— Дурак! Опрокинешь нас!
Царь поправил съехавшую набок корону и продолжал:
— Бог поставил меня на это место только для того, чтобы я командовал!
И он выпрямился в колеснице. Высоко поднял копье и крикнул дребезжащим старческим голосом:
— Солдаты, на колени!
Все войско упало на колени перед Охом.
— К бою готовьсь! — снова скомандовал царь.
Солдаты ловко натянули луки и прицелились в великана.
Царь завопил:
— Стреляйте!
Стрелы дождем осыпали великана, но он отряхнулся от них, как дикий кабан отряхивается в лесу от сосновых иголок, и оглушительно захохотал.
Все поле загудело.
— Встать! — снова раздался дрожащий голосок царя.
Солдаты поднялись.
— Мечите копья!
Вихрем понеслись солдатские копья к Оху, но ни одно не смогло пробить его толстую кожу. Они скользили по его лбу, груди, голым рукам и ломались, словно хворостинки.
Ох угрожающе и зловеще смеялся.
А в царской колеснице Вейхайвей в отчаянии ломала руки:
— Ах, этот великан просто непобедим!
Растерянный и испуганный царь повернулся к дочери:
— Что же теперь делать? В какую норку спрятаться?
И он так задрожал, что выронил свой жезл, а корона съехала набок, словно шапка у пьяницы.
В этот роковой миг Вейхайвей дала ему совет:
— Очень просто, папа: пойди к Оху, упади перед ним на колени и сдайся в плен. Так делают все побежденные цари.
И она обеими руками стала подталкивать отца.
Нехотя сошел царь с колесницы, пробормотал:
— Эх, очень мне было нужно к медведю за медом идти! — и направился к великану.
Войско расступилось, давая ему дорогу. Подойдя к ногам Оха, царь Гусак отстегнул саблю и протянул ее великану, не глядя ему в глаза, а потом повалился на брюхо, обхватив руками ногу победителя. Ох взял царскую саблю, высоко поднял ее и, размахнувшись, начал плашмя колотить ею пониже царской спины.
— Вот тебе золотое яблоко! Вот еще! Еще!
Царь поднял голову и умоляюще поглядел на Оха:
— Сдаюсь! Скажи, каковы твои условия мира?
Ох ответил:
— Во-первых, ты должен отдать мне всех солдат!
— Возьми их. А во-вторых?
— Во-вторых, — почесал в затылке великан и вытащил из уха копье, — ты всякий день будешь давать моему отцу, старому Дракону, по девушке. Он очень любит их кушать. Каждое утро обреченную должны приводить на площадь, к источнику. Подписывай договор!
Царь поднялся на ноги и пальцем поманил к себе барабанщика:
— Эй, парень, дай-ка свой барабан!
Барабанщик вышел вперед и поставил барабан на землю — получился стол. Ох вынул из кармана большой пергаментный свиток и положил его поверх барабана. Царь Гусак надел очки, подписал договор, выпрямился и спросил Оха:
— А теперь я свободен?
Великан пренебрежительно махнул рукой:
— Можешь идти на все четыре стороны.
Царь бросился к своей колеснице. А Ох огляделся и вдруг наткнулся глазами на высокое дерево. Оно было невдалеке. Ох подошел к нему, протянул руки, взялся за самую большую ветку, напрягся — так что жилы на шее вздулись, и вырвал дерево вместе с корнями. И стал размахивать им направо и налево. Погнал перед собой войско, как рассердившийся пастух сгоняет со склона горы свое стадо.
Солдаты бегом бросились к Драконову лесу и бежали до тех пор, пока не оказались перед открытыми железными воротами. И все до одного попали в подземные мастерские великана. Ох грозно встал на пороге подземелья и голос его, как гром, раскатился над головами пленников:
— Рабы! Отныне я — ваш господин и повелитель. Вы будете работать на меня до тех пор, пока не выпадут ваши зубы и не сотрутся ваши ногти. Я хочу, чтобы вы делали секиры и мечи, ножи и копья! Все делали! А получать за это вы будете корку сухого хлеба и кружку теплой воды.
