— У основания семи небес есть шаман Дьелвис с семью бубнами. Съезди к нему, пусть пошаманит: есть ли где-то душа-кут нашего ребенка?
Налила в кожаный сосуд-тажур молочной водки-араки. Старик поймал своего рыже-серого коня, золотой широкий потник положил, вьючное седло перекинул, шестьдесят подхвостников надел, шестьдесят подпруг натянул. Тажур араки приторочил к седлу, пересчитав шесть стремян, сел на коня и направился к шаману. Ехал-ехал, хоть и далеко до дальней земли, а все же доехал. Привязал рыже-серого коня к коновязи, взял тажур и вошел в жилище шамана. Араку хозяину поднес, а сам стал кланяться.
— Что почуял, что увидел, каан-бий? — шаман спросил. — Зачем приехал?
— Пущенная стрела от камня не возвращается, посланный гонец от бия не возвращается, поручение не выполнив. Моя старуха попросила, чтобы вы пошаманили и узнали, есть ли где-то душа-кут нашего ребенка. Потому и приехал, — сказал Ак-Каан.
— Эх, давно я не шаманил! — вздохнул шаман и, взяв колотушку, принялся камлать. А закончив, так сказал:
— У тебя во дворе есть рыжий жеребец, вожак табуна. Принеси его в жертву, в нем душа-кут вашего ребенка.
Выслушав его, старик Ак-Каан поехал домой. Старуха его встречает и спрашивает:
— Что сказал шаман?
Ак-Каан ответил:
— Шаман сказал, что у меня во дворе есть рыжий жеребец, вожак табуна; оказывается, в нем и спрятана душа ребенка.
Стала требовать жена у старика, чтобы он привез шамана и сделал жертвоприношение. Ак-Каан поехал к шаману Дьелвису, живущему у основания семи небес.
Долго-долго ехал, хотя и далеко было до той земли, но все же доехал. Привязал коня к коновязи, вошел в аил, кланяется.
— Теперь что случилось? — шаман его спросил.
— Пришел позвать, чтобы сделали жертвоприношение, — отвечал старик.
— Что же я столько не шаманил, — вздохнул шаман, подал старику семь бубнов и отправился с ним. У дома Ак-Каан поймал рыжего жеребца, и принесли его в жертву. На следующий день поехал старик отвозить шамана домой.
Долго-долго ехал, хотя и далеко было до дальней земли, но съездил. Когда вернулся, старуха, оказывается, шестой месяц беременна. Еще немного пожили, и родилось у них семеро мальчиков.
Но вот прошло время, и старуха опять стала требовать у Ак-Каана:
— Зрение мое стало портиться, кто будет наших парней обшивать? За шестью небесами есть шаман Алаш с шестью бубнами. Съезди туда, попроси пошаманить: есть ли где душа-кут девочки?
Налила ему араки в тажур. Старик, поймав рыже-серого своего коня, положил золотой широкий потник, перекинул вьючное седло, надел золотой подхвостник, подтянул золотые подпруги. Тажур с водкой приторочил, пересчитав шесть стремян, сел на коня и поехал. Хоть и далеко было до дальней земли, раз поехал, доехал до шамана Алаша с шестью бубнами. Привязав коня к коновязи, стал кланяться.
— Что ты кланяешься, каан-бий? — спросил шаман.
— Пущенная стрела от камня не возвращается, посланный гонец от бия не возвращается, поручение не выполнив. Моя супруга попросила, чтобы вы пошаманили и узнали, есть ли где-то кут девочки, — так сказал Ак-Каан.
Взяв свою колотушку, шаман стал камлать. После ответил:
— Во дворе у тебя есть рыжая кобыла, вожак табуна. Принеси ее в жертву: в ней душа девочки.
Выслушав его, старик Ак-Каан поехал домой. Жена вышла ему навстречу.
— Что сказал шаман? — спросила она.
Старик рассказал все, что услышал сам от шамана. Старуха опять стала надоедать мужу, чтобы сделал он жертвоприношение рыжей кобылой. Ак-Каан сел на своего рыже-серого коня и поехал к шаману Алашу.
Приехав, привязал коня к коновязи, зашел в его золотой дворец и стал кланяться.
