– Эй, мужик, – прохрипела одна из них ломающимся подростковым голосом.
– Я не мужик, а мальчик, – вежливо уточнил я.
– Еще слово скажешь, получишь в лоб! – пообещала вторая личность и нагло потребовала: – Деньги давай!
– Нету, – чистосердечно признался я, подразумевая, что для них денег у меня никогда не будет!
– А по морде? – дружелюбно предложила все та же личность.
По морде я не хотел и поэтому полез в карман, чтобы отдалить сей неприятный момент.
– Быстрее! – прошипел первый субъект с написанным (синими чернилами) на пальцах именем Вася.
– Сейчас, сейчас, что-то никак не найду, – лихорадочно шарил я по карманам.
И тут меня осенило!
– Ах, да! Вспомнил! – хлопнул я себя по лбу и склонился над портфелем: – Сейчас, ребята. Одну секундочку. Только защелку отстегну, и вы все получите.
– Ну! – нетерпеливо нагнулся ко мне второй тип по имени Сережа.
– Нашел! – сказал я и треснул его по голове гаечным ключом.
Сережа, со съехавшей от удара на нос шапкой, слепо зашатался. А я, догнав удиравшего Васю, наподдал ему коленкой чуть ниже поясницы.
– Ой, – произнес Вася и с испугу врезался лбом в дверь. Дверь со скрипом распахнулась, и тот радостно дал деру.
Сережа тихо подвывал под почтовыми ящиками, которые при падении случайно сорвал: – За что? – прогундосил он в расплющенную шапку. – Теперь точно шишка будет!………. Мы же пошутили!
Я пожал плечами и ответил:…… – Я тоже.
Прекрасный рост
Придя в школу, я увидел мальчика, он задевал головой потолок. Я смотрел на него в восхищении – снизу вверх! Надо же так вымахать, ну как дядя Степа!
Мне хотелось взобраться к нему на плечо и посмотреть округу. Везет же некоторым! Такой рост! Не представляю, что бы я сделал, если бы так вырос!
Зазвенел звонок, и мальчик, согнувшись пополам, вошел в класс. Это было просто замечательно! Я представил себе, как он сидит за партой, и его ноги торчат у подбородка, как он восхитительно выделяется среди других. Ведь это так удобно, когда без всяких приспособлений можно поменять перегоревшую лампочку на фонарном столбе! А в кино! В кино ему никто не помешает своей вихрастой макушкой, не заслонит ушами экран.
Если бы я так вырос, я мог бы заглядывать в окна на втором этаже, подсматривать в тетрадки во время диктанта, переходить глубокую реку вброд, заглядывать в птичьи гнезда, снимать напуганных котов с макушек деревьев, воровать яблоки, не перелезая через забор, и делать массу других полезных и интересных дел!
– Он просто невероятно удачливый счастливчик! – с завистью подумал я.
Но стоявшая в коридоре учительница почему-то думала иначе!
– Бедный ребенок! Он так стесняется своего роста! – вздохнув, сказала она.
Стрижка
Вообще-то я очень люблю стричься.
Приходишь в парикмахерскую. Садишься на стул с подставочкой, ногами болтаешь, в зеркало смотришь, рожи строишь, а тетенька парикмахерша накидку на тебя одевает красивую, и начинает стричь. Так нежно и приятно, словно по голове гладит, волосы расческой причесывает, ножницами щелкает, машинкой жужжит. Правда, это приятно, когда сзади обстригают, а вот спереди, когда челку делают, мне не нравится, потому что в глаза волосы попадают.
Я как-то по глупости глаза не прищурил, так мне волосы в них попали, ужас как неприятно.
Но теперь я приноровился. Если мне слева челку обрезают, я левый глаз зажмуриваю, если справа – то наоборот. Но одним глазом обязательно за стрижкой наблюдаю, все над этим смеются и удивляются, а я им иногда объясняю. Раньше я оба глаза зажмуривал, но после одного случая перестал.
А дело было так.
В один прекрасный солнечный майский день мне мама говорит: – Сегодня едем в гости к бабушке.
Я от радости на одной ноге запрыгал, по комнате кругами ношусь и тонким голоском напеваю: – Ты меня сегодня обещала подстричь, а то я совсем лохматый сделался.
– Ничего, – отвечает мама, – до завтра потерпишь, не маленький.
Когда она так говорит, с ней бесполезно спорить. Подставил я ей свою голову, что бы причесала, так она ее еще сильнее взъерошила, ей почему-то повышенная взъерошенность больше нравится. Всегда мне на мальчиков указывает, у которых волосы на голове либо в колечки завиваются, как у пуделя, либо торчат в разные стороны, словно у одуванчика. Странные вкусы!
В общем, приехали мы к бабушке. Оказалось, слишком рано.
Мясо в кастрюле тушится, картошка варится, всякие вкусности еще не готовы, а есть хочется. Маялся я, маялся. Кусок колбасы со стола стянул, стою пережевываю. Тут дед с работы пришел, важный, в пиджаке с медалями! Меня увидел, по плечу похлопал: – Ты чего, – спрашивает, – лохматый такой?
Я ему объяснять принялся. Он послушал и говорит: – Пошли, пока стол накрывают, стричься. Придешь с новой прической, всех удивишь.
Я сразу согласился! Во-первых, с дедом интереснее, да и парикмахерская другая. Кроме того, скучно мне стало по квартире шататься, под ногами у взрослых путаться.
Вышли мы на большую оживленную улицу. Светло, машины весело гудят, мчатся. Людей полно, как на празднике. Прошли мимо сада Эрмитажа, свернули в тихую улочку, миновали заставленную помойками подворотню.
Заходим в парикмахерскую, народу в полутемном помещении почти никого, но все взрослые.
– Дед, – говорю, – мы, наверное, не туда пришли. Тут детей не обслуживают. Видишь, дяденька лысый в кресле сидит, и еще один у окошка очереди дожидается. Здесь, наверное, парикмахерская для лысых! …Пойдем лучше в другую.
Ну, он посмеялся надо мной, и даже лысые дяди криво усмехнулись, и отвечает: – В этой парикмахерской и взрослых и детей стригут, так что ты не волнуйся.
Подошел я к двери (в салон). Стал подглядывать, чего тетеньки там делают. Сколько ни глядел, ничего плохого не заметил. Успокоился. Вскоре и дядек лысых подстригли: три волоса завили, а один сам вывалился – вот и вся стрижка. Даже смешно!
Одним словом, пока я все это высматривал, да похихикивал, моя очередь подошла.
Захожу вместе с дедом в салон и мимо теток к креслу – бегом. Тут они все и переполошились. Оказывается, у них скамеечек для маленьких нет. Дед им что-то доказывает, а я его за рукав тяну.
– Пошли, – говорю, – отсюда. Сказал же тебе, здесь маленьких не стригут.
В это время, какая-то толстая тетенька здоровенную доску притащила, положила ее на ручки кресла и меня на нее усадила.
–Ты только не ерзай, – предупредила, – а то занозу засадишь.
Сижу я ни жив и не мертв и думаю, чего из инструмента у них еще (кроме доски) имеется.
На всякий случай спрашиваю:– А у вас ножницы для маленьких есть, а салфетка, а машинка жужжащая, для стрижки?
– Есть, – отвечают они, – а для послушных мальчиков у нас торт приготовлен.
После этого я снова успокоился, (совсем перестал нервничать, даже заулыбался).
Дождался, пока на меня накидку наденут, и глаза зажмурил. А тетенька с дедом о чем-то разговаривает.
– Как стричь будем? – спрашивает.
В общем, стали меня стричь, и только я к удовольствию приготовился, как бац, с меня салфетку снимают, уши обтряхивают.
– Все, – говорят, – малыш
Смотрят на меня, улыбаются, по голове гладят: – Какой хорошенький мальчик, просто красавец.
Да, думаю, наверное, хорошо подстригли, раз так радуются. Настроение сразу поднялось: – Спасибо, – говорю,– огромное, а торт можете себе оставить, потому что я его не очень люблю (позавчера объелся), а деду в таком возрасте вредно.
Вышли мы с дедом в коридор, я сквозь щель оставшуюся от выпавшего зуба насвистываю, уже на улицу собрался, когда он меня к зеркалу потянул:– Посмотри, как тебя остригли.
– Чего смотреть, – говорю, – главное, что хорошо и тебе нравится.
– -Нет, ты посмотри, – настаивает дед.
– Ладно, раз тебе так хочется, – соглашаюсь я.
И глянул. Посмотрел на себя в зеркало – и чуть не свалился. Вместо моей любимой молодежной прически меня под бокс подстригли.
Стою я несчастный и лысый, с маленьким чубчиком на голове, а из глаз сами собой слезы катятся.
– Дед, – говорю, – зачем ты меня изуродовал!? Как я теперь жить буду?
А ему, дураку старому, неясно!
– Чем, – спрашивает, – тебе прическа не нравится? Замечательная молодежная стрижка.
Я его чуть не убил за такие слова! Прическа! Ничего себе причесочка! Засмеют! Ой, точно засмеют! Притом сразу!
Еще позавчера над лысым смеялся. Всем детским садом смеялись. А теперь я сам таким же сделался, даже еще хуже. И зачем я только сюда заявился? Сидел бы лучше дома! Просто кошмар, да и только. На улице показаться стыдно!
– Дед, – говорю, – ты, как хочешь, а без шапки я отсюда никуда не пойду! Ты хоть тресни, не пойду! Орать, кусаться буду, а отсюда ни ногой, пока волосы не отрастут.
После таких слов он растерялся маленько. Стал передо мной заискивать. Обещал мороженого купить, конфет всяких. Раньше бы я с радостью, а здесь какой аппетит. Сразу все желание отшибло, как отрезало!
– Ты бы лучше подстриг меня по-нормальному, а мороженое сам ешь! – захныкал я с горечью.
– Что ж ты мне сразу не сказал, какая тебе стрижка нравится? – стал оправдываться дед. – Сделали бы тебе твою любимую прическу.
– УУУУУ…да разве ж я знал, что есть другая!? – шмыгая носом, залился я слезами.
Ну, тут тетеньки вокруг меня забегали, сюсюкают, утешают. А я ну ни в какую – вцепился обеими руками в стул и реву: – Не пойду без шапки! Хоть убейте, не пойду.уу..уууу!
Дед совсем растерялся, хлопает себя по карманам, в пиджаке шарит. Кроме носового платка, ничего не нашел. Стал на мне примерять, а тот даже до ушей не доходит, совсем маленький оказался. Наконец, тетка-парикмахерша свой принесла, побольше.
Повязали на меня платочек, и стал я совсем страшненький. Пускай, думаю, главное стрижки не видно.
В таком виде и пошел. Иду, на деда с ненавистью поглядываю, надулся, молчу. Пришел к бабушке чернее тучи. Ни с кем не разговариваю. И в платочке за стол сажусь.
– Не смейте, – говорю, – его снимать.
Все с пониманием к этому отнеслись, головами закивали (дед перед этим с ними пошушукался)
Посидел я эдак минут десять, стал оттаивать, аппетит появился. Взял ложку и вилку и за любимой колбасой потянулся. Вдруг в комнату входит дядя Эдик. Увидел меня, рассмеялся.
– Говорят; ты в парикмахерскую ходил стричься, а чего ж в платке дурацком сидишь? Ну-ка покажись, архаровец!
И бац, сдергивает с меня платок! Я даже уцепиться за него не успел, поскольку руки были заняты. За столом тишина……! А я перед всем честным народом в таком непотребном виде предстал.
Тут я жутко обозлился, косынку у дяди Эдика вырвал, обозвал его всеми знаемыми нехорошими словами и под стол нырь. Как кот от досады шиплю, дальше ругаюсь.
Еле меня оттуда вытащили. Сижу в соседней комнате, злой и голодный, слезы глотаю.
Дядя Эдик раза три забегал, извинялся, успокаивал. Потерянный такой и расстроенный. А я как его увижу, просто весь трясусь от возмущения и гадости всякие говорю. Почему-то больше всего на него обиделся.
Он мне в качестве утешения свою лысую голову показывал, говорит, видишь какая у меня лысина, так ведь не плачу. Ему легко советовать, она у него с рождения такая – привык, наверное.
В общем, его я в тот вечер не простил, вскоре гости разошлись по домам, и мы тоже засобирались.
В понедельник, несмотря на протесты, отвели меня в детский сад. Пришел я в косыночке и стою. Все ребята вокруг меня собрались. Поглазеть.
– Ты чего это вырядился? – удивились они.
– Ничего, мне так нравится, – отвечаю, и за косынку покрепче ухватился.
Посмотрели они на меня, поудивлялись и разошлись. Стали мы играть с Зойкой в паровозики, и тут кто-то с меня косынку сдернул. Засмеялся: – Лысый!
А Зойка говорит ему: – Ну и что, вон Ванька и Петька такие же.
Тут как раз и Петька подходит, спрашивает у смеявшегося угрюмо: – Чего это ты смеешься?
Тот и умолк: – Ничего, – говорит, – это я так.
Прошел час, затем другой, пролетела неделя, и никто надо мною не смеялся, да я и сам позабыл, что лысый, до той поры пока волосы у меня не отросли, и я снова не сделался чрезмерно лохматым и снова не пошел в парикмахерскую. Вот тогда-то я и стал жмурить только один глаз. Так спокойнее!
Джентльмены
Все началось с того, что Мишка раздобыл где-то книжку о правилах поведения в обществе. Ничего так книжечка. Занятная. Сначала мы ходили по комнате, друг перед другом раскланивались. Потом нам это надоело.
– Знаешь, – сказал Мишка, – все эти кривляния ни к чему. Зачем мне знать за обедом, какая вилка и щипчики для чего служат, когда я и первое и второе ем ложкой (очень кстати удобно)? А насчет оставшейся в тарелке подливки и вовсе ерунду пишут. Это кто же в здравом уме такую вкуснятину выбросит!
– Правильно, – говорю, – давай лучше на улицу пойдем, мячик погоняем.
– Рано, – отвечает мой друг, – здесь еще один раздел остался про то, как за дамами ухаживать.
– А чего за ними ухаживать! Вот Машка, к примеру, как была дурой, так и останется! Вчера мне списать на контрольной не дала, а когда я ей кнопку на стул подложил, она мне весь нос расцарапала!
– Это все оттого, что ты хорошим манерам не обучен! Ходишь как шпана, рубашка мятая, до пупа расстегнута, половины пуговиц нет. Бегаешь, плюешься, да еще обзываешься! Кому это понравится?
Не стал я с ним спорить. И начали мы хорошим манерам обучаться. Я даже устал с непривычки. Никогда не думал, что столько правил существует.
Оказывается, в театре девицу нужно вперед пропустить, даже если она из-за этого самое лучшее место займет. С ума сойти можно!
Ну и книга! Там еще много чего написано было!
Почитал я, просветился и решил свои знания на Машке проверить!
Пришел на следующий день в школу в новой рубашке с галстуком. Всем девчонкам до ушей улыбаюсь. Белозубую улыбку тренирую.
Перед первым уроком к Машке подошел.
– Здравствуй, – говорю, – Маша, рад тебя видеть!
А она пальцем у виска покрутила.
– Здравствуй, Гольцов! Чего придуриваешься?
Я от такого хамства дар речи потерял!
Еле сдержался, чтоб ее по голове учебником не треснуть!
Но это Машку еще больше напугало! Не привыкла она к вежливости!
После занятий я ее у дверей встретил: – Как дела? – спрашиваю.
Хотел у нее портфель взять. Да куда там! Она в него мертвой хваткой вцепилась, по сторонам затравленно оглядывается.
– Ладно – говорю, – не хочешь портфель отдавать, сама тащи! А я тебя до дому провожу. От хулиганов охранять буду!
– Дурак ты, Димка! – огрызнулась она, – И друг твой такой же! Начитаетесь всяких книжек и воображаете! Кто мне вчера щелбан отвесил и мелом на спине написал?!
– Ерунда! – говорю. – Я просто пошутил так! А ты сразу драться! Весь нос мне исцарапала!
– Просто шутки у тебя дурацкие!
– Нет, не дурацкие!
– Нет, дурацкие, дурацкие, дурацкие…..!
Идем мы с ней по улице, подобным образом разговариваем.
Чувствую, разговор у нас получается какой-то неприятный. Так и хочется ей наподдать, чтоб до дома летела и кувыркалась!
Решил я тему переменить.
– Послушай, – говорю, – чего это ты сегодня такая злющая и противная! Неужели нельзя по человечески поговорить! Смотри, погода какая солнечная! И птички чирикают! Хочешь, я тебе мороженного куплю за сорок восемь?
Вижу, она еще больше надулась!
– Нет, –отвечает, – у меня ангина недавно была! Сам кушай! А от противного и слышу!
Тут, слава богу, ее дом показался! А дом, скажу я вам, длиннющий! Подъездов двадцать!
Идем мы как раз мимо черного входа в ее подъезд. Дай, думаю, хорошее дело сделаю.
– Зачем, – говорю, – тебе вокруг дома таскаться! Давай через черный ход пройдем.