Он быстро схватил письмо и спрятал его.
— Кого вы называете подлецом? — спросил он, приблизившись на шаг и угрожающе глядя на меня.
— На этот вопрос ответьте, пожалуйста, сами, сеньор!
— А вы знаете, что это оскорбление, что за него надо отвечать?
— В кругу честных людей — да. Но поскольку вы к ним не относитесь, то о вашем ответе мне вовсе незачем беспокоиться.
— Ого! Побеспокоитесь еще. Это так же верно, как то, что я стою сейчас перед вами.
— От вас можно ожидать лишь каких-нибудь каверз, от них я сумею защититься. Люди вашего пошиба мне не страшны. Любой трусливый бандит уважает славный немецкий кулак. Если рискнете причинить мне неприятность, я не стану обращаться в здешнюю полицию, ведь мне это будет накладно; нет, я приду к вам и отлуплю вас как мальчишку. Заметьте это себе! А теперь спокойной ночи! Надеюсь, что прощаюсь с вами навсегда!
Он скорчил гримасу ярости, но ничего не сказал. Я велел слуге отворить дверь в саду. Открыв мне дверь, слуга отвесил мне шаржированно низкий, несомненно, издевательский поклон и спросил:
— Насколько я понимаю, вы хотите выйти? А вы с собой ничего не прихватили? А то…
Я залепил ему такую затрещину, что он отлетел на пять или шесть шагов и его тощая, долговязая фигура распласталась по земле. Полагаю, что он не скоро теперь обратится к немцу с подобным вопросом. Я затворил за собой решетчатую дверь и пошел прочь, в ту же сторону, откуда пришел. Я держался середины улицы, не исключено было, что бандит по-прежнему прятался где-то неподалеку, чтобы еще раз напасть на меня.
Я отошел совсем недалеко, как вдруг услышал впереди себя торопливые шаги, они приближались ко мне. Два человека бежали по правой стороне улицы. Я свернул налево, туда, где лунный свет не проникал сквозь кроны деревьев. Судя по всему, они заметили меня давно.
А вот и они! Первой бежала женщина. За ней — мужчина. Но я их не интересовал. Мужчина гнался за женщиной, и в тот самый момент, когда они поравнялись со мной, он настиг ее.
— На помощь, на помощь! — закричала она, правда, не слишком громко. Возможно, ужас мешал ей кричать в полный голос.
— Один поцелуй, всего один поцелуй! — услышал я голос мужчины.
Я вышел из своего укрытия. Несчастная заметила мое приближение.
— Сударь, сударь, защитите меня! — закричала она.
Преследователь отпустил ее и убежал в сторону города. Незнакомка остановилась на свету, и я увидел прелестнейшее юное девичье лицо, одета она была, как все тут, по французской моде, но на голове у нее была мантилья. В руках, как мне показалось, — бутылочка.
— О, сеньор! — сказала она, глубоко вздыхая. — Какое счастье, что вы оказались поблизости! Я сейчас упаду…
Она и в самом деле пошатывалась, и я поддержал ее, взяв за руки.
— Примите мою помощь, сеньорита! С вами больше ничего страшного не случится.
Она тяжело повисла на мне и вздохнула:
— Что за человек! Он меня долго преследовал, а потом я уже сама не могла бежать.
— Вы его знаете?
— Я его никогда раньше не видела.
— Для юной дамы, наверное, опасно ходить в такое время по улице. Вы разве об этом не знаете?
— Знаю, но мне надо было в аптеку за лекарством для бабушки.
— А где вы живете?
— Совсем недалеко отсюда. Но мне все еще страшно! Этот человек может вернуться!
— Если вы позволите, я провожу вас домой.
— Как вы добры! Я с удовольствием приму вашу помощь. Можно мне по-прежнему опираться на вашу руку?
— Да!
Лицо ее было таким простым и честным, и все же я не совсем доверял ей. До сих пор мы стояли на месте, но теперь пошли в сторону, противоположную той, что была мне нужна. Девушка доверчиво поглядывала на меня и одновременно рассказывала, что родители ее умерли и у нее есть только добрая бабулечка, что родом вообще не из этой страны, а приехала из Германии.
Мне показалось, что слово «Германия» она произнесла как-то по-особенному и при этом с надеждой взглянула на меня. Но я ничего не ответил, и она продолжила свой рассказ.
Мы миновали виллу Тупидо и пошли дальше, пока перед нами не открылся пустырь, где не было ни дома, ни сада. Мы оказались на какой-то поляне, где росло лишь несколько высоких, могучих деревьев омбу [50].
