– Да слышу, слышу, – ответил шёпот. – Не злись. Я же тебе добра желаю, друж-ж-жок. Как не поймёшь?
– Моя личная жизнь – не система координации. Тебе в ней нет места, поняла?
Денис решительно направился к двери. Надо бы объясниться с Асель, попросить прощения и всё рассказать…
– Стоять! – В голове будто щёлкнуло. – Сядь на место, малыш. К тебе важный разговор, но сначала я научу тебя кое-чему. Ты усвоишь урок, а потом мы поговорим. С тобой по-другому нельзя.
Денис послушно прошёл к кровати и уселся на её край. Точнее – всё это сделала тень. Опять управляла его телом. Ненавистная чёрная субстанция.
– Давай-ка я напомню тебе, кто из нас двоих – главный, – сладострастно пришёптывала она ему в уши.
Правая рука поднялась, опустилась. Затем левая сделала то же самое. Денис довольствовался ролью наблюдателя.
– Я понял, – выдавил он. – Перестань. Ты главная. Ты.
– Нет-нет. – Тень издала короткий язвительный смешок. – Ты врёшь. Ты произносишь одно, но думаешь совершенно иначе. А мне надо, чтобы твои мысли и слова не расходились. Поэтому – не перестану. Обычно ты, дружок, не понимаешь с первого раза. Глуповат, как мы выяснили. Давай сделаем что-нибудь серьёзное, чтоб запомнил хорошенько: ты принадлежишь мне, а никак не наоборот.
Денис резко вскочил, вылетел из комнаты в гостиную, распахнул двери балкона.
Как же всё-таки неприятно, когда собственное тело тебе не подчиняется.
– Что ты делаешь? – прохрипел Денис, уже догадываясь, зачем тень тащит его на балкон – припугнуть.
– Обучаю тебя. Тыкаю носом в известные истины. Вожусь с тобой, как с малым ребёнком.
Денис навалился животом на перила балкона, сложившись чуть ли не пополам, и свис вниз головой. Перехватило дыхание – седьмой этаж, как-никак. Выпрямился. Страх отступил, но ненадолго. Руки ухватились за оконные рамы, ноги полезли на перекладину. Ветер пахнул на лицо жарким всполохом, донёс запахи улицы и сигаретного дыма с соседнего балкона.
Через минуту Денис уже сидел на краю и смотрел на мелкие прямоугольники припаркованных машин внизу, разноцветные узоры из асфальтовых дорожек, крон деревьев и редких прохожих. Как в детском калейдоскопе.
– Ты не посмеешь меня убить. Я тебе ещё нужен, – тихо сказал Денис. – А вот ты мне не нужна. Забирай свою чёртову Длань правды и оставь меня в покое.
– Ах, вот ты как запел? – Тень задрожала внутри, передёрнулась. Где-то в районе печени, с правого боку, под рёбрами. – Я твою шкуру пытаюсь спасти, а ты мне – пошла прочь? Вот, значит, как ты с друзьями поступаешь?
– С чего ты взяла, что меня надо спасать? Я прекрасно живу.
– До чего ж ты глупый, – с явными нотками раздражения прогудела тень. – Тебе всё приходится объяснять, разжёвывать.
– Если я такой глупый, чего ж ты ко мне прицепилась?
Тень оглушила Дениса, зашипев в голове сифоном:
– По меньшей мере, есть три причины, по которым я всё ещё нахожусь с тобой и веду себя «гнусно», как ты считаешь. Первая – ты порядком скис, а я пытаюсь помочь тебе собраться, держу тебя в тонусе.
– Ничего себе, тонус, – язвительным тоном отреагировал Денис, наблюдая с высоты седьмого этажа, как внизу мелькают головы прохожих, как отъезжает с парковки автомобиль, а другой – подъезжает, как жизнь во дворе плывёт сама собой, суетливо и необратимо.
– Язвишь? – усмехнулась тень. – Вот ты со стороны себя видел? Не нумерат, а недоумок. На тебе ответственность за весь легион, а ты чем занимаешься? Сохнешь по своей лакомой девочке, чахнешь над ней, как дракон над сокровищем, ждёшь от неё чего-то, ждёшь, ждёш-ш-шь… Ждёшь того, чего она тебе никогда не скажет, милый. Но ты же у нас терпеливый – всё равно ждёшь. Фу, не могу слышать твои елейные мыслишки по поводу Асель. Хотя мыслишки-то у тебя не все безобидные, нумерат. Не все. Ты даже как-то подумывал, чтобы предложить Асель…
– Ты ревнуешь, или мне показалось? – тут же перебил Денис.
