– Сказала тоже, конфет! – рассмеялся Вадик. – Гляциология – греческое слово и обозначает науку о льдах.
– Разве такая наука бывает? – удивилась Наташка. – Это же простой лёд. На нём играют в хоккей и… ещё мороженое в него кладут, чтобы не растаяло.
– Не знаешь – не говори! Изучать ледники очень важно. С них начинаются почти все реки. А реки дают воду полям.
– Как же их изучают?
– Разными приборами. Отец рассказывал, каждый день нужно измерять скорость.
– Чью скорость?
– Как ты не понимаешь! Ледник – это река. Только вместо воды – лёд. И он за день продвигается на несколько сантиметров.
– Я и не знала… Да, наверное, у твоего отца очень интересная работа.
– Интересная, – вздохнул Вадик. – Только он на свою станцию сразу на полгода уезжает.
– На так долго?
– Там смены такие.
– А я без папы столько не выдержу, – призналась Наташка. – И если он хоть на чуть-чуть куда-нибудь уедет, каждый день буду писать ему письма.
– Я тоже пишу, – признался Вадик и достал из ящика несколько запечатанных конвертов.
– Почему не отошлёшь? – удивилась Наташка. – А хочешь, сама в почтовый ящик брошу, когда завтра в детсад пойду?
– Сказала! Как же они дойдут, если в горах нет ни почты, ни почтальонов. Скоро на станцию полетит вертолёт, он письма и захватит.
– Разве со станцией больше никак нельзя связаться?
– Можно. Там радиостанция есть.
– Вот если бы у тебя она была тоже, тогда с твоим папой можно было бы говорить хоть каждую минуту.
Вадик ничего не ответил, а подошёл к окну.
Внизу, во дворе, дворник Тамара сгребала в кучу облетевшие с деревьев листья, потом подожгла их. Узкие оранжевые язычки пламени весело заплясали на них, потом неожиданно пропали, и от костра повалил едкий, горький дым.
– Не люблю, когда жгут листья, – сказал Вадик. – Папа тоже не любит… И мама с работы не идёт, – вздохнув, грустно добавил он.
Наташка задумалась, потом произнесла:
– Сегодня в детсаду мы новое стихотворение учили. Про «Дона» и «Магдалину».
– Про какого «Дона»?
– А ты послушай!
Наташка на одном дыхании выпалила стихотворение, потом поинтересовалась:
– Не знаешь, что такое броненосная черепаха?
– Наверное, черепаха с панцирем из брони. Ну, как у танка.
– А разве такие бывают?
– Это же Бразилия! Там непроходимые джунгли! В них, наверное, до сих пор живут неизвестные науке звери… Да, а кто сочинил стихотворение?
Наташка подумала, потом призналась:
– Какой-то английский писатель. Только фамилию забыла. В детсаду помнила, а сейчас забыла. Но всё равно мне стихотворение очень нравится.
– Мне тоже. Когда его слушаешь, будто тоже путешествуешь в разные края. Я, когда вырасту, обязательно буду, как папа… – Вадик помолчал и спросил: – Повтори ещё раз, где про ягуаров.
Наташка повторила.
– Дальше не нужно, – остановил он. – Я уже выучил.
– Так быстро? – не поверила Наташка.
– А у меня память хорошая, – похвастался Вадик. – Только дикция хромает. Учительница Марина Сергеевна говорит, что поэтому я всё без выражения рассказываю. И тройки ставит за это. А за память хвалит… Вот хочешь, по фамилиям назову, кто в московском «Динамо» играет?
– Не-а, – отказалась Наташка. – Мне футбол не нравится. Каждый вечер по телевизору его по всем программам гоняют. Из-за этого сколько интересных передач пропадает.
– Сказала! Если хочешь знать, футбол – самая интересная передача. Я его больше всего… Ой, смотри!
Маленький зелёный автобус с белой надписью «Изыскательская» въехал прямо во двор, из него вышла Вадикина мама и заторопилась в подъезд.
– На этом автобусе папа всегда домой возвращается! – радостно закричал Вадик и побежал открывать дверь.
– Вот хорошо, что ты дома, – обрадованно сказала Вадикина мама. – А я боялась, что не застану и придётся тебя искать. Собирайся скорее. Через полчаса связь со станцией!
– Ура!!! – крикнул Вадик на всю квартиру. – Я с папой поговорю!!!
– Можно к вам вечером прийти? – спросила Наташка.
– Конечно, – разрешила Вадикина мама. – Вечером мы с Вадиком пироги печь будем…
Зелёный автобус нёсся вперёд, обгоняя неуклюжие троллейбусы, проскакивая перекрёстки на жёлтый свет.
Вадик смотрел, как за окном мелькают деревья, машины, дома, и думал, что скажет папе. Конечно, папа понимает, что учиться в первом классе сложно, но про тройки по чтению лучше не говорить. Лучше рассказать что-нибудь другое.