Рабы опоясались кожаными фартуками, встали у наковален, раздули меха и принялись ковать оружие.
Ох закрыл ворота и запер их на засов.
О БАРАНЕ, УПАВШЕМ С НЕБА
Каким же он был, этот баран, упавший с неба? От света солнца его рога и копыта блестели, как позолоченные. На его спине сидел младший брат. Он обеими руками держался за рога барана и с тревогой поглядывал вниз.
Но вот баран ударился копытами о землю, ездок перелетел через его голову, пропахал носом по траве и начал отфыркиваться, как мышь в муке.
Вокруг простиралось безмолвное и пустое поле. Нигде не было видно ни одной живой души. Пыли видны лишь брошенные как попало стрелы, копья, барабаны немые свидетели недавней битвы. Лежало среди поля и большое, вырванное с корнями дерево. Над полем, ища падаль, кружились вороны.
Вдалеке темнел густой лес. Время от времени над ним вспыхивали огненные языки, окрашивая края облаков в кроваво-красный цвет. Казалось, вот-вот небо загорится.
Направо виднелся город, окруженный зубчатой стеной. За стеной поднимались островерхие крыши, купола церквей, каменные колоннады.
Черный баран, как только освободился от седока, бросился бежать по бесконечному полю. Сначала он был величиной с шапку, потом с воробья, потом стал не больше ружейной пули и, наконец, совсем исчез.
Младший брат поднялся с земли, размял ноги и проговорил:
— Видать, это и есть нужная мне Нижняя земля. Пойду-ка я, посмотрю, что делается в этом городе.
И он зашагал к зубчатой стене. Городские ворота были широко распахнуты. Людей возле них не было. Гость с Верхней земли вошел в город и принялся осматриваться. Никого. Улицы были пусты. Окна в домах закрыты, занавески на них — опущены. Мастерские и лавки все заперты.
Младший брат остановился перед одним из домиков, что робко выглядывал из-за побеленной ограды. Его черепичная крыша заросла мхом. Младший брат рукояткой меча постучал в ворота. За оградой послышались тихие шаркающие шаги. Ворота заскрипели и приоткрылись.
Показалась старая женщина, седая и морщинистая, с черным платком на голове, с желтой пряжкой на поясе.
Старушка взглянула на чужеземца и спросила:
— Откуда ты, сынок?
— С Верхней земли, — ответил младший брат.
— С Верхней? — удивилась старушка. — Ну что ж, входи, гостем будешь.
Младший брат переступил порог, вошел в чисто прибранную бедную горницу. Под лавкой стояли пустые кувшины, порожние ведра. На лавке одна возле другой лежали шесть меховых шапок, над ними, на гвозде, висело небольшое ожерелье.
— Чьи это шапки? — спросил гость.
— Шапки-то? — старушка в задумчивости склонила голову. — Шапки эти носили мои сыновья, а ожерелье осталось от дочки Златушки.
Женщина тяжело вздохнула и опустила глаза.
— А где же сами сыновья? — снова поинтересовался гость.
— Рабы они теперь, а раньше мастерили для нашего города самые лучшие фонари. Но царь надел им на головы шлемы, дал им луки и копья и погнал их на бой с Драконом, который злобствует и на Верхней и на Нижней земле. Там, на поле сражения, сын Дракона и взял их в рабство… Пропали мои ребятушки… Есть хочешь, сынок?
Младший брат, у которого уже давным-давно и крошки во рту не было, сейчас же ответил:
— Очень хочу!
Старушка пододвинула к нему низенькую табуретку на трех ножках и сказала:
— Ты пока отдохни, а я тебе лепешку испеку.