Он понимал, что играет с огнём, раззадоривая тень и сидя при этом на краю балкона, но злость внутри кипела так, что не позволяла вести вежливые беседы.
– Хо-хо, – зафырчало в голове. – Ревную? Тебя? Да кто ты такой? Ты для меня – всего лишь вместилище. Ну да ладно, думай, как хочешь… Итак, вторая причина моего гнусного поведения – я спасаю твою распрекрасную Асель.
Денис скривился.
– Спасаешь? Теперь откровенное хамство так называется? Асель меня ненавидит!
– Вот именно: ненавидит. Ну, пораскинь мозгами, дружок. Если ты перестанешь интересовать Асель, то она отойдёт от тебя на безопасное расстояние. Ты – нумерат, и тебя никогда не оставят в покое. Асель – твоё уязвимое место, но мы избавимся от него. Ох, да. В связи с этим озвучу третью причину моего гнусного поведения. Я пытаюсь уберечь тебя от мерзкого шантажа.
– Какого ещё шантажа?
– Который скоро начнётся. И я в нём тоже буду участвовать, уж извини.
– Не понимаю…
Денис напрягся, вцепившись онемевшими пальцами в перекладину. Капли пота горячим парафином потекли между лопатками, защекотали спину. Ощущение, словно его кожа вместо пота вдруг начала выделять соляную кислоту, прожигающую эпителий.
Пытка тянулась, как жвачка со вкусом боли, как клейкая смола. Тело маятником балансировало на краю балкона. Назад-вперёд, назад-вперёд… Одно неловкое движение – и Денис сорвётся, отсчитывая метры пустого пространства до земли.
– Потом поймёшь, – отмахнулась тень. – Но Асель от тебя нужно убрать, как можно дальше. Настолько далеко, чтобы она брезговала подходить к тебе ближе, чем на сто шагов. Добиться этого несложно. Вызвать отвращение к человеку, вообще, – самая простая вещь на свете. Люди охотно верят в плохое, и самое главное – распространяют об этом слухи. Втайне каждый мечтает, чтобы другие испортили себе репутацию.
– Да пошла ты. Лучше скинь меня с балкона.
– Хм. Пожалуйста. – Тень не шутила. Она никогда не шутит.
Дениса обдало жаром. Пальцы разжались, оставляя единственную возможность удержаться. Центр тяжести медленно сместился, тело пошло вперёд, скользнуло с перекладины балкона и, как свинцовое ядро, полетело вниз. Прямо на шевелящиеся разноцветные узоры улицы.
Отчаянный вдох. Выдоха не вышло – гортань обожгло едким уличным кислородом. Глаза распахнулись. Кажется, даже контактные линзы высохли прямо на глазных яблоках.
Осталась одна эмоция – недоумение: ну, не верилось, что он умрёт вот так…
Глава 2. Шантаж
Писк кардиографа. Это точно писк кардиографа. Аппарат отсчитывает стук сердца, измеряет его биоэлектрическую активность. Пульс.
Если есть пульс – значит живой; если не может шевелиться – значит не слишком здоровый. Скорее всего, Денис – счастливый пациент реанимационной палаты.
Сознание проснулось не до конца, лениво и болезненно ворочалось, но мозг уже принялся анализировать ситуацию, принимая во внимание обрывочные и весьма скудные данные – звуки и ощущения. Только запах почему-то не вписывался в нарисованную картину мира – пахло цветами сирени. Откуда в реанимационной палате сирень? Опять диссонанс. Паззлы не сошлись.
Открыть бы глаза, хоть на секунду.
Но глаза не открывались, слиплись как будто. Голова распадалась на мелкие рубленые части. В груди ссохлось. Сейчас бы залпом выпить литра два воды, чтобы проглотить, наконец, колючий ком, стоящий в горле.
Чей это стон? Неужели его, Дениса? Возникло нестерпимое желание прокашляться, чтобы заглушить собственное неконтролируемое поскуливание. Денис прохрипел что-то, похожее на «х-р-р». В груди тут же треснуло, осколки впились в мембрану лёгких. В уши снова ворвался писк кардиографа. Невыносимый. Пробирал до самых нейронов, порождая волну раздражения.
Денис представил себя распростёртым на койке палаты реанимации, утыканным трубками и иглами капельницы. С пластырями по всему лицу и загипсованной ногой. Но живым.
