Пеньки несколько лет назад вполне оправдывали свое название. Деревня здорово опустела, от многих домов одни пеньки остались. А потом она начала снова обживаться. Появились дачники, которые отремонтировали старые дома или построили новые дворцы; вернулись бывшие колхозники, потому что объявился фермер и ему понадобились рабочие – доярки, свинарки, птичницы, – и деревня понемногу ожила. Там даже магазин появился.
Эти Пеньки забрались на горушку, поэтому мы слезли с велосипедов и пошли дальше пешком.
– Это все равно лучше, – пыхтел Алешка, – чем посуду мыть.
– Поберегись, – сказал я, – по встречке велик вразнос идет.
Из Пеньков под горку лихо катил какой-то пацан.
– Ща, Дим, будет красиво, – обрадовался Алешка.
Дело в том, что в конце пригорка была вечная лужа. И местные пацаны любили, разогнавшись, перелетать ее на велосипедах. Обходить лужу было трудно, в ней увязали даже внедорожники, ее несколько раз засыпали грунтом, но она не сдавалась. Дядя Юра даже как-то вывалил в нее целую телегу щебня, но он в тот же день бесследно исчез. Будто ненасытная лужа поглотила его, не поперхнувшись. Правда, потом этот щебень оказался у одного дачника – в виде дорожки от калитки к крыльцу. «Чертова лужа» называли ее местные жители.
И вот этот пацан из Пеньков летел на полной скорости, чтобы ее перемахнуть. Мы посторонились. Но что-то не сработало на этот раз – наверное, переднее колесо в ямку попало или о бугорок споткнулось. Но получилось все равно красиво – пацан, перелетев через руль, смачно плюхнулся в лужу. Мы бросились ему на помощь.
– Здорово ты шлепнулся, – сказал Алешка. Мне даже показалось, что с завистью. – В самую грязь.
– Ничего, – бодро ответил тот, вставая. – Таньки грязи не боятся!
– Оно и видно, – хихикнул Алешка. – Ты крутой пацан.
И тут мы увидели, что это вовсе не пацан, а девчонка. С короткой стрижкой и в джинсах. Постарше Алешки, помладше меня; так, где-то посерединке. Про ее лицо трудно было что-то сказать – все заляпалось глинистой жижей. Видны были только озорные глаза и блестевшие в улыбке зубы. Точно, Таньки грязи не боятся.
– А вы кто такие? – спросила Танька, поднимая велосипед.
– Дети Шерлока Холмса, – представил нас Алешка.
– А! Знаю! Это вы тут прошлым летом с бандитами воевали?
– Мы с ними круглый год воюем! – сказал я.
– А их все не убавляется, – добавил с сожалением Алешка.
– Ладно, поехала на озеро. Мне надо привести себя в порядок.
– Нам тоже так кажется, – осмотрел ее Алешка с головы до ног. – Хочешь, мы за мылом съездим? Или поедем к нам под душ.
– К вам не надо, – сказала Танька, которая не боится грязи. – Ваша мама испугается.
– Нашу маму ничем не испугаешь. Она даже мышей и лягушек уже почти не боится.
– Приучили? – засмеялась Танька.
– Ага, воспитали.
– Нет, я все-таки на озеро.
– Мы тоже, – сказал Алешка. – Давненько мы там не бывали. Целый год.
На нашем любимом озере мы первым делом искупались, а потом Танька прополоскала джинсы и футболку и разложила их на горячем песочке.
Алешка внимательно оглядел ее и сказал снисходительно:
– А чистенькая ты вроде ничего. Даже немного симпатичная.
– Ты тоже вроде немного ничего, – не осталась в долгу Танька. – Только языкастый.
– Это мне свойственно, – согласился Алешка. – Язык мой – друг мой. Так папа говорит.
Тут он прав. Сколько раз Алешкин язык нас выручал – и в школе, и дома, и в труде, и в бою. Такое наплетет, что мало не покажется.
Солнышко здорово припекало. Мы полеживали на горячем песочке и постепенно разогревались.
– От твоих штанов пар идет, – сказал Алешка.
– Это им свойственно после стирки. Переверни их на другую сторону. – Танька и сама перевернулась на живот. – Вы на все лето приехали?
– Если не прогонишь, – хихикнул Алешка.
– Тебя прогонишь, как же! – Похоже, эта Танька тоже вполне языкастая. – Ой, заболталась тут с вами, а мне в школу пора.
– Соскучилась? – опять хихикнул Лешка.
– Что-то быстро, – хихикнул и я заодно.
– Да нет, – Танька начала одеваться. – Сегодня дрова привезут, надо их в сарай уложить. У нас ведь в школе печное отопление. Знаете, сколько дров на зиму нужно! – Она подняла велосипед. – А то поехали со мной, поможете.
– У нас дома посуда немытая, – сказал Алешка. – Поможешь?
Танька фыркнула.
– Ладно, – вздохнул Алешка. – Мы своих не бросаем. А куда ехать-то?
– В Рябинки. Это недалеко. Заодно нашу школу посмотрите. Она у нас знаменитая.
– Печками и дровами? – съязвил Алешка.
Фыркать Танька умела.
– Героями и партизанами! Наша школа – имени героя войны Лени Чижика.
Тут Алешка хихикать не стал – в нашей семье к героям войны относятся с уважением.
– А он кто, этот Чижик?
– Юный партизан. Пионер-герой. Он спас весь партизанский отряд. У нас вообще много пионеров-героев. Один даже до сих пор сохранился. Это дед Михеич. – Танька оседлала велосипед, причесала пятерней волосы. – Поехали, по дороге расскажу.
…Один наш партизанский отряд в окрестностях Пеньков и Рябинок оказался в окружении немцев – без боеприпасов и почти без оружия. Но тут из Москвы прилетел самолет и сбросил над лесом на парашюте ящики с патронами, гранатами и с новенькими автоматами. Ну, там еще и с консервами и медикаментами.
Но партизаны были в это время в бою, и только Ленька Чижик заметил, куда опустилась «посылка с Большой земли». Он добыл лошадь с телегой, разыскал ящики и тюки и перевез их в домик лесника. А тут как раз отходили под немецким огнем почти безоружные партизаны. «Стойте! – крикнул Ленька. – Вооружайтесь!» Партизаны расхватали оружие и бросились вперед. Немецкие каратели не ожидали такого отпора. И все кто мог удрали из леса…
– А Чижик? – прервал Алешка Танькин рассказ.
– Он стал у партизан разведчиком. Доставлял всякие важные сведения. И в боях участвовал…
– А потом?
Танька ответила не сразу:
– Потом нашелся предатель и выдал его гестаповцам.
– Вот! – сказал Алешка. – Больше всех ненавижу жуликов, бандитов и предателей! – Он обогнал Таньку и преградил ей путь. – Как его фамилия?
Танька усмехнулась:
– Опоздал, Лешка. Его еще во время войны партизаны повесили.
Алешка что-то еще хотел спросить, но промолчал.
Глава II
Какие-то непонятки
Школа в Рябинках – это такой большой старый дом из старых бревен, в два этажа. Над широкой дверью табличка: «Школа им. пионера-героя Леонида Чижика».
Мы оставили велосипеды возле крыльца и пошли на задний двор. Там стоял здоровенный грузовик с березовыми дровами. Они были уже наколоты и на весь двор пахли березовым духом.
Водитель, как водится, сидел на подножке и ничего не делал, а возле машины суетился мелкий народ под руководством строгой дамы в очках и большой шляпе, которую она все время придерживала обеими руками, потому что ее с удовольствием теребил ветерок.
– Мэри Поппинс, – шепнул мне Алешка. – Она боится, что ее шляпу унесет юго-восточный ветер.
– Или северо-западный, – сказал я.
– Это наш директор, – строго сказала Танька. – Ее никогда никакой ветер никуда не унесет.
– Танечка! – обрадованно завопила дама. – Как вовремя ты появилась! Только на тебя одну надежда! Принимай командование! Выстраивай свой птичник! – Она поправила очки и шляпу и скрылась за дверью.
– А какой птичник? – спросил, оглядевшись, Алешка.
– Да вон возле машины галдят.
– Что-то не очень они на птичек похожи.
Танька рассмеялась. И объяснила:
– У них у всех птичьи фамилии: Галкин, Воронин, Уткин, Воробьев, Сорокин…
– А ты Журавлева, что ли?
– Почти. Скворцова.
Танька живо выстроила свой птичник в цепочку, и березовые полешки полетели в сарай из рук в руки. Мы тоже не остались в стороне.
– Нам много дров на учебный год нужно, – объяснила Танька. – В каждом классе по печке, печка в учительской, в спортзале, в музее, в буфете…
– Сделали бы отопление, – сказал я.
– Почти сделали. Нам выделили деньги, Ариадна Порфирьевна закупила все, что нужно – и топки всякие, и трубы, и батареи…
– А эта Ар… Андро… Андриана… это кто?
– Ариадна! Директор.
– Трудное имя, – вздохнул Алешка. – Как ты его запомнила!
– Семь лет запоминала! – засмеялась Танька и уронила полено мне на ногу. – Дольше, чем таблицу умножения.
– И чего? – спросил Алешка. И уронил другое полено. На мою другую ногу. – Чего с вашей котельной?
– А ничего! – Танька хмыкнула, а я успел отскочить. – Все это оборудование в одну ночь украли.
– Кто? – Алешка от злости уронил полено себе на ноги, но даже не пикнул.
– Откуда нам знать? Угостили сторожа сигаретой, он и уснул до утра. Участковый его сколько спрашивал: «Юра, припомни, кто тебе закурить дал?», а он одно и то же бубнит: «Темень была, не разглядел».
– Это какой Юра? – спросил я.
– Пеньковский. Тракторист. У него зимой работы мало, он нашу школу сторожит.
Мы с Алешкой молча переглянулись. То-то мне показалось, что дядя Юра какой-то грустный. И задумчивый. Правда, задумчивым он был всегда. Даже в дороге. Локоть на руль положит, голову ладонью подопрет – и думает. Однажды на птицеферму что-то вез и в задумчивости поворот проскочил. Так до самого райцентра ехал… в задумчивости. Но грустным мы его ни разу не видели.
– Перерыв, цыплята! – крикнула Танька. – Идите в буфет чай пить.
Пока весь этот птичий двор надувался чаем, мы с Танькой прошли в школьный музей. Там на самом видном месте висела увеличенная фотография пионера-героя Леньки Чижика, курносого такого пацана Лешкиного возраста. Может, чуть постарше. И все остальное было очень интересное. Во всю стену – карта партизанских действий; в стеклянных витринах – две пробитые пулями каски, обрывки ржавых пулеметных лент, позеленевшие патронные гильзы, автомат без приклада и без затвора. А в одном уголке – вроде партизанская землянка. Железная печурка, нары, застеленные хвойными лапами, столик на березовых чурбачках. На нем – коптилка из снарядной гильзы, помятый котелок, наверное, с кашей. На бревенчатых стенах развешано оружие. Конечно не настоящее, но очень похожее.
Все было очень здорово сделано. И казалось, что в этой землянке только что были люди. Пили чай, ели кашу, читали вслух газеты. А потом отправились на задание.
Алешке особенно оружие понравилось.
– Это Санька Скворец сделал, – похвалилась Танька. – Мой двоюродный брат. Он в любом оружии здорово разбирается.
– А можно потрогать? – спросил Алешка. Он у нас тоже в любом оружии разбирается. Однажды даже гранату сделал и до смерти ею двух бандитов напугал.
Алешка снял со стены автомат и нахлобучил каску. И стал вдруг чем-то похож на Леньку Чижика.
– Тебе идет, – сказала Танька. – На тонконогий гриб смахиваешь.
Еще в одном углу мы увидели в рамочке под стеклом пожелтевшую газету военной поры. «За нашу Родину!» – так она называлась. И небольшая заметка в ней – «Рассказ пионера» – была аккуратно обведена красным фломастером.
– Еще один герой? – спросил Алешка.
– Ага, живая легенда. Дед Михеич. В Журавлях живет. Как миленький.
– А он чего натворил? Этот миленький?
– Он во время войны танк в болоте нашел.
– Какой танк? – Алешка во всю ширь распахнул глаза.
– Какой, какой… Настоящий. Вон почитай.
В заметке говорилось о том, что после освобождения области от немецких захватчиков местный школьник Семен Федосеев обнаружил в лесу советский танк. Экипаж этого танка прикрывал в одном из боев наши отступающие части, был окружен вражескими танками, но сумел прорваться и скрыться в лесу, однако попал в болото и потерял ход. Танкисты испортили орудие, сняли пулемет и ушли глубоко в лес. Вскоре они встретились с партизанами и продолжили борьбу с захватчиками в рядах партизанского отряда. Позже они перешли линию фронта и получили новую боевую машину. Лучше прежней.
