– …Пока, Маришенька, я должна оставаться там, – сказала мама. – Жильё стоит дорого, а работа у меня хотя и есть, я не уверена, что стоит рисковать и перебираться жить в другое место: большая удача, что нужно платить только за половину комнаты.
– Это сейчас пока, а там, если дальше мама развернется, может, действительно появится возможность переехать, – утешает меня бабушка.
– А у тебя там… неплохо дела идут? – осторожно спросила я маму.
– Откуда, по-твоему, появились деньги на репетитора?
Больше я ничего не говорю, потому что знаю, нельзя говорить о том, что дела складываются хорошо, иначе сглазишь.
Мама привезла мне новые колготки – не такие, которые собираются складками и висят, а плотные и растягивающиеся.
– Я познакомилась с одной женщиной, она работает в детском магазине, так вот она говорит, это для тебя самые удобные колготки.
– В них тепло будет, – немного подумав, одобрила бабушка.
– Малиновые, – удивилась я, достав из пакета вторую пару.
– А что? Модно и весело, – заявила мама.
Это был первый раз, когда я услышала от неё слово «модный». Употребленное в хорошем смысле. Что одежда должна быть модной – такого прежде не было. Модная, считала она – эта значит не такая, какая тебе действительно нужна, а купленная в угоду чьему-то мнению.
Мама с бабушкой предпочитали обычно скромные юбки, блузки и строгие платья – сами их носили и одевали так меня. В школу, имеется в виду. Для игр на улице – наоборот, самую простую одежду, которая не станет стеснять движения, а если запачкается, чтобы не жалко было.
– Ох, какая смелая, из Москвы приехала, – подначила маму бабушка. – Ишь. – И, улыбаясь, пошла к духовке, чтобы вытащить из неё пирог. И чему радуется, позвольте спросить?
Глава 4
В школе считается, что я ученица, которую можно ставить в пример, потому что никому не доставляю неприятностей. Но это не значит, что меня никогда не тянет сделать что-нибудь этакое.
Удивительное дело: когда мы сидим на кухне и мама читает мне наставления, я соглашаюсь с ней, радуясь, что она не запрещает мне гулять совсем – и, в общем-то, она говорит разумные вещи.
Но когда мы с Наташей Любимовой выходим из школы, где задержались на кружке рукоделия, я понимаю, что меня охватывает непреодолимое желание немного пошарашиться по дурным местам.
Наташа, кажется, очарована не меньше моего этой мыслью, стоит мне её озвучить.
В подступающих сумерках мы стоим на школьном дворе, осенний воздух холодный и неожиданно сухой, попахивающий костром, а деревья словно подмигивают красными и оранжевыми вкраплениями листьев.
Осенние вечера особенные – в них есть нечто зловещее и загадочное, так и подстрекающее к приключениям.
– Только если ненадолго сбегать к общежитию, – говорит Наташа, прикидывая по времени, как скоро дома её хватятся. – Там обычно…
Что там обычно, можно и не объяснять. Это общежитие, в котором до сих пор живут заводские рабочие, и то место считается у нас в городе самым неблагополучным.
Недалеко от общежития – скелет недостроенного здания, с него, говорят, прыгают, привязавшись к специальной пружине.
Идти к недостроенному зданию – это чересчур, но мы с удовольствием пробегаем по всем этим замызганным улочкам возле общежития, а затем спускаемся по узкой и очень крутой лестнице, ведущей в овраг.
Склон настолько густо порос деревьями, что их ветви сплетаются над лестницей, и кажется, будто мы идём по тоннелю.
Овраг, дорога через который ведёт к гаражам, тоже заросший, а откуда-то совсем недалеко от лестницы раздаются голоса пьяной компании. Мы не хотим идти дальше и начинаем подниматься обратно, но в это время какие-то парни, тоже, судя по голосам, не очень трезвые, начинают спускаться сверху.
– В кусты, – говорю, и мы с Наташей, быстро перебравшись через перила лестницы, прячемся в зарослях – а потом, переждав, поднимаемся дальше и, давясь от смеха, торопимся домой.
Когда возвращается бабушка, я сижу у себя в комнате за письменным столом и заполняю рабочую тетрадь, только щеки горят, потому что совсем недавно после холодной улицы нырнула в жарко натопленную квартиру.
– Ой, хитришь, Маринка, хитришь, – ворчит бабушка. Наверное, ей соседка встретилась. – Учти, пока не сделаешь уроки, спать тебе не дам.
Они с мамой твёрдо верят, что учиться я должна только на «отлично». Пока мы жили на ферме, делать там особенно было нечего, и я много времени проводила с книгами.
Мне до сих пор, хоть вы, может, и не поверите, нравится делать домашние задания – нравится листать страницу за страницей учебника и тщательно выводить слова в тетради; вот только вечером начинает очень сильно клонить в сон, особенно когда нагуляюсь.
На следующий день в школе мы рассказываем девочкам о том, куда бегали, они смеются, а Женя и Алина говорят, что делать нам больше нечего.
– Вы после уроков свободны, гулять пойдёте? – спрашивает Наташа.
– А я, знаете, – говорит вдруг Алина, когда мы выходим из школы, – всегда мечтала заблудиться.
– Где заблудиться? – с подозрением спрашивает Женя.
Город мы знаем, как свои пять пальцев – изучили его вдоль и поперек, хотя, конечно, где-то гуляем чаще, а где-то почти не случается бывать.
– В лесу хотя бы.
Сейчас светло, и мы, отправившись в лес, старательно пытаемся в нём заблудиться, но то случайно выходим к шоссе, то, в конце концов, набредаем на недостроенный дом. Среди мальчишек, гоняющихся друг за другом с палками, замечаем собственных одноклассников.
– Валите отсюда, – кричит на нас какой-то паренек лет тринадцати, выбегая из зияющего чернотой прохода, – мы в войну играем!
– Привет, девчонки, – машут наши ребята из окон и снова исчезают. – Тыщ-тыщ-тыдыщ! – доносится из недр здания.
Из чувства противоречия мы ещё какое-то время не уходим, наблюдая за ними, но потом Женя сообщает, что обещала помочь бабушке, и все вдруг обнаруживают, что очень устали ходить.
Дома я завариваю себе чая, а затем собираюсь пойти на кухню сделать бутерброд, но неожиданно засыпаю прямо на диване в большой комнате. Когда бабушка, вернувшись с работы, пытается меня разбудить, я бормочу, что пойду спать дальше к себе в комнату.
– А уроки ты сделала?
Я с трудом поднимаюсь и иду умываться. Никогда не думала, что просыпаться вечером так тяжело – даже после того, как я поужинала и немного оклемалась, всё равно ощущение какое-то неприятное.
– Завтра у тебя последнее занятие по английскому, а там каникулы начинаются, – напоминает бабушка. – На работе я беру отгул на несколько дней, к тому же там праздничный день выпадает…
– И?
– В Москву с тобой поедем, помнишь, ты хотела?
– А где жить будем? – спрашиваю я, стараясь не выдавать радости.
– У моей подруги, она позвала меня.
– А маму увидим?
– Для чего же это, по-твоему, затевается? Она сама сначала хотела приехать, а потом у нас возникла вот такая идея.
– Тогда я рада, – говорю.
Глава 5
До этого я никогда не видела Москвы как следует: когда нас возили туда со школьной экскурсией, всё было как-то урывками, постоянно не хватало времени, ведь надо было вернуться в тот же день.
В этот раз мы много гуляем, никуда не торопясь, и, наверное, это даже лучше, чем бегать по музеям, пытаясь увидеть всё одновременно.
Мы ещё в зоопарке побывали. А потом пошли в картинную галерею – потому что пока гуляли в зоопарке, очень замёрзли.
– В Парк победы поедем или в Третьяковскую галерею? – спросила мама, когда мы зашли в крытую часть зоопарка согреться. За стеклом резвился страус – зрелище то ещё. Представьте себе, что у вас перед носом бегает туда-сюда фонарный столб – страус почти такой же здоровенный.
– Пожалуй, немного окультуримся, – решила бабушка. – И вообще хочется поскорее в тепло.
В картинной галерее неторопливо шествуют в разные стороны толпы изысканно одетых людей. Именно тогда я заметила, что мама тоже выглядит хорошо – гораздо лучше обычного, в длинной юбке с узорами, тонкой бледно-лиловой водолазке и с шарфиком на шее.