Если после падения с седьмого этажа, он всё ещё жив, то палата реанимации для Дениса – самый лучший исход из всех возможных.
– Очнись, нумерат, – отчётливо сказали рядом, под левым ухом. – Обычно я никого не тороплю, но время не терпит. К тебе разговор, а времени совсем мало.
Голос знакомый: сухой, дикторский. Только не он. Хоть бы человек с дикторским голосом оказался кем-нибудь другим. Ну, пожалуйста.
Чудовищным усилием воли Денис заставил себя разлепить веки.
Увиденное, мягко говоря, удивило. Да что там удивило – ошарашило, ввергло в ступор и без того угнетённый мозг Дениса. Он медленно моргнул, пребывая в полнейшей растерянности: где кардиограф? Где палата реанимации? Трубки, капельницы?
Взгляд уткнулся в звёздное небо. Высокое, бесконечно чёрное, усыпанное миллиардами галактик. Далёкое, недоступное. Только ветер напоминал Денису, что тот не застрял в космосе и не превратился в привидение после собственной смерти, а всё ещё обитает на Земле.
Шумели ветви деревьев, поскрипывали, смешавшись с городским гулом. Стандартным таким: вой сирен, рык моторов внутреннего сгорания, отдалённая музыка, примеси людских разговоров и смеха. Недалеко работал погрузчик, звук заднего хода. Его Денис и принял за писк кардиографа. Действительность кардинально отличалась от той, что предстала в воображении, хотя сейчас он бы многое отдал, чтобы находиться в палате реанимации или витать в космосе, а не здесь торчать.
Кстати, где?
Денис бегло оглядел пространство, не поднимая головы. Он лежал на обычной парковой скамейке. Лопатками ощущалась жёсткая деревянная поверхность. Справа – цветущий куст сирени (ну, конечно: только с сиренью Денис не ошибся). Он покосился налево и вниз – тротуарная плитка ромбиками. А на ней – ноги в начищенных ботинках, чуть выше – брюки со стрелками, ещё выше – подол пальто-шинели.
Денис зажмурился, не желая досматривать человека до макушки. И без того знал, кто пожаловал.
– Здравствуй, нумерат, – произнесли сухо, без оттенка дружелюбия.
Слова приветствия повисли над Денисом укоризненно, требовательно. Впились в тело невидимыми шпорами.
«Какого чёрта тебе надо, Пифагор?» – хотелось бы прорычать в ответ. Максимально неприветливо.
Но Денис молчал. Лежал и молчал, снова закрыв глаза. Словно прикинулся трупом – авось не прикопаются.
– Придётся собраться с мыслями, нумерат. – Пифагор вздохнул. – Придётся открыть глаза. Придётся бороться. И не только за себя. Я знаю, закрывать глаза – твой любимый способ скрыться от действительности, но, увы, он не работает.
– Зачем вы пришли? Что вам надо? – спросил Денис, так и не открыв глаз, не подняв даже головы.
– Как ты не поймёшь, мне от тебя ничего не надо. Надо другим. Я всего лишь связной.
– Кажется, я это уже слышал. Месяц назад. Вы повторяетесь. – Денис поморщился. Волна нервной ярости придала ему сил. Он открыл глаза и резко сел, потом поднялся на ноги. Голова тут же закружилась, да так, что пришлось плюхнуться обратно на скамью, чтобы не свалиться. – Что я вообще в парке делаю? – Денис нахмурился, вспоминая последние секунды падения с балкона. – Это вы меня от смерти спасли?
Он поднял на Пифагора глаза, но лицо старика скрывала тень шляпы. Виден был только гладко выбритый морщинистый подбородок. Тот дёрнулся в усмешке.
– Считаешь, от смерти надо спасать? Некоторые всё бы отдали, чтобы их спасли от жизни. Вот тебя устраивает твоя жизнь?
Денис задумался. Взглянул на левую руку – руку, покрытую темнотой. Иногда он ловил себя на мысли, что однажды хотел бы проснуться и увидеть чистую кожу, а не пульсирующую чёрными сосудами ладонь.
Нет, сейчас жизнь Дениса совсем не устраивала. Ни тень, ни переезд в Питер, ни мерзкое физическое состояние, ни присутствие раздражающе интеллигентного Пифагора, ни последний телефонный разговор с Асель.
Сейчас в его жизни происходила одна сплошная неопределённость. А неопределённость Денис не любил. Она вызывала волнение и даже панику. Всё в его мозгу должно стоять по полкам, ютиться по отведённым местам. Местам, которые он определил сам. Всё должно быть чётко и ясно, как в картотеке. А сейчас в голове у него творился настоящий бедлам.