Вадик стал перебирать в памяти события последних дней, но интересное не вспоминалось.
Не вспоминалось, и когда они с мамой вошли в высокое здание с колоннами, поднялись на лифте на восьмой этаж. Потом нужно было идти по длинному коридору, в который выходило множество дверей. Мама подошла к одной из них, и на ней Вадик увидел табличку «Узел связи».
– Нам сюда, – сказала мама и открыла дверь.
В просторной, ярко освещённой комнате стояло множество каких-то сложных приборов, и Вадик засмотрелся на мигающие в них лампочки, скачущие по шкалам и делениям разноцветные стрелки.
Мама что-то спросила у девушки, которая внимательно следила за работой приборов, и она показала в дальний конец комнаты.
Там, за столом с рацией, на металлическом стуле с кожаным сиденьем сидел радист. Наушники плотно прилегали к его светлой стриженой голове, и Вадику показалось, что он очень похож на французского лётчика из кинофильма «Нормандия – Неман», который недавно показывали по телевизору.
Радист обернулся, подмигнул Вадику и вдруг, наклонившись впёред, чётко произнёс в маленький оранжевый микрофон:
– Ноль тридцать седьмая! Ноль тридцать седьмая! Слушаю вас. Приём!
Вадик почувствовал, как мамина рука напряглась и сжала его локоть.
– Завтра с четырнадцати до пятнадцати ждите вертолёт, – сказал радист. – Заказ на сейсмописец и аккумуляторы принял. А сейчас маленький сюрприз для вашего начальника.
Он стянул с головы наушники и протянул Вадикиной маме.
Вадик тоже подался вперёд, прижался к маминой щеке и попытался услышать папин голос.
Но ничего не было слышно.
– Мы тебя ждём, – сказала мама. – И очень соскучились. Вадик здоров, учится хорошо, мне помогает. Он здесь, со мной рядом.
Чёрные круглые наушники вдруг оказались на Вадикиной голове, и очень далёкий, слабый папин голос произнёс:
– Вадик!
Вадик радостно набрал полную грудь воздуха и хотел рассказать папе, как рад его голосу, как соскучился по нему, и даже про тройки по чтению, как бегает в магазин за хлебом и молоком, как отлично научился гонять на велосипеде – даже без рук, и про то, что вчера пылесосил ковёр, починил вилку от телевизора и ещё много-много разных других вещей, за которые папа обязательно должен похвалить.
– Что же ты молчишь? – спросила мама и тронула Вадика за руку. – Что с тобой? Сейчас связь кончится!
– Пап, – вдруг неожиданно для себя сказал Вадик. – Я тебе стихотворение расскажу. Слушай.
Звонкий Вадикин голос чётко и отчётливо выговаривал каждое слово, и если бы учительница Марина Сергеевна тоже слышала его, то обязательно поставила бы пятёрку по чтению.
Крейсер «Аврора»
– Пап, – сказала Наташка вечером. – Меня Галина Викторовна похвалила.
Я аккуратно разбил пять яиц, вылил их содержимое на сковородку и, обернувшись к Наташке, предположил:
– Наверное, ты быстрее всех обед съела. Или в тихий час хорошо себя вела?
– Не угадал, – поправила меня Наташка. – И потом, вечно ты забываешь. Галина Викторовна у нас музыкальные занятия проводит. Мы уже столько песен разучили! «Пусть бегут неуклюже», «Голубой вагон», «Крейсер „Аврора“».
– А что, есть такая песня?
– Её давным-давно все знают! И в нашем саду. И в школе напротив. И даже почтальонша Леночка напевает, когда кидает газеты в почтовый ящик. Сама слышала! Пап, а пап. Давай я тебя этой песне научу. Ты её на работе петь будешь. Ведь скучно целый день сидеть за чертежами… Ой, а яичница пригорела!
Я быстро схватился за горячую сковородку, но тут же отдёрнул руку и стал дуть на пальцы.
– Сунь под холодную воду, – заволновалась Наташка. – А то волдырь вскочит!
Другой рукой я выключил газ и посмотрел на испорченную яичницу.
– Знаешь, – вздохнул я. – Это были наши последние яйца.
– Ну и пусть. Откроем лучше инжировое варенье.
Я вздохнул ещё раз и вытащил из шкафа банку.
– Открывай, открывай быстрее! – заторопила меня Наташка.
Но я сначала заварил чай, намазал хлеб маслом и только потом открыл варенье. Дочь мгновенно подцепила ложкой самую большую инжирину, отправила в рот и зажмурилась от удовольствия.
– Послушай, – заметил я. – Хлеб с маслом тоже нужно есть.
– Угу, – согласилась Наташка с набитым ртом. – Я им после закусывать буду.
– Так за что всё-таки Галина Викторовна тебя похвалила? – поинтересовался я. – Ты и не рассказала.
Наташка облизала сладкие вареньевые губы и серьёзно произнесла:
– За то, что у меня слух абсолютный.
