Часть 1
Глава 1
Я открыла для себя новую жизнь с тех пор, как стала ездить в Лунино.
Лунино – это город, который находится километрах в тридцати от нас, но чтобы попасть туда, надо сесть на электричку.
Мы тоже живём в городе, но на самом деле там почти ничего нет, если не считать школы и нескольких детских садов, ну, ещё остального по мелочам вроде почты и больницы. Сошёл с главной улицы, и сразу частные дома с садовыми участками начинаются.
Мы теперь живём в квартире, и я очень этому рада – в фермерском доме, где до этого мы провели несколько лет, была вечно грязь непролазная, даже после генеральной уборки, и запах странный стоял. Наша двухкомнатная квартира, хотя там полы старые и обои надо поменять, кажется после этого уютной и чистенькой. Хочешь помыться – пожалуйста, ванна есть, и никакую воду греть не надо.
Нам пришлось жить на ферме по многим причинам – вообще переехали мы туда временно, пока не разрешится квартирный вопрос, но он не разрешался долго, к тому же маме не хотелось бросать одну Марью Ильиничну, та ведь совсем старенькая.
Теперь Марья Ильинична умерла, её внук ферму продал, а мы, наконец, здесь.
Мама на целую неделю уезжает в Москву, потому что она там нашла хорошую работу: если у неё и дальше будет всё получаться, мы поселимся с нею, но я никому не должна об этом рассказывать.
Сколько помню, бабушка с мамой всегда говорили мне, что о семейных делах распространяться не следует. Это значит, что с девочками я не должна болтать о том, что происходит у нас в семье.
С моей точки зрения, ничего такого у нас и не происходит. Вот однажды, когда я ночевала у своей подруги Маши (бабушке и маме пришлось уехать на похороны в другой город), мы с ней сидели в ванной, и вдруг домой вернулся её папа пьяным. Он кричал, что его собственная жизнь ему не нужна, и жизнь Машиной мамы ему не нужна, и наши жизни – моя и Машина. Вот так. Ужас.
А у нас в семье ничего подобного не бывает – но я привыкла, что они всё скрывают, и когда мама устроилась работать, я даже не стала спрашивать, почему это про Москву надо молчать.
Я с трудом себе представляю, что мы можем переехать – не то чтобы не верю, что это получится, просто я всю жизнь прожила здесь и не знаю, как может быть по-другому.
Всю жизнь я хожу в одну и ту же школу – вернее, раньше приходилось ездить, из пригорода. Сейчас достаточно пройти несколько минут – это одна из причин, почему гораздо больше времени я стала проводить сама по себе.
Раньше сразу после школы приходилось садиться на автобус, а дома меня ждала бабушка. Но она, как только мы переехали в квартиру, вернулась на завод, где до этого проработала много лет, и до вечера теперь отсутствует, а я сама разогреваю себе обед.
Иногда мне становится немного грустно и страшно оттого, что и мама, и бабушка вдруг вышли на работу – как будто у нас осадное положение и надо в поте лица трудиться, чтобы добыть хлеб. Но я знаю, что на самом деле бабушке было скучно сидеть на ферме, хотя она и там не бездельничала.
Я сказала, что стала проводить больше времени сама по себе, но скорее имею в виду, что без присмотра взрослых – люблю город за то, что после уроков вместо того, чтобы торопиться на остановку, можно погулять с девочками возле школы. Так что, наверное, во всех этих переменах действительно есть что-то хорошее.
А с октября моя жизнь изменилась и ещё в одном отношении: мама внезапно сказала мне, что я стану ездить в Лунино, чтобы заниматься английским с репетитором.
Сейчас все родители помешаны на том, чтобы их дети изучали иностранные языки – все, как один, жалуются на школьные учебники, уверяют, что они плохие и знания от них нет, и постоянно ищут другие варианты.
Для занятий выбрали понедельник, потому что как раз в этот день тётя Лена отвозит своих детей в бассейн. Очень люблю, когда меня подвозят на машине – но самое замечательное, что, позанимавшись английским, я должна сама пойти на станцию и сесть в электричку.
