«Когда же и мне, наконец, придет письмо? — размышлял воробей.
— Никто обо мне и не вспоминает».
Мрачно чирикая, он сидел в траве под липой. День был чудесный, и в голову ему пришла одна мысль. «Начну-ка я давать уроки по написанию писем, — решил он. — Так я и сделаю!»
Он расправил крылышки и полетел через лес, и над речкой, и вдоль берега, и приглашал всех, кто хотел научиться писать письма, к себе на уроки.
На следующий день десятки зверей, которые больше всего на свете хотели научиться писать письма, сидели на полянке посередине леса. Там были верблюд, жук, зимородок, удод и даже игуана.
Всем раздали по ручке и по кусочку березовой коры.
— Начнем! — сказал воробей и запрыгал туда-сюда перед классом. Ученики крепко зажали пальцами ручки и стали внимательно слушать.
— Мы будем писать письмо мне, — постановил воробей. — Пишите: «Дорогой воробей!»
Все звери склонились над корой и написали медленными непривычными буквами: «Дорогой воробей!»
Воробей почесал в затылке и продолжил:
— Потом напишите: «Как у тебя дела?»
«Как у тебя дела?» — написали звери.
— Прекрасный вопрос… — сказал воробей. — Его ни в коем случае нельзя забывать. Ни в одном письме! А теперь напишите…
Воробей замолчал и задумался. «Ой-ой», — подумал он. Потом почесал кончиком крыла за ухом и произнес:
— «Хочешь, я испеку для тебя торт?» Да! Запишите это. Прекрасное предложение. «Хочешь, я испеку для тебя торт?» Такие предложения нужно писать особенно аккуратно. А потом напишите: «И скоро тебе его принесу». Пишите.
Звери написали: «Хочешь, я испеку для тебя торт? И скоро тебе его принесу».
— А внизу все подпишитесь, — сказал воробей и опять довольно запрыгал.
Потом он вдруг остановился.
— Но! — заметил он. — В письме никогда нельзя писать ерунду. То есть если вы написали, что испечете для кого-то торт, то надо непременно его испечь. А если вы написали, что скоро его принесете, то надо прийти и принести.
Звери послушно закивали и постарались все как следует запомнить.
Воробей еще объяснил, как подбрасывать письмо в воздух и что ветер всегда-всегда доставит его по адресу.
Звери подбросили письма в воздух, поблагодарили воробья и отправились по домам.
Лениво взмахивая крыльями под теплым солнышком, воробей отправился к своему дому под липой. «Полезный был урок», — рассудил он.
Не успел он добраться до дома, как к нему уже прилетели все письма.
Десятки писем. Они просто завалили воробья с головой.
— Это от моих учеников, — гордо сказал он сам себе.
А через некоторое время к нему один за другим начали приходить и сами ученики с тортами, о которых они написали в письмах. Для одного воробья их было слишком много, и они съели их вместе.
Это был длинный и веселый вечер в начале лета.
Когда наступили сумерки, от тортов не осталось ни крошки. Воробей поднялся и написал на песке огромными буквами:
Дорогие ученики!
Спасибо вам большое.
Ваш учитель воробей
— Посмотрите, — сказал он. — Это письмо-благодарность.
Звери кивнули. Восхищаясь воробьем, они отправились по домам.
На празднике у носорога медведь и муравей сидели рядом.
Перед ними стоял торт. Медведь протянул лапу, заграбастал торт и начал есть.
Через некоторое время муравей спросил:
— Можно мне тоже кусочек?
Медведь отправил в рот новый кусок, посмотрел на муравья и попытался что-то сказать. Но рот у него был забит тортом. Он взял кусок бумаги и написал:
У меня полный рот.
Что ты сказал?
— Можно и мне кусочек? — крикнул муравей.
Медведь, не переставая жевать, написал в ответ:
Если хочешь что-то спросить, то напиши.
Когда у меня работают челюсти — я глохну!
И ничего не понимаю. К сожалению.
Муравей схватил бумажку и написал:
Можно мне кусочек?
Медведь откусил гигантский кусок, немного подумал и написал:
Кусочек чего?
Муравей начал скрипеть зубами.
Можно мне в конце-то концов тоже кусочек этого торта?
— написал он.
Медведь как раз сунул в рот последний кусок торта, промычал: «М-м-м… восхитительно!» — прожевал и крикнул носорогу:
— Что это был за торт, носорог?
— Из сладкой травы! — громко ответил носорог.
— Ух ты, — сказал медведь.
Потом он повернулся к муравью и удивленно спросил:
— Ты тоже хотел кусочек?
Но муравей уже встал со своего места и мрачно стоял в углу, за веткой ивы, глядя в пол.