– Какой-какой? – переспросил я.
– Абсолютный! Самый лучший, значит. И ещё сказала, что меня обязательно нужно учить музыке. Вот!
– А что, хорошая идея! У нас на работе, например, у многих дети музыкой занимаются. Маргариты Степановны дочь даже на арфе. Почему на арфе, спрашиваю. А она: «Да как вы не понимаете?! Это сейчас престижно».
– Мне арфа не нравится, – быстро сказала Наташка. – У неё звук пищащий. Я на фортепиано учиться хочу.
– Фортепиано – прекрасный инструмент, – согласился я. – Только, говорят, в музыкальную школу трудно поступить.
– Не-а! Соседский Альберт говорит, что уже и объявление повесили… «Объявляется приём» называется.
– Куда приём?
– В музыкальную школу. Этот приём прямо завтра и будет. В девять часов.
– Мне же на работу нужно.
Наташка сразу надулась, замолчала, и я понял, что с работы придётся отпрашиваться.
– Ну хорошо, – согласился я. – Но, Наташка, ты ведь совсем не подготовлена.
– Кто тебе сказал? – гордо произнесла дочь. – Я уже целых три дня усиленно готовлюсь… Вот скажи: что такое фортепиано?
– Тоже, спросила! Это каждый знает.
– И не каждый. Ты, например, не знаешь.
– Я не знаю! – обиделся я. – Фортепиано – инструмент с клавишами. Белыми и чёрными, – я задумался на секунду и добавил: – А внизу у него две педали.
– Не знаешь, не знаешь! – засмеялась Наташка. – Фортепиано – итальянское слово. По-русски – громко-тихо… Теперь я в Италию спокойно поехать смогу. Скажу «форте» – громко, значит, или «пиано» – тихо, и все-все итальянцы меня поймут!
– Действительно, не знал, – честно признался я. – Но, наверное, на экзамене не только об этом спрашивают?
– Остальное легкотня! Альберт говорит, что там ещё нужно песню спеть. А я целых девять на память знаю. И «Миллион алых роз» – все куплеты.
– Не нравится мне твоя самоуверенность, Наташка. По-моему, нужно быть гораздо скромнее.
Наташка задумчиво выловила из банки последнюю инжирину и произнесла:
– Очень скромным – тоже плохо. Нет, всё-таки нужно быть уверенным.
– Вот-вот. Уверенным, а не самоуверенным!
Наташка молча отнесла чашки в раковину, смахнула крошки со стола, потом сказала:
– Я подумаю над этим. А сейчас не мешай, я посуду мыть буду…
…Когда утром мы подошли к троллейбусной остановке, часы показывали пять минут десятого. Наташка нетерпеливо топала ногой и каждую секунду посматривала на время. Наконец из-за поворота показался новенький голубой троллейбус, притормозил возле нас, распахнул дверную гармошку, и мы поехали.
В музыкальной школе было много народа, и сначала мы растерялись.
– Скажите, где здесь экзаменуют? – обратился я к полной женщине в ярком цветастом платье. Женщина крепко держала за локоть мальчика в кружевной рубашке с завязанным на шее бантом, какие носят артисты.
Мальчик был грустный.
Женщина оглядела нас с Наташкой и поинтересовалась:
– На какой инструмент поступаете? На виолончель?
– Нет. Дочь очень хочет на фортепиано. Мы первый раз пришли и не знаем, к кому обратиться.
– Слышишь, Антон! Посмотри! Девочка хочет учиться. А ты?.. Я ведь уже и пианино достала. Прекрасный импортный инструмент, – поделилась она с нами. – Представляете? И цвет к остальной мебели точно подходит. А этот чертёнок заладил: не буду да не буду. Ничего, всё равно заставлю! Да, вам сначала нужно написать заявление и отдать секретарше.
Мы быстро написали заявление с просьбой допустить Наташку к экзамену, и нас послали на второй этаж в класс номер двадцать.
Экзамен принимали за дверью, обтянутой чёрным дерматином.
– Наташка, – сказал я. – Постой здесь, а я пока на работу позвоню. Всё равно твоя очередь ещё не скоро.
Дочь кивнула головой и согласилась…
До работы я долго не мог дозвониться и поэтому задержался. Когда я подошёл к двадцатому классу, Наташку уже вызвали. Прежде чем зайти, она обернулась, и я показал ей на счастье сразу два больших пальца.
Я присел на корточки и приложил ухо к замочной скважине.
– Так вы, дяденька, ничего не услышите, – подсказала мне какая-то девчонка с зажатой под мышкой скрипкой. – Когда здесь экзамены проходят, мы приоткрываем дверь и подслушиваем, как нас комиссия обсуждает. Только открывать нужно тихо и осторожно, а то знаете, какая дверь скрипучая.
Придерживая рукой, я медленно и плавно потянул тяжёлую дверь и через открывшуюся щёлку услышал голос.
Конец ознакомительного фрагмента.