– Мама, как ты красиво выглядишь.
Она улыбнулась.
– Я знала, что ты заметишь рано или поздно.
– Ты всегда раньше только коричневое и серое надевала.
– Ты постриглась? – спрашивает бабушка, касаясь маминых волос.
– Совсем немного, мне так лучше.
– Распусти волосы, – прошу я.
– Ну это тогда в уборную надо идти.
– А мы сядем на скамейку тихонечко.
Мама вытаскивает из сумки расчёску, и я с удовольствием расчесываю её волосы, такие гладкие и блестящие – а раньше были тусклыми, даже цвет не сразу угадаешь. Они совсем не похожи на мои – тёмно-коричневые. Мама ведь рыжая, как бабушка в молодости.
Мимо проходит толпа китайцев, и смотрят они на нас, а не на картины – ещё и пальцем показывают. Мама говорит, что среди туристов китайцев в Москве очень много, причём, как правило, передвигаются они группами минимум человек по пятьдесят.
Вслед за китайцами – две подруги возраста моей мамы, они умиленно улыбаются, глядя, как я расчесываю маму. А какая-то женщина, идя мимо следом, вообще чуть шею не сворачивает.
Четырёх дней явно недостаточно – они закончились слишком быстро. В то же время не могу сказать, что не рада вернуться домой. Я всегда немного в шоке, когда оказываюсь в Москве, потому что не привыкла к такому количеству народа – и ещё пугают огромные новостройки, задираешь голову, а верха не видно.
В любом случае, хорошо, что удалось побыть вместе с мамой – а то когда она приезжает на выходные, столько дел, что мы даже не всегда можем спокойно выпить чая. Правда, огородные дела теперь закончились: садовый дом закрыт, картошка – в гараже, который в основном мы используем для хранения старой мебели, осенними заготовками в квартире забито всё, что можно, и наступила почти настоящая зима.
Почти – потому что валит мокрый снег с дождём.
Девочки все болеют, пойти некуда – и вот, вместо того, чтобы гулять, сижу дома и слежу за тем, как два мастера, дядя Лёня и дядя Сева, меняют батарею на кухне. А соседка пришла следить за мною, потому что бабушке не хочется, чтобы я в одиночку принимала слесарей. Хотя дядя Сева – старый знакомый и я его иногда даже заставляю играть со мной в шашки.
Я страшно утомилась от сидения дома – может, несмотря ни на что, стоит выйти на улицу, но на соседку слесарей тоже оставить нельзя.
– Что, погода на каникулах подкачала? – сочувственно спрашивает дядя Лёня, возясь с какими-то болтами.
Дядя Лёня пришёл помочь дяде Севе, потому что работы много – когда тот уходит разбираться с батареей в большой комнате, мы остаемся одни.
От нечего делать, сидя на краешке кухонного стола, грызу бублик и смотрю, как двигаются руки дяди Лёни. А ничего, красивые руки – мускулистые, на пальцах – кольца.
– Странно – мужчина, а носите украшения.
– Мужчины тоже, случается, их носят. Это кольцо – на память об одной поездке, а вот то означает, что я женат.
Дядя Сева – полный и низенький, лет шестидесяти, дядя Лёня – наоборот, довольно-таки молодой. Когда, разогнувшись, он встаёт, видно, какой он высокий. На руке – кожаный браслет, на шее висят мощного вида наушники.
– А какую музыку вы слушаете?
– Сейчас – никакую. – Он аккуратно снимает наушники и кладёт на стол.
– А можно надеть? – робко спрашиваю я.
– Можно, – чуть подумав, отвечает он.
Наверное, бабушке не понравилось бы, что я занимаюсь такими вещами – но больно уж эти наушники крутые.
– У нас есть мальчик в девятом классе, у него тоже всякие такие примочки – он, если попросить, даёт попробовать. Потому что его сестра – моя подруга.
Он вздыхает и вытирает лоб.
– Слушай, Марин, раз уж ты здесь, не дашь мне стакан воды?
– Может, кофе хотите? – вклинивается наша соседка, тётя Аня.
– Ну, если только когда закончу работать, – улыбается дядя Лёня. – Хотя… не откажусь.
Мне немного досадно, что он улыбается не мне. Но когда я подаю ему кофе с булочками и сообщаю, что испекла их сама, он одобрительно кивает.