– И что вы хотите сказать? – всё ещё пялясь на свою чёрную руку, спросил Денис. – Не утверждаете ли, что я умер?
Странно: слишком уж спокойным тоном он задал чудовищный и неприятный вопрос.
Пифагор присел рядом на скамью.
– Что ты помнишь? Из последнего.
– Лечу с балкона, – мрачно ответил Денис: не хотелось бы вспоминать ту секунду безумного страха и дезориентации. – И помню, как говорю всякую чепуху по телефону. А ведь звонила Асель…
– Это меня не касается, – тут же перебил Пифагор. – Твои неурядицы на фронте личных отношений мне совершенно не интересны.
– Ну, хоть кому-то они не интересны, – поморщил нос Денис. – Зачем тень скинула меня с балкона и почему оставила в живых?
– Она не убивает тех, на кого сделала ставку. Глупо. Она просто дала понять, кто из вас главный.
– И кто из нас главный?
– Из вас двоих – никто.
Такого ответа Денис не ожидал. Но уточнить ничего не успел.
– Мне не важно, как ты будешь справляться с проделками тени, – громко и с напором сказал Пифагор, будто Денис глухой. – Я отдаю должное, ты сумел договориться с весьма странной субстанцией. Она доверилась тебе. По какой причине, непонятно. И мне всё равно, какие у неё на тебя планы, если это не влияет на равновесие. Я знаю о тени лишь то, что написано в Кодексе, и не вправе интересоваться твоими с ней отношениями.
– У нас нет никаких отношений, – буркнул Денис.
Какие там отношения? Чёрное нечто живёт в его теле и пользуется им, как хочет, – вот и все отношения.
– Назревает буря. – Пифагор коротко прокашлялся, помолчал. – Какой чудесный майский вечер, – вдруг промурлыкал он. – Терпкие нотки сирени и черёмухи в дыхании ветра, уже по-летнему тёплом. Тихие-тихие вечера, ещё по-весеннему прохладные. Как зарождающаяся любовь, робкая, тонкая, как шлейф духов, как переборы клавиш пианино в лёгком ненавязчивом пассаже. Прекрасно. – Он помолчал. – Прекрасно, – зачем-то повторил ещё раз.
Денис потёр лоб, навалившись локтем на спинку скамьи. Ждал, пока Пифагор выговорится. А тот выговорился и замолчал. Сказал: «Назревает буря», ввернул что-то про вечер и духи – и умолк. Как раз в его стиле. Ну, что за человек? Или не человек вовсе?
– И что в итоге? – Денис всё-таки не выдержал.
– Назревает буря, – тут же отозвался Пифагор, будто ждал, пока Денис первым начнёт любопытствовать. – Как тебе известно, наша система не терпит неточностей. Всё должно быть чётко и правильно. Рационально. Наступили сложные времена, потому что система находится в состоянии перезагрузки. Старые легионы мы распустили, а новых ещё нет.
– Один новый легион вы уже должны были набрать, – заметил Денис.
Пифагор поджал губы. В тени шляпы мутно-жёлтым блеснули его глаза.
– Да, ты прав. Мы набрали один легион. Это случилось пятого мая. Но ты должен понимать, что они новички, совсем несмышлёные. На них пока никакой надежды.
– Когда мы были новичками, вы с нами не церемонились. Сразу в пекло бросили.
– То было другое время.
– Ну, конечно. У всех виновато время. Месяц всего прошёл. Время не сильно изменилось, вообще-то.
– У нас нет времени разговаривать о времени. – Голос Пифагора из старческого превратился в стальной, звенящий, командирский.
Спорить с ним сразу расхотелось. Всё же старик не только связной, он ещё и обнулитель.
– Ну, перезагрузка, ну, пятое мая. Я-то тут при чём? – как можно вежливей спросил Денис. – Перезагрузитесь – и работайте себе дальше. Забудьте, что я существую.
– Я бы рад, но не могу. Тебя просит сама Сампи. Я от неё пришёл.
При упоминании имени Сампи Дениса перекосило. Он вскочил со скамейки, словно его пнули.
– Передайте своей Сампи: пусть катится в ад, черти её примут за свою, а лучше – пусть идёт прямиком в…
– Денис! Зачем же сквернословить?
Денис умолк. Нелестная фраза так и осталась болтаться на языке, зудеть. Хотелось высказать её хотя бы шёпотом.