Медведь вздохнул, и в этот момент стул под ним с треском и грохотом медленно развалился.
Уважаемый жук-доктор! Не будете ли вы так любезны собрать меня заново?
Дело в том, что я собран нехорошо.
Стоит мне как следует задуматься, как я начинаю понимать, со мной что-то не так: все части тела или не на своем месте, или вообще ни к чему. Усики, пальцы на ногах, да что ни возьми.
Еще мне хотелось бы иметь более легкую куртку. Та, которую я ношу сейчас, сильно мешает мне летать. Вы когда-нибудь видели, чтобы я летал высоко? В облаках?
Я не видел.
И вот еще что. Я недоволен своими мыслями. Мне хотелось бы подумать о чем-нибудь другом. Но о чем? Ну да, если бы я знал, я бы непременно об этом подумал.
Могу ли я завтра в утренние часы появиться у Вас, чтобы Вы сами смогли посмотреть, что Вы можете для меня сделать? Как я буду выглядеть потом — не имеет никакого значения. Главное, чтобы было по-другому.
Сверчок
P.S. Я со своей стороны предложил бы убрать один усик и переставить один глаз мне на хвост, а другой глаз заменить ухом. Дело в том, что я неважно слышу. А вот, например, ухо на длинном усике — это кажется мне неплохим вариантом. Тогда бы я даже смог услышать себя на расстоянии. Я никогда не слышу как следует, как же я стрекочу. Да и вообще слышать нравится мне гораздо больше, чем видеть. Но окончательное решение я оставляю за Вами.
И еще. Мне бы хотелось, чтобы отныне меня звали «сварчок». Это можно устроить? Мне очень хочется, чтобы все, с кем бы я ни встретился, смотрели на меня и говорили: «Привет, сварчок! Как у тебя дела?» Тогда бы я отвлекался ненадолго от своих новых мыслей, кивал и отвечал: «Хорошо, очень хорошо!» А потом бы я поднялся в воздух и, стрекоча, полетел бы в небо до самого солнца. Мне очень этого хочется.
Подписываюсь заранее:
Сварчок
Однажды утром белка сидела за за столом и ей захотелось написать письмо муравью.
Но она не знала, как ей написать то, что она хотела.
Привет, муравей!
— начала она. Но это было не то, о чем она хотела сказать.
Она положила письмо на пол и начала снова.
Дорогой муравей!
— написала она. Но это было тоже совсем не то.
В начале нового письма она написала:
Привет, муравей!
В начале следующего:
Муравей!
Потом:
Муравей…
и
О, муравей…
и
Милый муравей!
и
Муравей, муравей…
Так она писала все утро и вздыхала все тяжелее. «Должно же быть какое-то начало, — подумала она, — которое подходило бы для муравья». Она была в этом уверена. Но ничего не могла придумать.
Гора писем на полу у стола становилась все больше.
В конце концов белка встала, пробралась через письма к двери и хотела выйти на улицу, чтобы подумать обо всем на большой ветке у своего дома.
Но как только она открыла дверь, в дом ворвался ветер, подхватил все письма, собрал их в маленький смерч и унес к муравью.
День был прекрасный, и муравей как раз сидел на солнышке у своей двери, думая о дальней дали.
И вдруг он оказался с головой засыпан белкиными письмами. С большим трудом он выбрался из этой огромной горы и начал читать.
Только поздним вечером, в лунном свете, он дочитал последнее письмо.
Какое-то время он просидел молча, глядя на спрятанные сумерками кусты.
Потом осторожно сложил письма одно на другое, так что эта стопка достала как раз до его крыши, вскарабкался наверх по стене дома, лег сверху на письма, укрылся письмом, которое начиналось с «Дорогой муравей!», и заснул.
Светила луна, и когда муравей ворочался, письма тихонько шелестели. Муравей кивал во сне и бормотал: «Да-да, муравей — это я».
Древесный червяк проделывал себе ход в дубе.
Эта серьезная и тяжелая работа, и только к середине дня червяк остановился и подумал: «Как бы я хотел быть вороной». Каркать казалось ему гораздо легче, чем сверлить дерево. Он отряхнул с плеча опилки и, ворча, стал работать дальше.
Когда-то давно ворона рассказала ему, что сверлить — его судьба.
— Моя судьба — каркать, — сказала она. — А твоя — сверлить.
— Вот как, — сказал тогда червяк.
Через некоторое время он остановился, чтобы вытереть пот.
— И письма мне никогда не приходят, — пробурчал он. Внутри дуба было очень тихо.
— Сюда что, не приносят почту? — крикнул он. Ответа не было.