– Что, в наше время дети ещё умеют готовить булочки?
– Булочки, – фыркаю я. – Да я… я, если бы вы знали… я картошку с курицей могу запечь. И вообще… Дети! Всё мы можем! Да если бы вы знали, чем мы иногда занимаемся, когда взрослых нет…
– Чем? – Ему явно интересно.
– Ха! Да я… – Мне хочется произвести на него впечатление, но и в чём-нибудь сомнительном тоже признаваться не хочется. – Я, если хотите знать, уже одна на электричке езжу к репетитору! Вот так-то!
– На электричке? – Он, похоже, действительно впечатлен: даже есть прекращает. Брови его ползут вверх. – И тебя отпускают?
Брови у него тоже, кстати, что надо – густые, но ровные и красивые.
– Да.
– Марина у нас вообще очень самостоятельная, – говорит тётя Аня. Она, в отличие от меня, опекает дядю Севу, который в большой комнате, и готовит сейчас ему бутерброд.
– Может, бутерброд? – предлагаю я дяде Лёне.
Он не отказывается: садится в этот раз с тарелкой прямо на пол, прислонившись спиной к батарее.
– Так вот, чем вы занимаетесь, когда взрослых нет? – уминая бутерброд, спрашивает он.
– Ну-у… – Заложив руки за спину, я улыбаюсь – не знаю, стоит ли ему признаваться. Он улыбается в ответ, словно прекрасно понимает мои колебания.
– Да ладно, можешь не рассказывать, – говорит, наконец, он и вновь принимается за работу.
Я сижу, уставившись в его макушку. Мне хочется, чтобы он, такой красивый, обернулся и дальше принялся добиваться от меня ответа. А я бы тогда, может, придвинулась ближе и рассказала ему, как мы с Наташей…
Нет, тётя Аня может услышать. Или он сам наябедничает.
Я судорожно пытаюсь сообразить, что бы такое сказать.
– А вы знаете, у меня почти все пятёрки за четверть.
– Правда, что ли?
– Да, хотя мне десять, а остальные почти все старше, – хвастаюсь я.
– Почему старше?
– А я в школу с шести лет пошла. А хотите, вообще покажу диплом, где…
– Марина, ну всё, хватит. – На кухню врывается тётя Аня. – Ишь, хвост распушила… Стоишь у человека над душой и мешаешь ему работать! Куда это годится? – Она выпроваживает меня из кухни. – И дядю Севу не надо с шашками мучить – у него давление.
Я тяжело вздыхаю.
– Ну, тогда пойду куда глаза глядят. – И, надувшись, отправляюсь в прихожую надевать пальто.
Тётя Аня безжалостна.
– Вот как замечательно – бабушка как раз просила тебя купить муки.
Муки. Почему взрослые никогда не просят купить шоколада или пирожных?
Дядя Лёня выглядывает из кухни – похоже, ему меня жалко.
– А ты купи муки и сама приготовь пирог, – улыбается он. – Умеешь же.
– Посмотрим, – бурчу я и ухожу, хлопнув дверью.
Глава 6
Ноябрь – такой месяц, что про него и рассказывать как-то не хочется. Единственное, что можно сказать о ноябре – надо дождаться, когда он закончится. А дальше время и так пойдет очень быстро.
Хорошо, что каникулы закончились. В последние дни я чуть до ручки не дошла – а когда по поручению бабушки в воскресенье на рынок отправилась, мало того, что промокла вся, так даже Лизу Ващенкову, к которой я, ища компанию, с горя сунулась, не удалось вытащить. Захожу в подъезд и ещё на лестничной площадке слышу голос её мамы:
– «ЛИсных» – «лИсных»? От слова «лис», а не «лес»? – кричит она.
– Да я нечаянно, нечаянно так написала, – рыдает Лиза.
– Ты не только над матерью сейчас издеваешься! Ты сама над собой издеваешься!
Наверное, Лиза под надзором мамы природоведение пыталась делать. Я-то ещё до каникул задание в рабочей тетради выполнила, и, уж, конечно, никогда в голову бабушке бы не пришло его проверять.
Я от греха подальше поскорее выскочила обратно на улицу и отправилась на рынок одна.