я хочу отблагодарить вас за это и доставлю письмо в том виде, в каком вы его передаете.
Он все еще держал в руках перо. Держа его, снова подошел к конторке, чтобы убрать его вместе с другими письменными приборами. Оба мальчишки стояли возле меня и жадно поглядывали на письмо.
— Что здесь написано? Покажите-ка! — сказал мальчик постарше, схватившись за послание и пытаясь вырвать конверт у меня из рук. Я был этому только рад. В то время как малыш цепко сжимал его посредине, я схватил конверт за оба края.
— Оставь его! Это не для тебя, — сказал я.
— Ну только покажи! — упрямо требовал он. — Письмо от моего папы. Значит, оно мое, а не твое. Я хочу на него посмотреть!
Он дернул письмо изо всей силы. Конверт разорвался, и содержимое его выпало на пол. Я быстро подобрал листки, причем сложил бумаги по отдельности. «Рекомендательное письмо» я поместил сверху.
— Ты разорвал конверт, — произнес я раздраженным тоном. — Теперь папе придется надписывать другой конверт. Но… что это? Что я тут вижу?
Тупидо пулей бросился ко мне.
— Стой! Не читать, не читать! — выпалил он.
Я отступил назад, держа письмо перед глазами и читая его, а другой рукой отстраняя хозяина.
— Не читать, не читать! — гневно повторял он, пытаясь заполучить бумаги. Но я был гораздо сильнее его и так резко его отпихнул от себя, что он отлетел на софу. Оба мальчишки с криком повисли на мне. Мне пришлось их тащить к двери. Я отворил ее и вытолкал сорванцов. Тупидо вновь подбежал ко мне, готовясь наброситься.
— Отвяжитесь от меня! — закричал я на него. — Иначе я размажу вас по стене! Вот, примите-ка назад оба этих контракта, я вижу, что это именно контракты, то есть деловые бумаги, и значит, они ко мне никакого отношения не имеют!
— Письмо я тоже заберу! — бешено прокричал он.
— Оно касается меня, и я имею право прочесть его. Надо было воспитывать детей по-другому, чтобы они не рвали конверты, от сохранности которых зависит для вас, видимо, очень многое.
— Я велю слугам отобрать у вас письмо, а затем они вышвырнут вас на улицу!
— Ваши люди не сделают ни того, ни другого, поскольку каждого, кто меня тронет, я тотчас свалю с ног. Я ухожу сам, потому что с таким человеком, как вы, дела иметь нельзя. У вас есть выбор: либо вы не мешаете мне читать письмо здесь и в этом случае получаете его назад, либо я тотчас ухожу, но беру его с собой и знакомлю с его содержанием соответствующие инстанции.
Дверь была открыта, и я видел даму и слугу, застывших возле нее. Они не говорили ни слова и лишь изумленно смотрели на нас.
Тупидо сделал знак рукой своим домочадцам, приказывая им уйти, и сказал:
— Читайте же, черт вас побери!
Зрители скрылись. Я сел и стал читать:
«Сеньор! Только что меня уведомили о согласии моего компаньона. Итак, я срочно посылаю вам на подпись контракты, и вы вольны затем оба их переправить назад с надежным посыльным, после чего я вышлю к вам человека с товаром.
Податель сего письма — невежественный и при этом в высшей степени самодовольный немец, который не подозревает, какие важные бумаги вам привезет. Вы знаете, что все немецкие иммигранты являются противниками вашей партии, и, хотя он думает, что это письмо рекомендательное, я, разумеется, не рассчитываю, что вы примете его как друга и будете с ним любезны.
Посыльным я выбрал его потому, что у тевтона [49], только сегодня сошедшего с корабля, не станут искать такие важные документы. Если его все-таки задержат и обнаружат их, то он получит пулю; это все; подписи никакой нет; мы сможем все отрицать и заявим, что речь идет лишь о направленной против нас интриге. Вам, в свою очередь, нетрудно будет отделаться от молодчика, который глупее, чем выглядит. Возьмите его себе в солдаты; он вроде бы хороший стрелок, и никакого вреда не выйдет, если ради блага отечества ему слегка пустят кровь…»
Примерно таково было содержание той части этого любезного письма, которая посвящалась мне. Я встал и бросил письмо на стол.
— Забирайте вашу писанину! Быть может, вы перемените мнение обо мне, когда я скажу, что еще до прихода к вам я знал, что меня должны обмануть. Немцы все же не такие глупцы, как вы полагаете. У любого немца, несмотря на его известную всему миру честность, достанет проницательности разгадать любого южноамериканского подлеца. Я понял вас еще до того, как увидал.