– Бог знает, как с нами здесь обращаются! – почти вслух, не стесняясь близости классной дамы, ворчала она. – Если б наши родные только узнали об этом!..
– Ах, душка, – сочувственно произнесла Миля Корбина, сидевшая на одной парте с Кирой, – плюнь ты на это дело и на эту противную Ар… – Миля не договорила, потому что Пугач стояла прямо перед ней.
– Воспитанница, которая плюет, – проскрипела она своим дребезжащим голосом, подчеркнуто раздельно и сочно выговаривая слова, – не получает «двенадцать» за поведение!
И она величественно прошагала между партами, подошла к красной доске, на которой записывались имена лучших по поведению воспитанниц, и своим костлявым пальцем стерла с доски имя Корбиной.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – сочувственно произнесла Кира. – Уже и до парфеток добираться начинает! Противная Пугачиха!
– Mesdames, встаньте в пары и следуйте за мной! – тем же невозмутимым голосом скомандовала Арно, и мы, сгруппировавшись в середине класса, разобрались по парам и направились в сад.
Глава IV. Принцесса из серого дома
Громадный институтский сад пестрел своим осенним нарядом. Желтые клены, красноватые липы и подернутые пурпуром кусты бузины составляли слегка поредевший, но прекрасный осенний букет.
В последнюю аллею разрешалось ходить только выпускным и пепиньеркам. Младшие классы ограничивались гимнастической площадкой и ближайшими к крыльцу дорожками.
Едва девочки разбрелись по саду, как из дальнего угла, служившего наблюдательным пунктом, откуда институтки следили за серым домом, послышался звонкий и взволнованный голос Бельской:
– Сюда, медамочки, сюда идите, скорее!
Мы с Краснушкой, спокойно рассевшиеся было на садовой скамейке, быстро вскочили и, схватившись за руки, побежали на зов.
В беседке из акаций, с которых уже давно слетела листва, стояли кое-кто из наших во главе с отчаянно размахивавшей руками Белкой.
– Смотрите! Смотрите! – увидев нас, прошептала она, захлебываясь от волнения. – Вот чудеса-то!
При этом она указывала нам рукой в направлении серого дома…
Я подняла голову, взглянула… и отступила, удивленная новым, необычайным зрелищем. Серый дом преобразился. Ставни, плотно заколоченные в продолжение всего лета, теперь были открыты, и чисто вымытые окна ярко блестели стеклами в лучах сентябрьского солнца. Но не дом и не ставни привлекли наше внимание.
Одно из окон было раскрыто, и в его амбразуре стояла девушка в белом платье, с двумя тяжелыми косами, ниспадавшими ей на грудь по обе стороны прелестной головки. Девушка была очень красива той чисто сказочной, мраморной красотой, которая сразу бросается в глаза и приковывает взоры. Белое воздушное платье дополняло волшебный образ, и вся она казалась чудесным олицетворением мечты, воплощенной грезой…
– Ах, дуся! Медамочки! Вот красавица-то! – восторженно зашептала Миля Корбина. – Куда лучше Вали Лер, право!
– Ну, вот еще! И сравнивать нельзя! Наша Валентина ей в подметки не годится! – авторитетно заметила смуглая Кира, не особенно стеснявшаяся в выражениях.
– Ах, душки, кто она? – зашептала Маня Иванова, широко открывшая рот от удивления. – Верно, княжна какая-нибудь или графиня… В таком роскошном доме живет!
– Не все ли равно, медамочки, – вмешалась в разговор Краснушка. – Кто бы она ни была – какое нам до нее дело! Вы точно никогда людей не видели: уставились в упор – даже неприлично. Только сконфузите бедняжку!
Но «бедняжка» и не думала конфузиться. Смущение не тронуло краской эти бледные, словно из мрамора изваянные щеки. Ее глаза, большие, смелые, прозрачно-синие, как морская волна, немного сощурившись, смотрели на нас с дерзким любопытством. Полные, яркие губки, странным диссонансом алевшие на этом бледном лице, улыбались – не то насмешливо, не то надменно.
– Ах, медамочки, она смеется! – восторженно зашептала Миля. – Дуся! Красавица, ангел! – и она послала незнакомке несколько воздушных поцелуев.
Девушка рассмеялась тем звонким, серебристым смехом, каким могут смеяться только дети. Потом, перегнувшись за окно всем своим гибким станом, весело воскликнула:
– Какие смешные девочки! Какого класса?
Мы нисколько не обиделись на слово «смешные» и поторопились ответить в один голос:
– Мы выпускные.
– Вот как! – произнесла девушка, и мне ясно послышалось, что она плохо выговаривает слова, как иностранка. – А эта красивая брюнетка, – кивнула она в мою сторону, – тоже из вашего класса?
– Это Галочка! Наша любимица! – ответила Миля Корбина, захлебываясь от счастья говорить с «принцессой», как она уже мгновенно окрестила девушку из серого дома.
– Галочка! – скривив свое красивое личико в насмешливую гримаску, фыркнула та. – Что за дикое имя! Галочка!.. Галка… Ведь это птица, если я не ошибаюсь? Странная фантазия у этих русских называть детей птичьими именами!
– Ах, вовсе нет! – воскликнула Кира. – Это не настоящее имя, а прозвище! А ее, – она указала на меня, – зовут Людмилой… Людмила, Люда… Это звучит так красиво, не правда ли?
– Хорошенькая девочка! – не отвечая на ее вопрос, произнесла «принцесса», бесцеремонно разглядывая меня своими чуть прищуренными глазами.
– А вы не русская? – спросила ее Кира.
Она в ответ только отрицательно покачала белокурой, с золотистым отливом головкой.
– Вы немка?
Она опять сделала отрицательный знак.
– Француженка? – не унималась Кира.
Новый жест и снова молчание.
– Так кто же вы? – готовая уже вспылить от нетерпения, крикнула Кира. – Кто вы? Лифляндка, курляндка, испанка, англичанка, итальянка?..
И так как девушка не отвечала, а только тихо смеялась своим серебристым смехом, Кира сердито пожала плечами и проворчала себе под нос:
– Вот важничает-то, скажите на милость!.. Будто и впрямь настоящая принцесса!
– Ах, оставь ее, душка! – прошептала Миля Корбина, не отрывавшая глаз от незнакомки. – Какое вам всем дело, кто она… В ней нет ничего обычного, человеческого… Я уверена, что она не живое существо, а греза, воплощенная легенда этого старого дома!..
– Милка, ты больна! Ступай в перевязочную, тебя осмотрят, душка! Ты заговариваться начала! – во все горло расхохоталась Дергунова, не терпевшая никаких «небесных миндалей», как она называла поэтические бредни Мили.
В ту же минуту «принцесса», еще не отошедшая от окна, снова заговорила:
– Не беспокойтесь, глупенькие, я такая же, как и вы, и ничего сверхъестественного во мне нет! И в доказательство этого я сейчас должна идти брать урок музыки, но завтра мы увидимся снова. Только не все, а то вы так кричите, что у меня от вашего шума может разболеться голова…
– Ах, скажите, нежности какие! – воскликнула неугомонная Кира, успевшая уже невзлюбить принцессу.
– Не все, – повторила красавица с легкой улыбкой, – вы и вы, – кивнула она мне и Марусе, – и вы тоже, обезьянка, – засмеялась она, посмотрев на Милю, – приходите ко мне завтра в этот же час.
– Ах, мы завтра не сможем, – нисколько, по-видимому, не обидевшись на данное ей прозвище, отозвалась Миля. – Мы сегодня гуляем во время пустого урока, а завтра в этот час у нас будет учитель, и мы не можем прийти…
– Она вами командует, как горничными, а вы таете! – сердито проворчала Бельская, недовольная тем, что не получила приглашения от «принцессы».
– Мы придем, придем непременно, как только будет можно! – не слушая ее, воскликнула Миля.
– А я не приду – увольте! – резко заявила Краснушка. – Очень надо исполнять прихоти этой гордячки… Да и тебе не советую, Галочка! – обратилась она ко мне, ничуть не стесняясь присутствия незнакомки.
– Ах, что ты, Маруся! – Миля даже руками всплеснула. – Она такая дуся! – и девочка снова обратила к окну восхищенный взор.
– Ну и дежурь у нее под окнами, если тебе это нравится, а меня избавь! – вспыхнула Запольская и, круто повернувшись спиной к серому дому, энергично зашагала прочь по аллее.
Только я собралась было последовать ее примеру, как до меня снова долетел серебристый голосок незнакомки:
– Смотрите, приходите же завтра! Вы мне очень нравитесь! И мне бы очень хотелось покороче познакомиться с вами!
Я оглянулась. Глаза девушки смотрели на меня. Значит, ее слова относились ко мне.
– Ах, счастливица Власовская, – завистливо промолвила Миля, – она зовет тебя!
– Не ходи, Люда, – незаметно дернула меня за руку внезапно вернувшаяся и снова подошедшая к нам Краснушка.
– Понятно, не ходи! – вмешалась Кира Дергунова и, повернувшись к окну, сказала с издевкой, сопровождая свои слова насмешливым реверансом: – Прелестная принцесса, соблаговолите назвать ваше имя!
– Извольте, – в тон ей отвечала незнакомка, – меня зовут Нора Трахтенберг.
Трахтенберг!.. Какая знакомая фамилия. Где я ее слышала? Ах, да, вспоминаю… Когда я была еще совсем маленькой седьмушкой, моя подруга по классу – такая же маленькая девочка, как и я, княжна Нина Джаваха – «обожала», по институтскому обычаю, одну из старшеклассниц, белокурую шведку Ирочку Трахтенберг. Потом, когда моя подруга Нина умерла от чахотки, а Ирочка вышла из института по окончании курса, я потеряла ее из виду. Теперь, когда я услышала эту фамилию, мне показалось, будто я заметила что-то знакомое в лице Норы, особенно во взгляде ее насмешливых, прозрачных, словно русалочьих глаз и в надменной улыбке алого ротика.
Я хотела было спросить ее, не приходится ли она сестрой Ирэн, но как раз в этот миг в конце аллеи появилась Пугач, строго запрещавшая нам стоять у забора и еще строже преследовавшая за разговоры с посторонними… Мы встрепенулись и врассыпную бросились прочь.
Окно захлопнулось. «Принцесса» Нора исчезла так же внезапно, как и появилась в нем. Раздался звонок, напомнивший нам, что прогулка закончена, и надо идти на завтрак.
Глава V. Сон в руку. – История. – Новый учитель
Весь этот день только и разговору было, что о «принцессе» из серого дома.
Девочки разделились на две партии. Миля Корбина и Мушка стояли за Нору. Особенно горячо восторгалась ею Миля. Пылкое воображение девочки рисовало фантастические картины о жизни белокурой незнакомки.
– Медамочки, вы слышали, как она говорит? Совсем-совсем как нерусская! – восторженно захлебываясь, говорила Миля. – Я уверена, что она француженка! Наверное, ее отец эмигрант, убежал с родины и должен скрываться здесь, в России… Его ищут всюду, чтобы посадить в тюрьму, может быть, казнить, а они с дочерью скрылись в этом сером доме и…
– Ты, душка, совсем глупая, – неожиданно прервала пылкую речь Мили Краснушка, – времена казней, революций и прочего давно прошли!.. Хорошо же ты знаешь историю Франции, если в нынешнее время находишь в ней революцию и эмигрантов!
– Ах, оставь, пожалуйста, Запольская, – взбеленилась Миля, – не мешай мне фантазировать, как я не мешаю тебе писать твои глупые стихи!
– Глупые стихи! Глупые стихи! – так и вспыхнула Краснушка, мгновенно подурнев от гнева. – Медамочки, разве мои стихи так плохи, как говорит Корбина? Будьте судьями, душки!
– Перестань, Маруся! – остановила я мою разошедшуюся подругу. – Ну, пусть Миля восторгается своей принцессой и несет всякую чушь, какое тебе дело до этого?
– И то правда, Галочка, – разом успокаиваясь, согласилась Краснушка. – Пусть Милка паясничает и юродствует, сколько ей угодно… Только ты, Люда, обещай мне, что ты больше не пойдешь в последнюю аллею и не будешь разговаривать с этой белобрысой гордячкой.
– Конечно, не буду, смешная ты девочка! – поторопилась я успокоить моего друга.
– Побожись, Люда!
Я побожилась, трижды осенив себя крестным знамением (самая крепкая и нерушимая клятва в институтских стенах).
– Спасибо тебе, Галочка! – мигом просияв, воскликнула Краснушка. – Ах, Люда, ты и не представляешь, как ты мне дорога! Право же, я люблю тебя больше всех на свете!.. И мне досадно и неприятно, когда ты говоришь и ходишь с другими… Мне кажется, что я больше всех остальных имею право на твою дружбу. Не правда ли, Люда?