А старый танк, застрявший в болоте, отыскал школьник из деревни Журавли Сенька Федосеев. Пошел он как-то в дальний лес по грибы и увидел заросший черникой холмик. Присел отдохнуть и набрать ягод и почувствовал, что сидит на чем-то твердом и холодном. Это оказалась крышка башенного люка. Мальчик побежал в село, где в это время стояла воинская часть, и рассказал о своей находке офицерам.
– Ты внутрь не лазил? – строго спросил мальчика командир саперов.
– Что я, дурак?
– Молодец! Танк может быть заминирован. – И майор послал своих бойцов осмотреть находку и проверить, не остались ли в танке какие-нибудь документы.
Бойцы проверили и доложили: «Проверено. Мин нет. Документов тоже. Даже гильз не обнаружено».
Так оно и было. Документы забрал экипаж, а гильзы собрал Сенька, который, конечно же, «в танк не лазил».
О находке доложили в штаб армии, попытались вытащить танк из болота, но он так прочно увяз в трясине, что это не удалось. А война ушла дальше на запад.
– Значит, танк не вытащили? – спросил Алешка.
Танька пожала плечами.
– И где же он теперь? Там же, в болоте?
Танька развела руками.
– Эх вы! – огорчился Алешка. – Такая у вас боевая школа, а вы забросили такой героический танк! Я бы его вытащил.
– Вот и вытащи! – обиделась Танька.
– А я знаю, где он?
– И мы не знаем.
– А кто знает? – вспыхнул Алешка. – Сенька-Федосейка?
Танька сначала удивленно моргнула, а потом обрадовано кивнула:
– А ты не дурак, Леха!
– Это давно известно, – отмахнулся Алешка.
– Пошли! – Танька решительно дернула его за рукав. – Пошли быстро. Разгрузим машину и зайдем к деду.
– К твоему, что ли? На фиг надо.
– К деду Семену. Федосееву. В Журавли.
– Давно пора, – с укором вздохнул Алешка.
– Только ты особо не радуйся – он небось ничего не помнит.
– Ничего! Вспомнит! Как миленький.
Журавли от нашей резиденции довольно недалеко расположились.
Сначала мы ехали цепочкой, а потом рядом – так удобнее было разговаривать.
– Вон там Журавли, – показала Танька. – По-за той горушкой.
– А на пузатой горушке это что торчит? – спросил Алешка.
– Вроде как музей. Там в давние годы была графская усадьба. И в ней поэт жил, не помню, как звался. От музея там одна комната осталась. Там Ариаднин брат живет, караулит.
– А чего там караулить?
– Вообще-то особо нечего. Два кресла, столик на ножках, какие-то портреты и веер сломанный. Да, и стихи поэта. Как же его?… Или Брянский, или Тамбовский.
– Поэты так не называются, – со знанием дела возразил Алешка. – Тамбовский! Окорок, что ли? А Брянский? Волк? Скажи еще «Тульский» – пряник.
– А ты вообще-то вредный.
– А то! Мы, Оболенские, такие. Нам грязный палец в рот не клади.
– Откусите? – усмехнулась Танька.
– Выплюнем!
Пузатая горушка с графской развалиной осталась в стороне, и открылся широкий полевой простор. А за простором – ладная деревушка Журавли.
Алешка огляделся, пожал плечами:
– Ну и где тут у вас журавли курлычут? Что-то не слышно.
Танька ехидно засмеялась:
– Это другие журавли. Они не курлычут – они скрипят. Сейчас услышишь
Из ближнего дома вышла бабулька с ведрами и направилась тропкой к колодцу. За ней лениво шла лохматая коза, потряхивая бородкой и нежно помекивая. Бабулька поставила ведра на приступочку возле сруба, поймала висящую над головой деревянную бадейку, схваченную блестящими обручами. Бадейка висела на длинной жердине, прикрепленной вверху еще к одной жерди. А та опиралась на высоченный столб. На другом конце этой жерди был примотан проволокой обрезок рельса. Для баланса. В общем, качели какие-то.
Бабуля, легонько перебирая жердь, опустила бадейку в глубину колодца и, так же легко вытащив ее, поставила на край сруба. Перелила воду в одно ведро, повторила операцию. Жердины при этом скрипели и покрякивали.
– Понял? – спросила Танька Алешку. – Это и есть журавль. Скрипучий.