В первый раз, когда вечером я шла обратно домой, то думала, что меня будут встречать как с поля боя – ведь, по бабушкиным меркам, я вроде как только чудом могла вернуться живой после такой поездки. Но бабушка, услышав хлопанье входной двери, только выглянула с кухни и сказала спокойно:
– Вернулась? А я сейчас закончу быстренько со своими травками – и сядем ужинать. – И скрылась обратно.
У нас вся кухня забита травами, их бабушка собирает сама, пополняя запасы каждое лето – а зимой, где-нибудь в конце февраля, перебирает и заново расфасовывает.
В кухне приятно пахло ромашкой и ещё чем-то лекарственным, а сама бабушка сидела за столом и, укладывая какие-то сухие фиолетовые цветочки в последний бумажный пакет, казалась умиротворенной – было совершенно непохоже, чтобы пока я не пришла, она сходила с ума.
Трудно поверить, но она всё-таки решила, что я вполне в состоянии съездить на электричке в другой город и ничего такого для моих лет уже в этом нет. Наверное, начался какой-то новый, более взрослый период в моей жизни.
Глава 2
В начале лета мне исполнилось десять лет. Мама знала, что я стесняюсь пригласить девочек в дом Марии Ильиничны, и предложила мне устроить пикник – но я всё равно стеснялась. Я хорошо помнила, что бывает, когда кому-нибудь из девочек твоего возраста покажется, что ты живёшь не так.
Однажды, когда мне было лет семь, мама оставила меня на целый день у своей знакомой в Лунино, у этой знакомой как раз была дочка моего возраста, Сашенька.
Мамина знакомая накормила нас завтраком и отправила во двор до обеда, а там гуляли Сашины подруги. Сначала мы играли во что-то, и всё было хорошо, но потом, сама не знаю как, все стали обсуждать машины своих родителей. Я молчала, надеясь, что ничего говорить и не придётся, но в какой-то момент они на меня все уставились, а Саша тут же подсказала им:
– У них нет никакой машины.
Потом девочки стали обсуждать, куда уже ездили и поедут с родителями на отдых, и я, конечно, тоже молчала, так как за всю жизнь почти не выезжала никуда.
Но потом мы пошли к Саше домой с одной из её подружек, и они стали обсуждать одежду. Дело в том, что на её подружке был новый джинсовый костюм, а Саша рылась в собственном шкафу, чтобы показать своё платье. А я в это время сидела в стороне, молча разглядывая линолеум и ещё собственные ноги в коричневых колготках, которые вечно приходилось подтягивать, потому что они собирались в складки.
– У неё вообще ничего нет, потому что она живёт в деревне, – очень громко прошептала Саша на ухо подружке и хрюкнула.
Та тоже хрюкнула в ответ.
– Неправда, у меня есть дома одежда, – говорю.
– Ну и какая?
– Как я тебе её покажу?
– Ты всегда так одеваешься, значит нет у тебя никакой нормальной одежды.
И дальше они общались только вдвоём – пока не пришла Сашина мама и не позвала нас обедать, а Сашина подруга не ушла обедать к себе.
А потом мы снова пошли гулять, и тогда все девочки веля себя так, словно сговорились. Стоило мне раскрыть рот и сказать что-то, они нарочно переглядывались, будто я сказала глупость, а когда я отошла в другую часть двора и стала разглядывать цветы, они крикнули:
– Эй, поосторожнее, не ты их сажала!
– И что?
– А то, что это наши бабушки их посадили, не для того, чтобы ты всё испортила.
– И вообще, если разобраться, ты не имеешь права здесь гулять, это наш двор.
Они окружили меня, а я тут же им назло уселась на скамейку и вцепилась в неё обеими руками – пусть попытаются хоть на сантиметр меня сдвинуть.
– Ладно, давайте дальше играть, – сказала вдруг Саша и покосилась на окно своей квартиры – понятно, ведь оттуда могла выглянуть её мама.
Они приняли меня обратно в игру, но неохотно, а потом снова стали обсуждать, что есть у их родителей. Какая-то девочка сообщила, что у её папы своя фирма.
Я не поверила. До этого однажды я была на одной фирме в Лунино с мамой. Это было большое красивое здание, внутри которого всё сверкало.