— Что теперь случилось, каан-бий? — спросил шаман.
— Пущенная стрела от камня не возвращается, посланный гонец от бия не возвращается, поручение не выполнив. Приехал позвать, чтобы принесли в жертву рыжую кобылу, — ответит Ак-Каан.
— Разве столько я не шаманил, зачем так кланяешься? Так и быть, поеду, сделаю жертвоприношение, — так сказав, он подал старику шесть бубнов, и поехали.
Но вернувшись, подумал Ак-Каан: «Чем приносить в жертву вожака табуна, рыжую кобылу, лучше принесу рыжую собаку, которая сидит у моего порога». Рыжую собаку он и поймал, и ею сделали жертвоприношение. На следующий день поехал отвозить шамана домой.
Хоть и далеко было до дальней земли, но съездил. Когда вернулся, его старуха, оказывается, была шестой месяц беременна. Прожили еще, и жена родила девочку с шестью глазами.
Однажды старший сын, Мака-Маатыр, без сна ночью лежал. В колыбели девочка туда качнулась, сюда качнулась, затем встала и пошла. Поймав одного теленка, бросила в очаг. Немного пожарив, вытащила и стала есть: большие кости изо рта выходили, мелкие кости из ноздрей выходили. Она кости сожгла, пепел сдула. В колыбель легла, туда качнулась, сюда качнулась и уснула.
На следующую ночь Мака-Маатыру опять не спалось. Колыбель туда качнулась, сюда качнулась, девочка встала и пошла. Жеребенка поймала, принесла, бросила в очаг.
Немного пожарив, стала есть: большие кости изо рта выходили, мелкие кости из ноздрей выходили. Кости сожгла, пепел сдула. Колыбель туда качнулась, сюда качнулась, она легла и заснула.
На третью ночь все опять крепко уснули, только Мака-Маатыру не спалось. Когда наступила полночь, колыбель туда качнулась, сюда качнулась, девочка встала и пошла. Принесла бычка и бросила в очаг. Немного пожарив, стала есть: большие кости изо рта выходили, мелкие кости из ноздрей выходили.
Кости сожгла, пепел сдула. Б колыбели туда качнулась, сюда качнулась, легла и уснула.
Наутро Мака-Маатыр сказал матери:
— Приготовь припасы, я хочу на охоту съездить.
Сестра стала проситься, чтобы он взял ее с собой.
— Я недолго буду, через два-три дня вернусь. Вот поеду надолго, возьму тебя с собой, — сказал Мака-Маатыр и уехал.
Но, поехав, бросился туда, куда ноги унесут, куда голова поведет, — без оглядки сбежал из дома.
Сколько проехал, неизвестно, далеко уже был, когда встретился ему Улуг-Пий, Великий Господин.
— Куда ты едешь, человек? — так спросил он его.
— У кого нет семьи, семью хочу создать, у кого нет брата, братом хочу быть, — ответил Мака-Маатыр.
Улуг-Пий сказал:
— Живи у меня.
Стал Мака у бия работать. Было у Улуг-Пия три дочери. Две замужем, а третья ходила и говорила: «За хорошего человека замуж пойду, хорошую одежду носить буду». Мака-Маатыр на этой девушке и женился.
Много ли, мало ли прожили, два свояка стали наговаривать тестю на Мака-Маатыра:
— Твоя младшая дочь собиралась выйти за хорошего человека, хотела носить хорошую одежду, а вышла за слугу. Твой младший зятек хвалился, что принесет самые большие перья птицы Пуруш.
Улуг-Пий позвал Мака-Маатыра:
— Говорил ли ты, что принесешь перья птицы Пуруш? Принеси же мне их.
— Я не слышал ни о какой птице Пуруш и не говорил так, — сказал Мака.
— Пойдешь — иди, не пойдешь — отрублю голову, положу вместо икр, отрублю ноги, положу вместо головы, — сказал грозный Улуг-Пий.
Мака-Маатыр, плача-рыдая, пришел к жене, рассказал ей все.
— Зачем ты плачешь? — спросила жена. — Пойдешь отсюда, дойдешь до дальнего болота. Посреди него будут стоять семь лиственниц, на вершине одной лиственницы свили круглое гнездо птицы Пуруш, — сказала она. Потом приготовила еду, и богатырь Мака уехал.