— Наш домик — вон там! — сказала девушка, указывая на просвет между деревьями.
Я увидел белую, поблескивавшую под лунным светом хижину; до нее было, пожалуй, шагов пятьсот.
— Можно мне пойти туда вместе с вами? — спросил я. — Или теперь вы чувствуете себя в безопасности?
— В безопасности я почувствую себя лишь тогда, когда окажусь дома.
— Тогда пошли!
Мы свернули к деревьям. Но уже через несколько шагов я остановился, потому что из сумрачной тени, отбрасываемой стволами омбу, выступило пять или шесть фигур, один из этих людей направился к нам, другие остались стоять там, где стояли.
— Стой! Ни шагу дальше! — приказал я. — Что вы здесь делаете?
Девушка еще крепче прижалась ко мне.
— Что мы здесь делаем? — ответил голос, показавшийся мне знакомым. — Вас ждем, сеньор.
Теперь я держал девушку левой рукой, высвободив правую, чтобы обороняться. Я чувствовал, что моя подопечная дрожала.
— Я… вы меня в самом деле не узнаете — Маурисио Монтесо!
Да, это был он, йербатеро; я увидел это, когда он подошел поближе.
— Это вы? — удивленно спросил я. — Вот так сюрприз! Но я все же повторяю свой вопрос: что вы здесь делаете?
— Сейчас вы узнаете это. Если вы доверяете нам, ступайте туда, под дерево, где нас не смогут заметить!
— К чему все это?
— Потом узнаете. Теперь нет времени объяснять, потому что он сейчас придет.
— Кто?
— Тот, кто напал на сеньориту, ее собственный отец.
— Ее о… но это невозможно!
— О, нет. Пожалуйста, молчите и крепче держите девушку, чтобы она не выдала нас!
Он подошел поближе к девушке и погрозил ей, держа у нее перед глазами нож:
— Сеньорита, если сейчас вы сделаете хотя бы шаг или скажете одно-единственное слово, то вот этот клинок я без всякого сожаления воткну в ваше милое, крохотное, но лживое сердечко. Я не шучу!
Девушка вздрогнула. Я схватил ее за запястье. Мужчины снова отступили в тень. С той стороны, откуда мы пришли, донеслись торопливые шаги. Появился мужчина, на секунду остановился у угла стены, ограждавшей ближний к нам сад. Я узнал в нем человека, напавшего на девушку.
— Ни слова! — шепнул йербатеро моей спутнице.
Я увидел, что он приставил к ее груди нож. Она задрожала всем телом. Мужчина, застывший на углу, приложил ладонь к глазам и посмотрел в сторону хижины, где полагалось жить «больной бабулечке». Мы услышали, что он пробормотал несколько слов, затем быстро двинулся в сторону хижины. Для этого ему надо было пройти мимо деревьев. Едва он достиг их, как парни бросились на него и опрокинули наземь. Йербатеро коленом придавил ему грудь и пригрозил:
— Молчи, а то заколю, мерзавец! На этот раз спектакль тебе не удался. Ребята! Свяжите ему руки и тело лассо и оттащите его к хижине! Вы уже знаете как.
Рядом со мной и девушкой остался лишь йербатеро.
— Сеньорита, вы знали человека, который только что скрылся вместе с моими товарищами? — спросил он ее.
— Да, — тихо шепнула перепуганная девушка. — Это мой отец.
— Тот самый, что якобы напал на вас, чтобы поцеловать?
Она молчала.
— Отвечайте, а то с вами поговорит мой нож! Это был он?
— Да.
— Для кого же предназначался этот спектакль?
Она склонила голову и ничего не ответила.
— Хочу обратить ваше внимание, сеньорита, я знаю все и расспрашиваю вас только затем, чтобы этот иностранный сеньор узнал обо всем из ваших уст. Будете отвечать правдиво, по доброй воле — с вами ничего не случится. Но если откажетесь отвечать, пеняйте на себя!
— Почему вы так строги со мной, сеньор? — спросила она. — Почему угрожаете мне ножом и даже смертью? Я не сделала ничего плохого!
— Вы поступаете гораздо хуже, чем предполагаете. Кто живет в той хижине?
— Я, отец и бабушка.
— Чем ваш отец зарабатывает на жизнь? Он живет игрой. Не так ли?
— Я не могу это отрицать.