Я молча кивнула ей.
– Ну вот! Ну вот! – обрадовалась она. – А тут эта белая фиглярка лезет к тебе и навязывается на дружбу! Я не хочу, я не хочу, Люда, чтобы ты была с ней!
– Вот глупенькая! – не выдержала я и рассмеялась, – ведь белая фиглярка, как ты ее называешь, наверху, в окне, а мы внизу, в саду, за оградой. Какая же тут может быть дружба? Ни поговорить, ни погулять вместе!
– Ах, какая я глупая, Люда! – засмеялась она своим звучным, заразительным смехом. – Я и не сообразила… Ну, поцелуй же меня!
– За то, что ты глупая? – расхохоталась я.
– Да хотя бы и за это, Люда!
Пронзительный звонок, возвестивший начало урока, не помешал нам крепко, горячо поцеловаться.
– Не целоваться! – послышался над нами резкий окрик Пугача. – На все есть свое время!
Мы вздрогнули от неожиданности. За нами стояла классная дама.
– Господи! – тоскливо протянула Краснушка. – И когда же мы выйдем из этой нашей тюрьмы! Все по звонку, по времени – и спать, и есть, и смеяться, и даже целоваться. Каторга сибирская, и больше ничего!
– Не грубить! – вся вспыхнув, выкрикнула Арно и топнула ногой.
– А вы не топайте на меня, мадемуазель! – внезапно вспылила Запольская, и знакомые искорки ярко засверкали в ее темных зрачках. – Не топайте на меня, что это в самом деле!
– Не смейте так разговаривать с вашей наставницей! – зашипела Пугач. – Сейчас же замолчите, или я вам сбавлю три балла за поведение.
– За то, что я целовалась? – насмешливо сощурившись, спросила Краснушка, и недобрая улыбка зазмеилась в уголках ее алого ротика.
– За то, что вы дерзкая девчонка! Кадет! Мальчишка! Вот за что! – затопала на нее ногами окончательно выведенная из себя Арно и, выхватив из кармана свою записную книжку, в которой она ставила ежедневные отметки за поведение, дрожащей рукой написала в ней что-то.
– У вас сегодня «шесть» за поведение! – злобно объявила она Запольской. – И в будущее воскресенье вы останетесь без шнурка!
Шнурки выдавались нам за хорошее поведение и за языки. Иметь белый шнурок считалось у институток особенно почетным. И Краснушка за все время своего пребывания в институте никогда еще не была лишена этой награды, поэтому решение Арно глубоко возмутило ее горячее сердечко.
– Мадемуазель Арно! – отчетливо и звонко произнесла она, вся дрожа от волнения, и ее красивое личико, обрамленное огненной гривой вьющихся кудрей, так и запылало ярким румянцем. – Это несправедливо, это гадко! Вы не имели права придираться ко мне за то, что я поцеловала Власовскую. Учителя не было еще в классе, когда я это сделала… Я не хочу получать шестерки за поведение, когда я не виновата! Слышите ли, не виновата!.. Нет, нет и нет! – и совершенно неожиданно для всех нас Краснушка упала головой на пюпитр и исступленно, истерически зарыдала на весь класс.
– А-a, так-то вы разговариваете с вашими классными дамами! – прошипела Арно. – Тем хуже для вас, пеняйте на себя! Я вам ставлю «нуль» за поведение, и завтра же все будет известно начальнице! – и она снова выдернула злополучную книжечку и сделала в ней новую пометку против фамилии Запольской.
– Бедная Краснушка! Сон-то в руку! – сочувственно и сокрушенно покачала черненькой головкой Мушка.
– Подлая Арношка, аспид, злючка противная! – исступленно зашептала Кира Дергунова, сверкая своими цыганскими глазами. – Ненавижу ее, всеми силами души ненавижу!
– Видишь, Маруся, – торжественно произнесла Таня Петровская, – я тебе правду сказала: лавровый венок – это непременно нуль в журнале!
– Да не плачь же, Краснушка, – добавила она, наклоняясь к девочке, – ты же не виновата…
– Виноват только сон! – вмешалась Миля Корбина и тотчас же печально и сочувственно добавила: – Ах, душка, и зачем только ты видишь такие несчастные сны!