— Ну конечно, нет, — сказал он с едкой усмешкой. Потом он решил одним махом просверлить насквозь весь дуб. Яростно орудуя челюстями, он принялся бурить ход прямо наверх.
Но вдруг у него перед носом оказалось письмо.
— Письмо! — закричал древесный червяк, смахнул с лица стружки и открыл конверт. В письме было написано:
Дорогой древесный червяк!
Приходи ко мне на день рождения!
Майский жук
Древесный червяк очень удивился и даже остановился. А потом проделал в письме дырку и стал яростно сверлить дальше.
— День рождения… — бурчал он. — День рождения… Надо сверлить!
Он так разогнался, что врезался в дубовую кору, пробил ее, с огромной скоростью вылетел наружу, пролетел по воздуху и упал в траву.
— Ух ты! — воскликнул он. — Что это было?
Он потер лоб и тут услышал голос:
— Как здорово, что ты сразу пришел!
Это был майский жук, который как раз начал праздновать свой день рождения. Древесный червяк стал его первым гостем.
Он помог ему подняться, но древесный червяк мрачно озирался по сторонам и почти задыхался от воздуха.
— Я приготовил тебе сладкие опилки, — сказал майский жук.
— Правда? — удивился червяк.
Майский жук кивнул и отвел червяка к толстому пеньку.
— Вот, — указал он.
Древесный червяк тут же принялся сверлить пенек, залез в него и скоро добрался до сладких опилок.
Снаружи раздавались звуки праздничного веселья. Там пели и танцевали.
— Ты танцуешь? — спросил майский жук и постучал по пеньку.
— Что? — крикнул червяк.
— Танцуешь? Так положено на праздниках.
— Да, — сказал червяк. — Танцую.
Он неловко попытался что-то станцевать, потерял равновесие, завалился вверх ногами и воткнулся головой прямо в опилки. «Надеюсь, что танцы — не моя судьба», — подумал он.
Пока червяк торчал вниз головой в опилках, он передумал обо всем, что тоже могло быть его судьбой: заставать зверей врасплох, сворачиваться в клубок, раздуваться, что-нибудь прикарманивать, резонировать, поддаваться на уговоры и еще много вещей, о которых он точно не знал, что они означают. «Весь день поддаваться на уговоры… — думал он. — Это было бы моим упадком». Хотя, что такое «упадок», он тоже не знал, но подозревал, что нечто неприятное. И тогда он решил, что сверлить — не так уж плохо. Потому что здесь он был большой мастер. Это он знал точно.
— Да-да-да! — закричал он. — Сверлить!
Но майский жук уже ушел к другим гостям, и никого из них вовсе не волновали ни древесный червяк, ни его судьба.
Сверчок написал записку:
Меня нет!
Повесил ее на дверь и исчез.
Когда он вернулся, то только успел заметить, как записка улетела прочь.
«Как странно, — изумился он. — Меня и правда не было». Где он был, он тоже не знал.
Потом он написал:
Я ушел в пустыню
— и оказался посреди пустыни.
«Как странно! Как странно!» — удивлялся он.
Когда спустя какое-то время он вернулся, то глубоко задумался, а потом написал:
Здесь стоит огромный торт
— и перед ним оказался огромный торт.
«Все, что я пишу, происходит на самом деле», — подумал он и открыл рот. Но не успел он откусить и кусочка, как какой-то прохожий, как две капли воды похожий на медведя, мгновенно слопал весь торт.
Тогда сверчок написал:
Только я, сверчок, съем целиком весь торт, который сейчас стоит передо мной.
И на всякий случай приписал внизу:
И никто другой.
В полном одиночестве он съел целиком весь торт, который вдруг появился перед ним. Но это показалось ему скучным, да и торт, сказать честно, был не такой уж вкусный.
Когда торт кончился, сверчок подумал: «Теперь мне больше ничего не хочется». И не смог вспомнить, приходило ли ему в голову такое когда-нибудь раньше.
Он мрачно смотрел в землю и думал: «Единственное, что я еще могу сделать, — это стрекотать». И он стал стрекотать. Но и это получилось у него как-то грустно.
Он опять задумался и написал:
Я всегда стрекочу чисто и захватывающе
— и стал стрекотать чисто и захватывающе весь день. Бесконечно.
Под вечер он устал, и его стрекотание стало больше похоже на плач. Но оно все равно осталось чистым и захватывающим стрекотанием.
А потом сверчок написал, что он больше не будет ничего писать и ничего не будет вешать на дверь. «Письма очень опасны», — заключил он и представил себе письма с рогами, которые бросались на него, мысли с колючками и с зубами, острыми, как лезвия. Испугавшись, он забрался в угол комнаты.