— И ваша хижина — это местечко, куда затаскивают дичь, которую хотят ощипать. Вы же — подсадная утка, которая завлекает добычу в сеть. Я прав?
После некоторой паузы она воскликнула:
— Но разве я не должна слушаться отца?
— Увы! Я готов быть снисходительным к вам, но лишь до тех пор, пока вы отвечаете откровенно. Сегодня вам полагалось отвести в хижину этого сеньора, не так ли?
— Да.
— Вам надлежало остановиться в некотором отдалении от виллы сеньора Тупидо. Ваш отец стоял рядом с вами. Было обговорено, что он нападет на вас, как только появится германец. Этот человек должен был вас освободить и проводить домой? Чтобы наверняка заманить иностранца, вам полагалось сказать ему, что ваша бабушка — немка.
— Да.
— Значит, вы так и сделали. Но вы же знали, что произойдет, когда вы приведете сеньора в хижину?
— С ним только хотели перекинуться в картишки.
— Так вам сказали, а на самом деле замышлялось нечто другое. Его хотели убить.
— Santa Madona de la Cruz! [51]Это неправда!
Негодование, с которым она это произнесла, было неподдельным.
— Еще какая правда. Вас и бабушку отправили бы спать, а сеньора — убили.
— Мой отец любит играть в карты, как и любой здешний мужчина, но он не убийца!
— Бедное дитя! Это заблуждение. Ваш отец водится с отъявленными бандитами. Однако не будем лучше об этом. Вам, сеньор, любопытно узнать, как я попал сюда и проник в эти тайны? Я расскажу вам про это потом. Сейчас же вы сможете взглянуть на своих убийц без всякого риска. После того как я скроюсь из вида, подождите еще примерно пять минут. Потом вместе с сеньоритой медленно направьтесь к хижине. Об остальном я позабочусь.
— Почему вы не пойдете вместе с нами?
— Потому что луна светит очень ярко и потому что вас с сеньоритой там ждут. За вами наверняка следят из окна. Поэтому, чтобы не возбудить подозрение, вам надо пойти вдвоем. Я же последую за своими товарищами, которые окольным путем уже пробрались туда, чтобы проникнуть в домик с другой стороны.
— Кто они, ваши товарищи?
— Славные ребята, сборщики чая, как и я, они не убоятся самого дьявола. Вы еще познакомитесь с ними. Итак, я ухожу, а через пять минут идите вы!
Он повернулся и скрылся в тени. Девушка отступила от меня, но я все еще крепко держал ее за запястье.
Я никак не мог поверить в то, что это дитя с невинными чертами лица было пособником банды картежников. Вероятно, девушка вообще не подозревала о том, чему помогала, до сегодняшнего вечера. Она не знала и того, что грозило моей жизни. В этом я был убежден. Я вообще был склонен признать ее невиновной по всем статьям. Девушка подождала и, когда йербатеро не мог уже ничего видеть и слышать, спросила меня:
— Сеньор, вы верите, что мой отец посягает на вашу жизнь?
— На этот вопрос я сейчас не могу дать определенного ответа, мое дитя. Вашего отца я не знаю, зато знаю, что человек, который сообщил мне это, не обманывает. Я думаю также, что у него есть основание для подозрений. Но, как бы там ни было, я полностью убежден, что вы не имели ничего общего с этим гнусным планом.
— Нет, конечно, нет, ни я, ни бабушка.
— Вы, наверное, очень любите свою бабушку?
— Очень, сеньор, гораздо больше, чем отца.
— И, однако, ее вы тоже использовали как приманку, чтобы привести меня в хижину!
— Мне так велели.
— Но вы так артистично выполняли ваше задание, как будто в подобных делах чрезвычайно опытны. Вы отлично умеете притворяться.
— Dios! [52]Так к этому же привыкаешь, если часто делаешь.
Я едва удержался от смеха, выслушав эти слова и тон, которым они произносились. Эта легкомысленная девушка не привыкла, видно, думать над тем, что делала. Можно было предвидеть, что она плохо кончит, но помочь ей я ничем не мог. Поэтому я замолчал, а по прошествии пяти минут мы пошли к дому.
Луна очень ярко высвечивала местность, лежавшую между нами и хижиной. Из ее окна мы были, безусловно, хорошо видны. Мы не прошли еще и половины пути, как девушка спросила меня:
— Как вы думаете, сеньор, люди, которые остановили нас, обойдутся с моим отцом, наверное, сурово?
— У них, пожалуй, нет повода обращаться с ним хорошо.