А потом подошла к узорному ларю, открыла его, деревянным ковшиком загребла оттуда муки, высыпала ее в сито и начала просеивать над корытцем. Сито подрагивало в руках хозяйки, а та приговаривала:
Опустила старушка голову, и слезы градом покатились в корытце. Плечи ее затряслись.
Стала она замешивать тесто не водой, а слезами.
Гость очень удивился и спросил:
— Почему ты, бабушка, плачешь и почему поливаешь муку слезами, а не водой? Разве в вашем городе нет колодца или источника?
Старушка взглянула на него мокрыми от слез глазами:
— Был у нас большой источник, и из него текла прозрачная, студеная вода, но вот уже семь дней, как великан Ох заткнул его железной пробкой. Злодей вздумал уморить весь город. Чтоб его чума взяла, проклятого!
— Почему же он это сделал? — спросил младший брат.
— Потому что царь Гусак не хочет отдать свою дочь Дракону. Надо тебе сказать, что каждое утро к нам в город прибегает из Драконова леса олень во-от с такими рогами. Он запряжен в карету — всю из стекла — и каждое утро увозит по девушке. Такой уж договор заключил наш царь с Драконом: каждый день мы должны давать ему по девушке. Царь велел всем по очереди отдавать своих дочерей, и мы выполняли царский приказ, хотя сердца наши обливались кровью. Но когда пришел черед царевны Вейхайвей, его величество отказался дать ее: она, мол, не годится в пищу, в жилах у нее, мол, течет царская кровь. Стеклянная карета впервые вернулась в лес порожней. В тот же день великан Ох, кипя гневом, ворвался в город и заткнул источник. Семь дней никто капли воды не брал в рот. Со слезами умоляли царя отдать Вейхайвей, но он остался глух к мольбам. Тогда все решили покинуть город и оставить Гусака одного — пусть помирает с голода. Царь Гусак испугался и согласился отдать свою дочь. Сегодня придворные отвели царевну Вейхайвей в ее лучшем наряде к источнику.
С улицы послышался звон бубенчиков: приблизившись, он стал сильнее и затем отдалился.
Стеклянная карета проехала. Слышишь бубенчики? — сказала старушка. Ее прислали за Вейхайвей.
— А где твоя дочь? — спросил гость.
— Семь дней тому назад моя Златушка уехала в этой же самой карете и больше не вернется, родимая! Взяла с собой и своего любимого котеночка. Осталось здесь только ее ожерелье.
Старушка тяжко вздохнула, взглянула на ожерелье и продолжала:
— Ох, доченька родимая, жива ли ты еще, или же проглотил тебя ненасытный Дракон?
В МРАЧНОМ ДВОРЦЕ ДРАКОНА
А вот что случилось в тот печальный день, когда старушка рассталась со своей дочерью.
Когда стеклянная карета остановилась и бубенчики, еще раз звякнув, умолкли, ее дверцы приоткрылись, из них высунулась длинная костлявая рука и, схватив девушку, втащила ее в карету.
Олень сделал круг и помчался назад — в лес, над которым вспыхивали огненные языки. Кучером был малюсенький человечек — ростом с вершок, борода с аршин. Девушка посмотрела через его плечо и увидела перед собой огромную стену, сложенную из закопченных каменных глыб. Она окружала башни Дракона.
Эти башни внушали ужас. Из покрытых копотью труб вырывались клубы дыма и огонь. Слышался гул подземных мастерских. Наковальни звенели, словно колокольцы возвращающихся под вечер стад.
Стену окружал глубокий ров, наполненный зеленоватой водой. Из воды торчали головы ленивых крокодилов. Злобно шипели змеи на берегу.
Как только олень приблизился к стене — в ней отворились высокие ворота, словно язык гигантского гада, со скрипом выдвинулся железный мост и протянулся надо рвом.
Карета въехала в ворота. Мост тотчас же исчез, а ворота с шумом захлопнулись.
Высунув голову в окошко, Златушка увидела перед собой мрачный дворец и в страхе зажмурила глаза.