– Неправда, – говорю.
– Правда, – в один голос сказали все.
– Вы что, богатые, что ли? – ляпнула я.
– Да, – ответила девочка.
– А что в этом такого? Мы тоже богатые. У нас два джипа, – сказала другая.
Я была очень рада, когда внезапно появилась мама – она пришла за мной раньше, чем мы договаривались. Правда, когда она забирала меня, все девочки, хоть и попрощались вежливо, вслед нам хихикнули.
С тех пор я поняла, что если у тебя чего-то нет, над тобой могут смеяться. Даже если где-то они наврали, машины у их родителей точно были.
У папы одной из девочек в классе, с которой я дружу, есть джип. Один, но огромный. Когда в классе нужно кого-нибудь подвести, например, вечером после школьного чаепития, Алинин папа это делает, но Алина никогда не задирает нос. Может, ей просто не приходило в голову.
И всё-таки я знала, что и Алина, и все остальные девочки, которых меня уговаривала призвать мама, живут лучше, чем мы, а потому приглашать их на день рождения не стоит. Но мама так долго убеждала меня устроить пикник, что я не выдержала и согласилась. Вернее, было даже так:
– Девочки, у Марины скоро день рождения, – просто сказала она, придя однажды за мной в школу. – Вы бы хотели к ней прийти на пикник?
Девочки так возбудились при слове «пикник», словно их пригласили в Диснейленд, и, конечно, я уже не могла сказать, что выступаю против дня рождения.
Совсем не пригласить в дом их было нельзя – девочек привозили порознь, и где-то нам нужно было подождать остальных. Было очень стыдно, когда Алина, приехавшая первой и захотевшая пройти в мою комнату, шла по коридору и оглядывалась.
Загородные дома бывают разные – и даже что туалет на улице, тоже ничего иногда. Но в доме Марьи Ильиничны некоторые доски настолько прогнили, что слегка проваливались, а стены и потолок были очень грязными.
– Понимаешь, мы здесь временно, поэтому ничего не ремонтируем, собираемся уехать в нормальную квартиру, – проговорила я.
– А твоя мама кем работает?
– Ферму арендует один человек, мама с бабушкой выполняют для него разные работы.
Когда пришла Наташа, она спросила:
– Вы здесь живёте?
– Ну да, и что тут такого? – сразу ответила за меня Алина.
А дальше Наташа попросилась в туалет, и обе были слишком заняты тем, что покатывались со смеху над дверцей, которая не закрывалась.
Втайне я считаю Алину чуточку слишком легкомысленной, как и Наташу, а ещё и та, и другая думают, что те минуты, когда не смеёшься, прожиты зря, но не помню такого, чтобы их смех обидел меня.
Не обиделась я и из-за дверцы, потому что ожидала гораздо худшего. Им просто было весело.
А потом подъехала Женя, и мы, наконец, отправились к реке, и всё дальше получилось именно так, как задумала мама. Она знала, что на берегу всем понравится гулять, и угощение всем понравилось, и, потом, вечерний костёр.
Вспоминая о Саше, я не могу понять, почему одни люди ведут себя так, а другие – совершенно по-другому. Но в тот день рождения я как будто заново увидела девочек. Я осознала, что у меня есть хорошие подруги.
Мама (она потом узнала про Сашеньку – я не выдержала и рассказала) не понимает, почему я ещё помню про тот случай, ведь с тех пор прошло три года.
Глава 3
В основном, приезжая на выходные, мама занимается тем, что помогает бабушке с заготовками, а иногда мы втроём идём на наш садовый участок, хотя сейчас, в конце октября, там почти не осталось работы.
– Как ты справляешься, Марина? – спрашивает мама, имея в виду то время, когда бабушка на работе, а я одна дома.
Мы сидим на кухне и обираем с веточек облепиху. Эта облепиха ничья, просто растёт рядом с нашим участком, поэтому её можно собирать вместе с веточками.
Я опускаю голову, потому что мама думает, наверное, что я прихожу домой, обедаю и сразу сажусь за домашние задания, как в старые добрые времена.