Доехал он до болота. Посредине него стояли семь лиственниц. На одной из них висело круглое гнездо птицы Пуруш, под семью лиственницами лежало озеро. Из этого озера к деревьям ползла семиголовая змея, семь раз обвиваясь вокруг ствола.
Богатырь Мака уперся ногами в ямку, сел на кочку. Перед рассветом поднялся туман, на небе сверкнула молния. Выстрелил Мака-Маатыр во все семь голов змеи и полез на вершину лиственницы. Долез он до гнезда, а там оказались птенцы птицы Пуруш.
— Э-э, дети, был ли это ваш пожиратель или ваш хранитель, но я его застрелил, — сказал богатырь.
— Разве это был наш хранитель? Это был пожиратель, который хотел съесть нас. Мать и отец только что улетели на охоту, плача-рыдая, говорили, что они своих птенцов, как только те подрастают; теряют; — так рассказали малютки.
Тут подул сильный-сильный ветер и пошел мелкий-мелкий снег.
— Это слезы из глаз отца бегут, — сказали птенцы. — Сейчас вернется и съест тебя, — так сказав, они спрятали Мака-Маатыра в гнезде.
Отец прилетел. В когтях одной лапы принес одного марала, в когтях другой лапы — еще одного марала.
— Пух-пух, куда не ступала нога человека, какой человек пришел, где не было духа чужого, чей чужой дух появился? — зафыркал он и стал все раскидывать туда-сюда.
— Э-э, отец, пришел человек, сделавший нам добро. Он пристрелил семиглавую змею, посмотри, — сказали птенцы.
Посмотрел отец: тело семиглавой змеи превратилось в гору, а кровь превратилась в озеро.
— Куда ушел человек, сделавший нам добро? — спросил он.
— Чтобы ты его не съел, мы спрятали его под гнездо, — ответили дети. — Пусть он там сидит, не то прилетит обозленная наша мать и съест человека.
Тут подул сильный-сильный ветер, высокие деревья с корнями свалились, у низеньких деревьев верхушки сломались, и пошел очень сильный дождь.
— Слезы из глаз матери льются, — сказали дети.
— Пух-пух, куда не ступала нога человека, какой человек пришел, где не было духа чужого, чей чужой дух появился? — спросила мать.
Отец ей крикнул:
— Спускайся, жена, дети живы!
Жена в когтях одной лапы держала маралуху, в когтях другой лапы еще одну маралуху принесла.
— Все равно пахнет чужим, — сказала она.
— Пришел человек, сделавший добро нам, — рассказал муж. — Чтобы мы его не съели, дети спрятали его под гнездо.
— Вытащите этого человека, — сказали родители.
Дети вытащили Мака-Маатыра.
— Откуда ты пришел, человек, куда идешь, человек? По каким делам ты пришел, человек? — спросили птицы.
— Пущенная стрела камня не минует, посланный человек от бия не вернется, дело не сделав. Каан мой, Улуг-Пий, попросил меня принести перья птицы Пуруш, поэтому пришел, — сказал он.
— Ну, жена, ты выдерни два пера и отдай. Человек нам добро сделал. Дети окрепли, теперь мы все вместе будем охотиться, — сказал отец.
Птица-мать выдернула два больших пера и отдала. Мака-Маатыр, навьючив их на коня, поехал. Хотя и далеко было до далекой земли, но приехал в поместье каана. Сбросив перья у дома, богатырь так сказал:
— Что ты хотел сделать из них, пусть делают тебе два твоих хороших зятя, — и ушел.
Но оба зятя ничего не смогли с перьями сделать.
Мало ли, много ли времени прошло, они опять на богатыря наговаривают:
— Твой младший зятек хвалился, что принесет зубы росомахи, живущей в слиянии семи рек, чтобы сделать котел.
Опять позвал господин Мака-Маатыра.
— Не ты ли говорил, что принесешь зубы росомахи, живущей у слияния семи рек, чтобы сделать котел? — так спросил Улуг-Пий.