Перед ней возвышалась колоннада из черного блестящего мрамора с зелеными жилками. Между колоннами извивалась гранитная лестница. Ее охранял двуглавый пес на золотой цепи.
Вблизи раздавались крики сов. Летучие мыши сновали среди гигантской паутины. Мяукали дикие коты.
Великан Ох медленно спустился по лестнице и остановился на нижней площадке. Ростом он был не ниже мраморных колонн. На шее у него висел ключ.
Стеклянная карета остановилась у его ног. Человек-с-вершок открыл дверцу, и Златушка сошла на землю. Двуглавый пес яростно кинулся на нее, оскалив обе свои пасти, но великан с такой силой отпихнул его ногой, что золотая цепь порвалась, и разъяренное животное отлетело в сад.
Ох нагнулся, схватил за руку перепугавшуюся до смерти Златушку и потащил по лестнице. Приволок ее в просторную, наполненную чадом комнату с почерневшим от сажи потолком. Посредине комнаты висел на цепи котел, в котором что-то клокотало. Под ним горели, разбрасывая искры, стволы вековых деревьев.
В углу стояла лавка, покрытая шкурами бурых медведей. Кто-то оставил на ней домру с тремя струнами. Комнату освещали три сальные свечки, вставленные в железный подсвечник.
Великан повернулся к побледневшей девушке.
— Тебе повезло, — сказал он. — Отец мой вернулся домой с окровавленной пастью. Чья-то стрела пронзила ему язык. Поэтому он не сможет сейчас тебя съесть. Садись сюда! — подтолкнул он ее к лавке.
Златушка покорно уселась, с ужасом глядя на страшного великана. Ее ресницы трепетали, словно крылышки бабочки, вьющейся над огнем.
Ох открыл вделанный в стену шкаф, вынул оттуда круглый низенький столик и поставил его возле котла. Достал с полки две глиняных миски одну огромную, точно корыто, другую, как для ребеночка, — и поставил их на стол. Достал и две ложки. Одну величиной с черпак, другую с детскую ладошку. Маленькую ложку положил рядом с маленькой миской, а большую сунул в котел, достал оттуда целый крокодилий окорок и выложил его в большую миску. А в мисочку положил кусочек мяса не больше цыплячьей печенки и грубо сунул Златушке:
— Ешь!
Златушка с отвращением замотала головой:
— Я не голодна.
Великан нахмурился и заскрежетал зубами:
— Или ты будешь есть, или я тебя живьем брошу в котел!
Уселся спиной к девушке и, поставив столик между ног, громко и жадно зачавкал.
Побледневшая Златушка не сводила с него глаз. Незаметно от великана она сунула руку за пазуху и вытащила оттуда котенка. Проголодавшийся котенок так и накинулся на мясо. Вытащил его и спрятался с ним под лавкою.
Тут Ох обернулся к Златушке. От жадности он хотел проглотить целиком крокодилий окорок, но подавился.
— По-по-по-хлопай меня по спине! — с трудом проговорил великан, выпучив глаза.
Златушка стала кулачками бить его по спине.
Наконец великан проглотил застрявший в горле кусок и сказал девушке:
— Будет! Уже все прошло. Моя спина — не барабан. Великоват кусочек попался, вот я и подавился. А тебе, как вижу, по вкусу пришлось крокодилье мясо. Завтра дам тебе медвежье ухо.
Он бросил ложку и потянулся за домрой. Взял ее, положил на колени и начал тренькать:
Затем повернулся к Златушке:
— Ты умеешь петь?
Златушка тихо ответила:
— Умею.
— Спой мне песенку! — велел ей великан. — Если убаюкаешь меня, завтра скажу отцу, чтобы он не ел тебя. Будешь жить здесь и поддерживать огонь, когда меня нет дома.
Златушка взяла домру и, чуть притронувшись к струнам, запела тихим голоском: