Клим промолчал: никогда ещё аморфы с ним бесед не вели, обычно сразу нападали, а эта разоткровенничалась… и уже убить успела. Кита какого-то. В море, что ль, была?
Клим опустил левую руку вниз, иглы скользнули по пальцам, готовые к бою. Он повёл плечом, присогнул ноги в коленях, но не нападал. Сам не понял, почему медлит. Один удар в район ключицы – и аморф в отключке, а потом – прямиком к Консулу.
Рыжеволосая продолжала пялиться, её «безобидный» взгляд пробирал до всех без исключения нервных окончаний.
Ну, что ж. Начнём.
Клим молнией подскочил к твари, точным движением правой руки оттянул вверх её подбородок, даже опомниться не успела, а левой прицелился в белую тонкую шею. Иглы пошли вперёд (сейчас опять испачкается багряной слизью, и одежду придётся выбрасывать).
Но тут спину обожгло жаром.
От неожиданности и слепящей боли Клим выгнулся, аж позвоночник хрустнул. Осознав, что кто-то двинул его по спине, он отшатнулся в сторону. Из темноты на него снова обрушились удары, один за другим. Чья-то бейсбольная бита опускалась и поднималась, мелькала в свете фонаря, как маятник, туда-сюда. Сначала попали по плечу, следом чуть череп не разнесли.
Нападающий – высокий, в толстовке с капюшоном, натренированный, хлещет и хлещет, не разбирая, на кого покушается.
Клим резко присел и ударил парня ногой чуть ниже коленной чашечки. Сильно ударил, прицельно. Тот взвыл, поджал ногу и ухнул на асфальт, отбросив биту. Неожиданно к стонущему парню бросилась рыжеволосая.
Клим опешил: она что, ему сочувствует? Она же аморф. Ей не до этого должно быть.
– Кит, Кит… – забормотала та. Вполне нормальным человеческим голосом. Приятным даже.
– Кошка, ты как? – спросили с пола. Тоже вполне нормальным голосом.
Клим щурился, оглядывая то одного, то другого непрошеного гостя. Кит, Кошка – ну и имена у них. Он продолжал молчать. И наблюдать.
Наконец, парень поднялся, потирая ушибленную голень, попытался наступить на ногу, опять застонал и замер, как цапля.
– Больно? – спросила его рыжеволосая (будто три секунды назад не была аморфом и наивно полагала, что все разом забыли тот неприятный момент).
– Заживёт, – пропыхтел парень, косясь на обидчика.
Девчонка обернулась на Клима.
– Скотина. – Сказала так, будто в лицо ядом пульнула. – Ты моего брата чуть инвалидом не сделал.
Тут уж Клим молчать не стал.
– Ты ж его сама с балкона скинула.
– Мы на первом этаже живём, – ответил за девушку парень. – Повезло мне.
Кажется, на Клима он нападать не собирался, но добродушным тоже не выглядел. Весь поджался, подсобрался, хоть и на одной ноге стоял. Капюшон слетел с его головы, взъерошив белобрысую макушку, взгляд наполнился презрением и решимостью.
От такого переростка можно ждать, чего угодно: высокий, на голову выше Клима, да ещё и с битой. Причём использовал её он как-то нестандартно, будто шпагой размахивал. От того Клим и не сообразил сначала, как отбиваться. Первый раз на него «мушкетёры» нападают.
– Ты к моей сестре зачем полез? – В голосе парня засквозила угроза и неприязнь. Брезгливость даже. Он, вероятно, считал, что Клим помышляет чего недоброе с его сестрой совершить.
Да ну. Кому эта склизкая тварь нужна? Разве что Консулу.
– Она отрицательная, – коротко ответил Клим. – Глянь, у нее метка на запястье. Черта. Минус, то есть.
Парня ответ не устроил, совсем не устроил. Он поднял биту с пола, размял шею, бросив своей одержимой Кошке:
– Будь здесь, – и двинулся на Клима.
– Лучше не нарывайся, покалечу, – ощетинился тот, держа наготове левую руку.
– Моя сестра не в себе. – Белобрысый говорил отчётливо, тщательно выговаривал слова и продолжал наступать, крепко сжимая биту. – А ты хотел, – он поморщился, – хотел ею воспользоваться. Я таких сволочей знаю.
Клима передёрнуло. Оправдываться он не собирался, но сообщить плохие новости горе-защитнику рыжеволосой девчонки всё же пришлось:
– Я повторяю: она отрицательная. Минусовая. И это не лечится. Это случайно и навсегда.
Парень усмехнулся.
– Некоторые переломы тоже не лечатся. Не случайно, но тоже навсегда. Слыхал?
Резкий взмах биты над головой. Клим отскочил. Опять взмах, со свистом. И снова белобрысый тычет блестящей лакированной деревяшкой, как заправский мушкетёр. Теперь-то все его удары проходили мимо, но парень всё равно не унимался.
Ударить его по больной ноге, что ли? До характерного хруста, чтоб сел на землю и не вставал до приезда скорой. Клим может ему и такое устроить.
– Аморф уйдёт в минус. – Эту фразу услышали оба.
Голос был шипящий, как быстрорастворимая таблетка, шуршащий, как целлофановый пакет.
Белобрысый оглянулся на подружку, побледнел, опустил биту и застыл в растерянности.
Девчонка же не отрывала взгляда от Клима.
– Аморф уйдёт в ми-и-инус, – повторила она, словно из могилы. Тряхнула рыжими патлами.
Слизь текла по её худеньким рукам, капала с пальцев, расползалась месивом под ногами, как фруктовое варенье, впитывалась трещинами асфальта.
Нет, всё же придётся эту тварь пригвоздить.
Клим оттолкнул её растерявшегося защитника и кинулся на девчонку, приготовив иглы. Уже занёс руку… а рыжеволосая не шелохнулась, даже не испугалась. Рука Клима застыла на полпути, как в стену врезалась. Удар остановили глаза, её глаза. Зелёные, кажется, чистые, пронзительные.
– Не надо, – тихо сказала она. – Я пожить хочу, ты же понимаешь? Я не всегда такая, я борюсь, а тот, кто борется, должен жить. Тот, кто борется, имеет право на второй шанс.
«Я пожить хочу». Её фраза коснулась сердца, сжала его в кулак. Ну, зачем она разговаривает? Напала бы и не оставила себе выбора. Клим опустил руку, громко сопя, побеждая в себе желание довести дело до конца.
– Поживи ещё. Потом за тобой приду, – процедил он.
И оставил девчонку в темноте.
Ретировался быстро: скользнул в арку, потом – на каменный забор, через дворы – и нет его. Только от самого себя скрыться некуда. Странное рыжеволосое существо перевернуло его сознание и без того уже перевёрнутое. Только бы Консул про девчонку не пронюхал, иначе несдобровать всем. И Климу, и твари этой зеленоглазой, и её брату. И, скорее всего, их родителям, если мешаться будут.
На отрицательной стороне не церемонятся: раз – и всё. Порой Клим и сам хотел превратиться в отрицательного, чтобы не думать, а просто охотиться. Чтобы не слышать, не чувствовать, не знать, не анализировать. И не заглядывать, ни в коем случае не заглядывать в чужие глаза.
Глава 1. На грани
Месяц спустя, суббота, 15 мая, 12.30
– Тимошин, алё. Твой мозг ещё здесь?
– А? – Денис вздрогнул, очнувшись от раздумий. – Чего?
Возле уха уже минут пять дребезжала Вика. Хорошо, что по телефону, а не вживую. Острого взгляда и изощрённых словесных пинков закадычной подруги Денис бы сейчас не вынес. На расстоянии её болтовня всё же не так болезненно воспринимается.
Денис раз за разом убеждался в неслучайности Викиной фамилии – Паскаль. Именно в паскалях измеряется давление, и сейчас оно прям-таки зашкаливало, пусть и через телефонную трубку. Порой от вербального давления подруги Денису мечталось сбежать на другую планету.
Он вздохнул, продолжая прослушивание Викиных излияний. Между язвительными комментариями в адрес его «несерьёзной жизненной позиции» подруга вставляла что-то про свои достижения в области литературного творчества. Она принялась вести дневник (с её нестабильной психикой давно бы пора это сделать). Потом говорила про то, что учебный год заканчивается, и надо бы Денису подтянуть некоторые предметы: «Твоя орфографическая безграмотность неподражаема. Почему любители математики так плохи в литературе и языке?».
«Может, зачитать тебе теорему о разложении синуса в бесконечное произведение? Вот где поэзия», – мысленно возразил ей Денис.
Ну, а потом, конечно, Вика запела про Арсения Макарова, то ли друга, то ли врага, то ли человека, без которого её жизнь теряла остроту.
– …а я ему говорю: «Не пойти бы тебе лесом, хакер белобрысый», а он мне такой… – Бесконечные терабайты речевого шума убивали всю мыслительную деятельность.
И Денис решил вежливо урезонить подругу. Так вежливо, как умел:
– Короче, Вик, самую суть мне скажи.
Вика смолкла – переваривала его фразу. Или раздумывала, обижаться ли на резкость друга.
– Иду вечером в кино на комедию, между прочим. Как нормальный человек. А ты сиди дома, страдай дальше, – бросила она.
Связь оборвалась. Точнее, её оборвала Вика. Значит, надулась всё же.
Денис швырнул телефон на кровать и уставился на экран компьютера. Там светилась лента соцсети. Бесконечная. Раздражала, как никогда раньше. Денис ткнул мышкой – исчезла, но легче не стало.
Мозг пожирали неприятные мысли, как микробы нефтяное пятно. Ни Вика, ни кино, ни собственная орфографическая малограмотность, ни даже цифры Дениса сейчас не волновали.
Вот уже почти месяц прошёл с тех пор, как четвёртый легион покинул систему координации. Денис понимал, что их отдых – всего лишь временное удовольствие. Ежесекундно ждал подвоха. Тёр метку «1+» на запястье, ненавидя её с новой силой: пока она есть, Денис остаётся нумератом, хоть и отпущенным домой.
Тень появлялась изредка. Шевелилась, кошкой тёрлась о его внутренности, до омерзения. Будто рукой залезли и бесцеремонно водили по кишкам. Или ёршиком для чистки туалетов. Порой от её шевелений ныло и жгло в желудке, как при гастрите. Поэтому приходилось глотать таблетки. Иногда они даже помогали: боль утихала, тошнота проходила. Назавтра всё начиналось по новой.
Но тень не являлась для Дениса проблемой номер один. Мучило его кое-что другое, и у нормальных людей это зовётся совестью.
За последний месяц Денис три раза прибегал к помощи Длани правды. И все три раза его жертвой становилась Асель. Первый раз не удержался, когда гуляли в парке. Второй раз в кофейне сжал её запястье. Тогда она вздрогнула и опрокинула на стол кружку латте. Ну, а третий раз – у подъезда вечером. Вчера вечером. Перед тем, как сказать «До завтра» и прижаться губами к её тёплой щеке.
И каждый раз одно и то же: лёгкое прикосновение чёрных пальцев – и Асель бормочет, изливает Денису душу. Взгляд её теряет живую искру, а монотонный голос скороговоркой отвечает на любые вопросы.
На лю-бы-е. Чудовищное искушение.
Денис кое-как останавливал в себе порывы спросить обо всём, что его волнует (а волновало его многое, даже с перебором – самому стыдно становилось). Пока ещё справлялся с собой, но, кажется, скоро его самоконтроль даст сбой. Тень была права: носить Длань правды тяжело.
Но настоящая проблема заключалась даже не в этом. Увы, не в этом.
Говорила Асель совсем не то, что Денис хотел услышать. Симпатия, восхищение, уважение – слова, конечно, приятные, но о главном Асель не обмолвилась ни разу. А Денис был всё настойчивей, давил, ждал. И ненавидел себя за это. Пальцы левой руки жаждали ещё и ещё коснуться кожи Асель, заставить её сказать то, что непременно хотелось услышать. Дениса не устраивала правда. Впервые в жизни он ждал иного, хоть и знал прекрасно: правда может быть только одна, какая есть.
Образ Асель изъедал сердце, обострял и будоражил эмоции, превращал холодный математический ум в жидкую болтанку, в пюре с комочками из школьной столовой, а самого Дениса – в параноика.
Такое с ним творилось впервые. И беспокоило, болело.
Даже Вика заметила, старалась не язвить, но порой всё же выдавала: «Тимошин, ты на пути из гениев в одноклеточные». Или спрашивала, как бы, между прочим: «Скажи-ка, Дэн, а параллельные прямые пересекаются или всё же нет?».
– Не пересекаются, Вика, не пересекаются. Разве только те, что в трёхмерном пространстве и в разных плоскостях.
Иногда Вика хваталась за лоб и бормотала озадаченно: «Ах, да, чуть не забыла. Закон Ома мне расскажи, очень надо» или «Вопрос на засыпку, Тимошин: чему равна гипотенуза, если сумма квадратов катетов – сумма не квадратов, а кругов?».
– Какого чёрта, Вика? Каких кругов? – огрызался Денис. – Может, тебе ещё и гипотезу Ри́мана решить?
Вдобавок ко всему он переругался с отцом. Его навязчивые разговоры о переезде в Питер уничтожали желание вообще изучать математику и ходить в школу. Если стать двоечником, возможно, отец отстанет со своим переездом. Буквально месяц назад Денису было всё равно, куда и зачем переезжать. Но теперь всё изменилось: либо он уедет отсюда с Асель, либо не уедет совсем.
Увы, отец его не понял.
– Что за новости? – орал он пару дней назад, когда в очередной раз сбрасывал вещи в чемодан для командировок. – На квартиру уже нашёлся покупатель, у нас две недели, чтобы собрать вещи! Твоё будущее решается, а ты упёрся, как баран! Не поеду, не поеду! В чём дело?
– Я не поеду, – сухо отвечал ему Денис, натыкаясь на яростный взгляд и каменное лицо.
– Когда вернусь, чтоб вещи были собраны. И никаких «Не поеду». Иначе буду разговаривать с тобой по-другому. – Отец многозначительно потряс кулаком.
Денис закатил глаза: мол, да ну, не запугаешь. Что бы ни происходило, и какие фокусы не выкидывал бы обнаглевший отпрыск, отец никогда не позволял себе поднимать на него руку. И сейчас не позволит…
Гудок телефона выдернул Дениса из дымки мрачных мыслей. Одного короткого взгляда на светящийся экран хватило, чтобы вызвать тахикардию. Звонила Асель. Под футболкой невольно побежали мурашки от предчувствия её окутывающего глубокого голоса, пульс заметно участился.
Денис плюхнулся на кровать, схватил трубку.
– Слушаю.
Вот идиот. Хотел сказать: «Привет, Асель», а сказал: «Слушаю». И сказал-то – холодно, с трескучим морозцем равнодушия, без эмоций. Как сотрудник банка или таможенный досмотрщик.
Асель тоже растерялась, услышав строгое «Слушаю».
– Денис? – Из динамика послышался её растревоженный голосок. – Ты приглашал меня в кино сегодня. И я хотела ска…
– Какое, к чёрту, кино? – полилось из Дениса неконтролируемое и желчное. – Тебе заняться нечем? Зачем звонишь, вообще?
Мозг в панике пытался анализировать происходящий в нём диссонанс, но не выходило. Денис нёс чепуху, хотя собирался сказать совершенно другое. Что происходит? Что, чёрт дери, происходит?
Губы и язык Дениса тем временем жили своей жизнью:
– Асель, по-моему, навязчивость – не слишком хорошая черта. Ты в курсе, что по Кодексу нам нельзя встречаться? Или ты, как всегда, забыла включить мозги? Если коротко: отстань от меня со своей бредятиной, пока твоя репутация хоть на что-то годится.
Заткнись, Тимошин! Что ты несёшь?
В ответ – молчание. Денис явственно представлял, как глаза Асель наливаются слезами, краснеют. Как бледнеет её лицо, а взгляд стынет от недоумения и обиды.
Наконец, в ухо ударил её сдавленный голос:
– Я тоже не люблю кино. Ненавижу. И звонить тебе больше не буду. Никогда.
Последнее слово – как выстрел в голову. Телефон будто прилип к уху, прожигая стенки черепа укоризненной тишиной.
– Как ты её отбрил, а, – прошуршало в голове. – Даже я бы так не смогла. Ох, забыла поздороваться. Привет, друж-ж-жок. Скучал?
Тень.
Опять заныло в желудке. Денис медленно положил телефон на подушку. Поднялся и столбом застыл посреди комнаты. Надо бы злиться, а он стоял и ничего не делал. Гнев его получился какой-то странный – обречённый и молчаливый.
– Зачем ты залезла? – спросил он глухим голосом. – Такого ты себе ещё не позволяла. Я ведь терплю, когда ты управляешь моим телом, когда елозишь внутри, будто танцуешь. Когда я наливаю чай мимо кружки, когда вместо сахара кладу в кофе соль, а потом залпом его выпиваю, когда выцарапываю на парте слова неприличные. Я терплю, когда ты выставляешь меня идиотом не только дома, но и в школе. Я терплю. Но я не позволю тебе разговаривать от моего имени. Слышишь? Ты меня слышишь?