— Ни о какой росомахе я не слышал и не говорил, что принесу, — ответил Мака-Маатыр.
— Если пойдешь — иди, а не пойдешь — отрублю голову, положу вместо икр, отрублю ноги, положу вместо головы, — сказал Улуг-Пий.
Мака, плача-рыдая, поплелся домой.
— Зачем он звал? — спросила жена.
— У слияния семи рек есть росомаха, Улуг-Пий велел, чтобы я принес ее зубы и сделал котел, — пожаловался Мака-Маатыр.
— Зачем из-за этого плачешь? Поедешь днем, у слияния семи рек будут стоять семь лиственниц. Под этими семью лиственницами будет спать росомаха. Один рог у ней в землю воткнут, другой рог к небу поднят. Если схватишь за оба рога, то наверняка возьмешь зуб, — так сказала жена. Потом приготовила припасы, и Мака-Маатыр уехал.
Долго-долго ехал, хоть и далеко было до дальней земли, но все же доехал. Прибыл как раз в полдень. Под семью лиственницами спала росомаха. Один рог в землю воткнула, другой рог к небу протянула.
Мака-Маатыр вцепился сразу в два рога. Росомаха вскочила. Бежала-бежала, пробежала всю небесную ширь под девятью облаками, не смогла сбросить богатыря.
Спустилась, один рог воткнула в землю и говорит:
— Пожиратель ли ты, который пожирает, покоритель ли ты, который в плен уводит?
— Я и не пожиратель, и не покоритель. Великий мой каан велел мне принести зубы росомахи, поэтому я и прибыл, — ответит богатырь.
— Если так, почему сразу не сказал? Силы мои, с коими я бы три года жила, иссякли. Если твой каан Улуг-Пий просит, вырву и отдам зубы, конечно, — так сказав, вытащила два зуба и отдала. Мака-Маатыр, взвалив на коня зубы росомахи, поехал назад.
Вернувшись, отдал зубы и сказал Улуг-Пию:
— Пусть твои хорошие зятья сделают, что надо, — и отправился домой.
Два зятя стали делать котел, но не смогли.
— Пусть сделает младший зять, — сказали они и бросили. Мака-Маатыр пришел и сделал казан сам.
Мало ли, много ли пожили. Два зятя опять начали наговаривать:
— Он хвалился, что привезет младшую дочь бога Кудая.
Улуг-Пий позвал Мака-Маатыра и спросил:
— Не ты ли хвалился, что привезешь мне младшую дочь Кудая?
— Не говорил и не слышал, — ответил Мака-Маатыр.
Улуг-Пий сказал зятю:
— Если пойдешь — иди, а не пойдешь — отрублю голову, положу вместо икр, отрублю ноги, положу вместо головы.
Печальный вернулся домой Мака-Маатыр. Жена спросила:
— Почему плачешь? Что случилось теперь?
— Сказал бий, чтобы я привез младшую дочь Кудая, — сказал он.
— Не плачь, — успокоила жена.
Собирая горную красоту, она сшила добрую шубу; собирая красоту с лугов, сшила шубу еще лучше. Но шуба, сшитая из речных красот, светилась, как луна, сверкала, как солнце, и оказалась самой лучшей. Сто тажуров араки перегнала жена в один тажур.
— На реке, где Кудай берет воду, сделаешь шалаш и станешь жить, — мужа так наставляла. — В первый день повесишь шубу, сшитую из горных красот, и будешь лежать. Придут три сына Кудая и спросят: «Кому и за что отдашь шубу, Мака-Маатыр?» — скажешь: «Отдам, если твоя сестра покажет мне половину своего лица». Во второй день повесишь шубу, сшитую из красы лугов, и будешь лежать. Когда три сына Кудая спросят у тебя: «Кому и за что отдашь?» — ты ответишь: «Если сестра твоя покажет мне родинку под мышкой, отдам». В третий день вывесишь шубу из речной красоты и будешь лежать. Сыновья Кудая спросят тебя: «Кому и за что эту шубу отдашь?» — ты ответишь: «Если ваша сестра выпьет араку из наперстка, отдам».
Так жена научила его, шубы все свернула, уложила. Приготовила припасы. Муж приторочил все к седлу и поехал.