— Тогда мне надо предупредить тех, кто в хижине.
Я не предполагал, что она может сбежать, и держал ее руку не так крепко, как до этого. Она вырвалась и побежала. Но я несколькими прыжками снова настиг ее и схватил за руку.
— Стойте, сеньорита, не расставаться же нам наскоро, не попрощавшись. Невежливо было бы не поблагодарить обитель, в которую вы направлялись.
Она испустила глубокий раздосадованный вздох, но теперь уже не говорила больше ни слова и послушно следовала за мной. Мы подошли к хижине. Но не успели отворить дверь, как она распахнулась изнутри, и при свете горящей лампы я увидел человека, чья голова была повязана пестрым платком, — так обвязываются платками гаучо, пропуская их поверх шляпы и под подбородком. Лицо мужчины я разглядеть не мог, поскольку он стоял спиной к свету.
— Наконец, наконец! — воскликнул он. — Твоя бабушка изболелась, ожидая лекарство.
— Это ты, кузен? — изумленно спросила она. — Сегодня, да еще так поздно, мы тебя не ждали.
— Но бабушка больна! А ты, я вижу, не одна. С каких это пор мою сестричку можно увидеть в такой поздний час с провожатым?
— С сегодняшнего дня. На меня напал какой-то негодяй. К счастью, сеньор оказался поблизости и освободил меня от этого настырного приставалы. Попросим его войти. Ладно? Пусть бабулечка поблагодарит его.
Изворотливая сестричка играла свою роль по хорошо известному ей сценарию, хотя понимала, что успеха ждать не придется. Вероятно, она не знала, как по-другому вести себя в такой ситуации.
— Совершенно естественно! — ответил кузен. — Пожалуйста, сеньор, заходите! Приветствуем вас самым сердечным образом.
Он отошел в сторону, освобождая дверной проем; свет упал на его лицо, и я узнал… того самого бандита. Он сумел изменить голос. Платок, повязанный вокруг головы и заменявший прежнюю шляпу, преобразил его внешность. Если бы днем я внимательно не рассмотрел его лицо, то сейчас бы обманулся.
— Спасибо, сеньор! — ответил я сдержанно. — Я не хочу мешать. Я доставил сеньориту домой, как обещал ей, но у меня не так много времени, чтобы задерживаться здесь.
— Зайдите только на миг, на один-единственный миг, сеньор!
— Ну хорошо, только чтобы поклониться бабуле. А внутри есть еще кто-нибудь?
— О, нет. Тут только мой крестный со своим сыном, больше никого. Вы обязаны выпить с нами по глотку, пока не придет отец сеньориты, он вернется домой через несколько минут. Моя сестричка — сама любезность, вы будете счастливы, когда узнаете ее поближе. Заходите же, заходите, сеньор!
Он произнес эти слова с такой искренностью и так настойчиво, что обманул бы, наверное, любого другого, кроме меня. Но я не спешил следовать его призыву. Позади меня раздался голос:
— Проходите внутрь, сеньор, и ни о чем не беспокойтесь! Все именно так, как говорит добрый племянник. Вам там понравится. Я тоже зайду вместе с вами. Ну, пошли!
Это был йербатеро. Бандит удивился:
— Еще один! А вы кто, сеньор?
— Я сопровождаю отца, он только что вернулся, — ответил йербатеро. — Ну ладно, пошли, пошли!
Он подтолкнул меня, я подтолкнул сеньориту, а та оттолкнула бандита в сторону. Мы прямо с улицы попали в комнату. Я на всякий случай схватился за него. Ситуация казалась мне подозрительней, чем прежде. Во мне шевельнулся импульс недоверия и к йербатеро. Я вдруг подумал о том, что, собственно, совсем не знал его. Судя по его поведению, он тоже мог оказаться членом этой теплой компании шулеров и убийц. Но через мгновение, заметив, что за нами в дом вошли еще пятеро йербатеро, я упрекал себя за это недоверие. У каждого сборщика чая в руке был нож. Окна в доме не были застеклены, и ставни оставались распахнутыми. Дом был одноэтажным, тонкая перегородка разделяла его на две половины. Соединявшая их дверь была закрыта. В углу на стуле сидела старая женщина, с лицом, изборожденным морщинами, глаза которой с явным беспокойством следили за неожиданно вошедшими людьми. Несколько соломенных матов, лежавших на полу, и табуретка, которая, кажется, использовалась в качестве стола, составляли всю меблировку дома.