– Хорошо справляется, – с укором говорит бабушка, – иногда так хорошо, что время ложиться спать, а выясняется, что она уроки не сделала.
– А что ты днём делаешь, телевизор смотришь, что ли? – интересуется мама.
– Днём ей погулять хочется, – говорит бабушка. – Соседка говорит, иногда пулей прибегает домой за пять минут до моего прихода, – добавляет она.
Ничего себе, оказывается, бабушка знает – и в то же время я испытываю облегчение, совесть уже не так мучит.
– Где ты гуляешь? – волнуется мама. – С кем?
– Да с девочками, – успокаиваю я её.
Если бы она знала, как бывает хорошо: выйдем мы все на улицу после уроков, а там красота, пахнет осенью – и идём гулять в наши излюбленные места. Последнее время это опушка леса – там такой крутой склон, и мальчишки приделали прямо над ним к берёзе тарзанку… только там часто бывает занято.
Мама пристально на меня смотрит.
– Гуляй, – говорит вдруг. – Радуйся своей свободе, пока она есть.
Дальше ещё – море наставлений о том, что одной ходить не надо, возвращаться домой – как только стемнеет, по всяким местам дурным не шарашиться.
– Мама, скажи бабушке, чтобы она не встречала меня со станции – а то она говорит, что темно уже становится в это время.
Последний раз, зная, что бабушка собралась идти встречать меня, я выскочила из электрички и за десять минут пронеслась бегом до самого дома, когда бабушка только выходила. Она очень ругалась.
Мама отказывается выполнить мою просьбу.
– Подумай обо мне и о бабушке – нам и так неспокойно.
Мы продолжаем неспешно обирать веточки.
– Мама, ты по-прежнему живёшь в той комнате? – спрашиваю я чуть погодя.
В конце лета мы с бабушкой приехали её навестить, и кое-что выяснилось.
Во-первых, мама живёт не в самой Москве, а в Троицке, а это, по-моему, разные вещи, хотя мама уверяет, что многие так делают и Троицк даже лучше – спокойнее, и воздух чище.
– Где Красная площадь? – упрямилась я.
– До неё пешком – увы, Маришенька, – отсюда не дойдёшь, – как маленькой, сказала мне бабушка.
– Это не Москва, – повторила я.
Не обращая на меня больше внимания, они продолжили разговор, и в это время в комнату вошла незнакомая женщина лет пятидесяти.
– Извините, я вам помешала, – сказала она – и, сев возле окна на кровать, которая, как я думала, была маминой, начала лениво рыться в своей косметичке, словно желала сказать: мне совершенно всё равно, что я вам помешала.
– Ничего, Светлана Вадимовна, – ответила мама и, понизив голос, сказала: – пошлите на кухню.
Так я узнала, что мама живёт в комнате не одна, и сразу мне сделалось очень тоскливо. Эта Светлана Вадимовна мне не понравилась.
Бабушка выглядела так, будто ей хочется что-то сказать, но она пересиливает себя. Она накрыла мамину ладонь своей ладонью.
– Работает в киоске возле нашего дома, – зачем-то пояснила мама.
– У неё синяя татуировка на руке, или мне показалось? – громко сказала я, а они как зашикали на меня.
Оказалось, эта Светлана Вадимовна раньше ещё и в тюрьме сидела.
– Неужели тебе не с кем было больше поселиться? – спросила бабушка, когда ближе к вечеру мы с бабушкой шли на поезд, а мама нас провожала.
– А с кем? Во второй комнате, которая поменьше, мужчина живёт. Эта Светлана Вадимовна нормальная, ты не думай – с ней можно договориться.
Бабушка вздохнула и ничего больше не сказала, хотя я-то как раз всё ещё не могла избавиться от потрясения.
Когда мы остались с бабушкой одни, я подняла на неё глаза – по моим представлениям, именно сейчас, когда мама ушла, бабушка должна была перестать сдерживаться и начать рвать на себе волосы.
Но я так и не заметила у неё такого настроения – более того, я заметила, что бабушка едва заметно улыбается, глядя вдаль, словно думает о чём-то своём и испытывает удовлетворение. Что-то, видимо, её во всём этом устраивало.